Инга Кузнецова. Промежуток. — М.: АСТ, 2019 — 352 с. (Серия «Городская проза»)
…Поначалу этот роман о социальном протесте напоминает пародию на все, чем была жива русская литература последние лет двадцать. Имя подставьте сами. Итак, в новорусской семье, где «тягость и труд — это не подняться, а удержаться» зарождается бунт, и это одна из сюжетных линий, которые на протяжении всего действия то сходятся, то расходятся, но никогда, на самом деле, не пересекаются.
Например, ищет мать пропавшего сына, а рядом ангел в булочную пролетел, который только что присутствовал на публичной казни, будучи в этого самого сына влюблен. В целом, конечно, сюрреализм, но в частности — точный слепок с нашего времени, с его демонстрациями, петициями и прочим либерализмом в пасти дракона.
Или вот портреты. Словно Алиса Порет. Здесь уже не аллюзии с ассоциациями, которые вытягивают поэта из чуждой (и чужой) прозы, а приобретенное в борьбе с рифмами мастерство. Чудо как хороши портреты у матушки. «Промежуток» Инги Кузнецовой — вообще ее первый полноценный роман, а не поэтическая проза.
"Светло-пустые, испуганные оленьи глаза. Дыша духами и туманами. Бледно-розовый пеньюар оттеняет китайский фарфор груди. Гейша, китайский болванчик. Она и сейчас еще хороша, хотя, конечно, не сравнить с той дурочкой, которой она была когда-то. Не отличала «блэк тай» от «уайт»".
Кстати, «блэк тай» несложно отличить, там еще бабочка завязывается… Ну да ладно, идем дальше.
«В гардеробной — сонный Васька с четверговым костюмом. Зазевался, с ноги на ногу переминается, дурак. Все-таки Петр — более тренированный, ему и сбрасываю на руки шлафрок. Одевают вдвоем, так быстрей. Ваську для профилактики щелкаю по лбу. Афанасий выносит ботинки, натертые беличьим лоском. «Тигр» подан, и Семен устанавливает бочонок сигнализации. Заседание через час, опоздание смерти подобно».
Ничего не напоминает? Либо пародия на Сорокина в «Сахарном Кремле», либо упомянутый Black Tie все чаще становится casual, хотя у автора «Промежутка» стиль выдержан всерьез, без иронии, и даже лампасы на брюках не проигнорированы. Ведь папа — идеолог нового поколения. За завтраком «Ведомости», «Первый канал», жена-парвеню и сына нет за столом.
Ритм повествования тоже идеален. Главки дозированы до миллиметра — ни объешься, ни перепьешь. Удовольствие в том, чтобы оторваться от текста и подумать: а не выпить ли нам под эту страничку чего-нибудь игристого?
«Выпить, что ли? — подхватывает героиня, когда муж ушел. — Не хочу больше думать… Ну что там у них, какие новости? Вот, газетка. Пишут: урожай сыроежек в этом году превысил норму. Ну и что это означает, в конце концов?»
А означает это лишь то, что автор умело нагнетает интригу, используя типажи героев (муж-чиновник, жена-содержанка, сынок-бунтарь) для «ритмичного» убаюкивания нашего внимания, дабы, периодически встряхивая его синкопами событий в «скромной» жизни небожителей, заявить яркую коду, а за ней — взрывной финал. Не так что весь роман — неувядаемая на ветру стиля пена дней и неумолкаемое крещендо цен, ярлыков и брендов, как в прозе Бегбедера и Оксаны Робски, а как раз умелое дозирование глэма и панка, (анти)Сорокина и (нео)Пелевина.
Этакое торжество полистилистики, за которой — классическая драма, где Вронский — не стиль одежды, а Анна — лишь намек на знакомые обстоятельства. Героиня, кстати, тщится быть похожей и на даму с вуалью, не употребляя по утрам, и стаж родословной, где Аннушка все время льет масло на колесо истории, не особо демонстрировать. Впрочем, последнее ей не очень удается, и все время выпрыгивают упрямые «кристаллы Свердловски».
Итак, вы поняли. Дама бубен сварила бульон. Нам его теперь не съесть без словаря бытовой пропедевтики, да и слишком рукава коротковаты, как говаривал классик, чтоб встать из-за стола и пить а ля фуршет. На самом деле, это антиутопия сродни Оруэллу, когда общество потребления дожило до того, чтобы истреблять. Впрочем, ничего нового, и все это выглядит вполне логичным завершением сегодняшнего положения дел, тел и звезд на погонах за поимку авторов постов в Сети.
В романе же — «постеры социальной рекламы: «А ты вычислил поэта?», оправданное в суде убийство за стихи, рейд санэпидемстанции в библиотеку имени В. И. Ленина в целях уничтожения поэтической плесени, массовый завоз в аптеки успокоительного «Антипоэтин форте», хрестоматии с выдранными страницами из Амелина и Чемоданова. Страшно за наше будущее, не так ли? Или не очень. Если второе, то в романе еще много цитат из сегодняшней литературной жизни, и многим будет интересно, попали ли они в список опальных авторов будущего.
Одна из них, известная по жизни как поэтесса, написала настоящий роман, этакую смесь Оруэлла с Кафкой. Ее героиня — ломкая особа, влюбленная в живого классика, которую, в свою очередь любит супермен. Он и мэтра из тюрьмы спасает, и ее саму буквально на руках носит, уходя от погони.
Времена ведь, как было замечено, опричные, подпольные литературные кружки уничтожают, поэтов стреляют при задержании. И если раньше везде царил царь-ямб, то теперь в лучшем случае это оды самодержцу, которые заказывают упомянутому классику. Всюду славят прозу — производственную, классическую, лучше соцреалистическую. А книжки поэтов комсомольцы будущего изымают по квартирам и домам.
Как быть? Куда эмигрировать, если ледорубы находят везде и на всех? Главный герой, мимикрируя в растение, выбирает судьбу, достойную «Превращения» Кафки, и если его метаморфоза — и есть тот самый русский путь («дуб» ведь до сих пор - «дерево», как и «река — Волга», а «поэт — Пушкин»), то не стоит волноваться. Очередной роман-предупреждение издан, литература спасена, можно расти дальше.