...Начало в предыдущей части
Третий уровень глубины - это нечто большее, чем пересказ мифологического архетипа в новой форме. В этих случаях Шекспир углубляется во внутренние психологические качества мифологического характера, а не в свою историю, и рассматривает их в совершенно ином контексте.
Часто нет очевидной параллели между характером Шекспира и его мифологическим коллегой, лишь случайное упоминание имени, которое при более внимательном рассмотрении раскрывает объем информации о личности персонажа и восприятии мира. В Тите Андронике Хирон утешает свою мать Тамору в связи со смертью старшего сына, надеясь, что "те самые боги, которые вооружили Королеву Трою с возможностью резкой мести", также могут помочь ей.
Он, конечно, имеет в виду Хекубу, жену короля Приама Троянского. Однако он не имеет в виду Гекубу из Гомера Илиады, второстепенного персонажа, имеющего мало общего с повествованием. Он имеет в виду Гекубу, описанную Овидеем в "Страданиях Гекубы" (Метаморфозы, 13-я книга). Хотя Гомер и Овид описывают одну и ту же женщину, Овид придает ей гораздо более яркий, страстный характер. Хекуба Овидия - скорбящая жена и мать, ставшая свидетелем смерти и разрушения ее дома и семьи. Отчаянная и полудурацкая, она нападает на убийцу своего последнего оставшегося ребенка и голыми руками почти разрывает его на куски.
Тамора менее показательна и более контролируема в своей мстительной ярости, но это только делает ее еще более страшной. Также падшая королева, хотя и лишенная только одного из своих трех сыновей, Тамора использует обман, убеждения и соблазнительное обаяние, чтобы уничтожить семью Тита Андроника, убийцу своего сына. Хотя ее история отличается от истории Хекубы, в ее сердце живет тот же огненный темперамент и ненасытная жажда мести.
В книге Овидия "Дафна и Аполлон" (Метаморфозы, Книга 1) дается юмористическая записка к призыву Елены о любви к Димитрию в "Сне в летнюю ночь". Не способная принять его отказ, она преследует его в глубине леса, жалуясь, что теперь "Аполлон летит, а Дафна держит погоню". В этом обмене ролями Елена занимает место похотливого бога Аполлона, преследующего робкую нимфу Дафну, которая предпочла бы превратиться в дерево, чем поддаться ему. Конечно, Димитрий не целомудренный, невинный нимфа, но его отвращение и желание сбежать от горячего преследователя искренне.
Шекспир снова обращается к Овидию за эмоциональной глубиной в Ричарде II. Понимая, что его собирается сдать в плен собственный кузен, Ричард сожалеет: "Я спускаюсь вниз, как блестящее кольцо Фейтон" (III.3.183). Позже в пьесе он хотел бы быть "посмешищем царю снега", который мог бы "растаять" "перед солнцем Болингброка" (IV.1.271-272). Оба эти утверждения относятся к "Фэтону" Овидия (Метаморфозы, Книги 1 и 2), несчастного сына Аполлона.
Увлеченный открытием своего божественного происхождения, Фаэтон высокомерно пытается доказать себя, пронося солнечную колесницу своего отца через небо, и в итоге буквально сгорает заживо от молний Юпитера. Ричард даже больше похож на Фейтона, чем ему хотелось бы думать. В конце концов, его смертоносное высокомерие принесло ему такую низкую зарплату. Будучи убежденным верующим в божественное право царей, Ричард был так же уверен в собственной непобедимости, как и тщеславный Фейтон. Сожжённый своими собственными ошибками, Ричард спускается со своего высокого положения короля, чтобы быть уничтоженным суровостью реальности.
На самом деле, Ричард II также напоминает другого персонажа из "Метаморфоз Овидия".
Его опьянение тем, что он думает, является почти безграничной силой и трагическим падением, которое он переживает, наводит на мысль о запутанном Икаре (Метаморфозы, "Дедал и Икар", книга 8). Подобно искусственным крыльям Икара, иллюзии Ричарда о его привилегированном положении сметают его в палящий зной солнца плавления крыльев и бросить его в забвение. Изображение, вызванное описанием Ричардом таяния "перед солнцем Болингброка", можно рассматривать как намек на Икар, а также на Фейтон. Icarus, однако, никогда не упоминается в тексте напрямую. Это подводит нас к самому последнему и глубокому уровню отсчета.
С интимными знаниями Шекспира и восхищением Овидия, естественно предположить, что иногда он мог быть почти инстинктивно вдохновлен некоторыми из историй Овидия в выборе, который он сделал в своей работе. Иногда кажется, что его сюжеты и развитие персонажей слегка окрашены не столько в яркий цвет очевидных упоминаний, сколько в оттенки овидианских течений.