Осенью я почти не бываю в центре. А зря, ей-богу.
Нужно одеться потеплее, собрать компанию, прихватить коньяк, и идти бродить по улицам. Вот тогда и открывается сумасшедший осенний Питер, который в обычный день поверх смартфона нипочем не разглядишь.
Тут тебе и мокрый рыжий лист клена, плюхнувшийся аккурат на старательно причесанную макушку.
Тут и задумчивый Петербургский ангел в розовом шарфике, скромно читающий свою книгу.
Тут и средневеково-костюмный человек (до сих пор не пойму, кого они изображают – в треуголках, длинных белых париках с буклями и парчовых кафтанах поверх теплых курток) с проводком от наушников, предательски торчащим из-под парика. Пристает к гостю города: «Вэар ю фром?» Тот меланхолично отвечает: «Брэзил» - и мы втроем вскидываемся: Катька только что рассказывала про свою поездку в Бразилию, бешеный карнавал и кайманов, которые там толкутся в речке, как голуби у Лавры.
Тут и питерский трубач дядя Миша, влезший на ограду канала Грибоедова и наяривающий «Союз нерушимый». Его окружает толпа, заказывает музыку, кидает деньги в футляр от трубы. Дядю Мишу любят, он салютует трубой всем поклонникам, и мы уходим на Малую Конюшенную под заунывное «Там для меня горит очаг».
На Малой Конюшенной вьются огромные серые чайки, им там тесно, узко, они летают вытянутыми овалами, что-то ищут. Присматриваемся: на балкон третьего этажа выходит старушка, раскладывает куски хлеба. Оглядывает диспозицию, уходит в комнату. Чайки подлетают, садятся и жрут.
В Шведском переулке (вроде) на ограде скучает пара женских туфель.
На Миллионной дремлет транспорт киношников: фургоны, прицепы, автобусы.
Выходим на Зимнюю канавку, серьезно обсуждаем, реально ли в ней утонуть. На нас сурово смотрят вороны с карнизов Эрмитажа. Одна сопровождает пешком до арки, взлетает на ограду, позирует. Потом срывается и улетает.
А мы вытаскиваем коньяк и пьем. За присутствующих и отсутствующих, за мир во всем мире, за осенний теплый день, за нас, грешных. Машем проплывающим мимо корабликам с туристами. Пьем, курим (я – пассивно) и чувствуем себя живыми, здоровыми и офигенно счастливыми, какими только можно быть в эту бешеную осень в этом сером строгом городе.
