Бурый мох на полу впитывал лучи света из разбитого окна.
Старая сосновая ставня поскрипывала на ветру и хлопала, оставляя на подоконнике тонкие жёсткие хлопья зелёной краски.
Слегка сквозило, снаружи +20, внутри +10, в душе близко к нулю. Какая-то мерзость пытается своими когтями в струпьях порвать холодом нутро.
Да хрен с ними, с когтями и гнильём.
Сковырнув обломанными ногтями заплесневелый прогнивший паркет, Дарья сунула в рот пальцы и попыталась высосать из них влагу. Маникюр уже давно стёрся от яростных попыток царапать дверь и только обрубки забившихся грязью и влажных ногтей был отголоском хоть какой-то надежды.
Восемь раз она умирала и воскресала и всего три раза видела солнце с того дня, как она оказалась тут.
Наручник на ноге растёр ей ногу до крови, а оголившаяся кость на лодыжке вворачивала в мозг боль. И было бы холодно, если бы не кусок тёплого пледа и деревянное строение, в котором она сидела, приютившие хоть какое-то тепло.
Вспомнила о Сашке.
Стало теплее.
Всего на год старше, он всячески оберегал её, не давал в обиду. Пару раз за это получал переломы, рассечения и синяки. Красавец-юноша. Не дебил-атлет. Добрый, но твёрдый.
Вот три определения.
Вот где он теперь, когда так нужен?
Где-то в темноте раздался сигнал автомобиля. Не какой-то модный гудок, а обычный.
Я бросил лопату, распрямился во весь рост, чтобы видеть через забор. Это были соседи. Пустое. Ложная тревога.
Немного сыровато, но на первое время сойдёт.
Я буду о тебе заботиться…