Мария проснулась рано утром, тепло очага волнами разливалось по маленькой комнатке. Она потянулась и вдохнула полной грудью воздух, замерла, она уже несколько недель не могла не то, чтобы вдохнуть и расправить плечи, ей даже слово сказать было больно. "Значит помогла цыганка" - подумала она, погладила серую кошечку, которая мурлыкала, вытянувшись на кровати, стала одеваться.
Мария открыла дверь и кристально чистый, свежий морозный воздух обдал ее, перехватил дыхание. Солнце пробивалось сквозь стволы деревьев и ветки радостными лучами ласкало девичье лицо, щеки разрумянились и их начало приятно щипать морозцем. Мария давно так хорошо себя не чувствовала, подхватив горсть снега она умылась. Прошлась вокруг хижины. Марека нигде не было видно, похоже, что его не было всю ночь, у кобылки совсем нет сена. Она взяла вилы и достала из-под навеса пучок соломы, затем отколола кусок соли положила рядом с животным, погладила и похвалила лошадку.
"Не случилось ли чего? Я практически ничего не помню, за последние... дни..." Она позвала Марека несколько раз, покричала, - никто не ответил.
Мария решила приготовить еду, но, когда она открыла схрон с продуктами ее обдало ужасающей вонью, пришлось немедленно закрыть крышку. Там лежало несколько тушек зайца, десяток рыбин и пару корзин фруктов. "Не густо, а зима только началась." - сказала она вслух, с какой-то надеждой, ей почему-то казалось, что теперь, когда она пошла на поправку так или иначе им удастся перезимовать. Она ощущала себя здоровой и полной сил и не сомневалась в том, что они что ни будь придумают.
Мария готовила пищу у очага, когда в хату вошел Марек. Он еле передвигался был бледный и взмокший, в руках он нес мешок с хлебом и мясом. Мария подбежала к нему, стала целовать:
"Милый, я поправилась! Цыганка нам помогла, не знаю как ее отблагодарить, может я схожу завтра к ним? Ты почему такой бледный. - она приложила свою руку к его лбу, - Да ты весь горишь, немедленно ложись в постель. Я сейчас тебя горячим накормлю."
Марек так ничего не смог произнести, еле дошел до кровати и рухнул, разбудив кошка, мирно дремлющую на кровати, та ощетинилась и зашипела, она убрала животное подальше от него. Мария накрыла его одеялами и попыталась накормить, но он так и не проснулся до самого вечера, до наступления темноты.
Как только последние лучи солнца скользнули по соломенной крыше их маленького убежища Марек открыл глаза. Он подошел к жене и долго стоял перед ней, гладя ее шершавой рукой по щеке, всматриваясь в ее глаза. Она обняла его и прошептала:
"Я завтра пойду в табор, попрошу для тебя лекарство. - Он продолжал смотреть на нее, гладил по волосам, наконец хрипло еле слышно произнес - Мария, милая мне надо идти я вернусь утром, - она посмотрела на него и залилась слезами - Куда ты пойдешь? Ты ноги еле переставляешь! - пойду в табор, я уже договорился с бароном, меня будут лечить. Наутро вернусь. - она не отпускала его из своих объятий - Я пойду с тобой, помогу тебе в пути, - он отстранился от нее и выдавил из себя еще несколько слов - Нет, Мария подумай о ребенке... - он хотел сказать еще что-то, но не смог и зашелся глубоким тяжелым кашлем, вытер рукавом губы и натужно улыбнулся - не волнуйся, все будет хорошо".
Как и пообещал, Марек вернулся на утро и принес с собой новый мешок с едой, открыв дверь он упал обессилев, прямо на пороге. Мария кинулась к нему, уложила в кровать и выпоила ему горячую похлебку и кружку травяного настоя от жара.
Что-то недоброе почувствовала она, муж никогда ей не врал, но сейчас после того разговора, ее не покидало ощущение чего-то тягостного и неотвратимого. Мария долго думала и наконец решилась сходить в табор, расспросить про Марека.
Сильно потерявшая в весе за долгое время болезни, она легко пробиралась сквозь терновые заросли, и вскоре добралась до места. Но войти в лагерь ей не дали, ее остановила старая знакомая Гюли, она встала перед ней и приказала возвращаться откуда пришла. Мария упала на колени и взмолилась, стала просить вылечить мужа, но цыганка была неумолима, она смотрела на нее настороженно и с неким недоумением, как будто увидела мертвеца. Наконец, поняв, что девушка так просто не уйдет, она произнесла:
"Не возвращайся домой, беги в монастырь прямо сейчас. Ему уже никто не поможет, он погубил свою душу. Не дожидайся, когда Марек умрет, иди к монахам. Сюда больше не приходи и ни в коем случае не рассказывай мужу о том, где была."
Мария вернулась домой под вечер вся в слезах, у порога ее уже ждал Марек. Бледный и худой, жизнь еле теплилась в нем, как в угасающей на холодном ветру свече. Он посмотрел на нее, как будто в последний раз и сурово спросил:
"Где ты была? - Мария вспомнила наказ цыганки, но не смогла соврать мужу. - Я была в таборе, - она опустила глаза, ждала, что он будет ее ругать, вместо этого он подошел к ней и обнял, прошептал - мне нужно идти милая, жди под утро."
Так и произошло, Марек пришел утром без еды, растрепанный и расстёгнутый. Он весь горел, говорить не мог. Мария уложила его в постель, а сама отправилась в монастырь просить о помощи, но только успела отойти, как ребенок стал толкаться и ей стало дурно. Ей пришлось вернуться в убежище, где она и проспала до вечера.
Ее разбудил Марек, он был по-прежнему бледен и худ, но глаза его блестели, казалось ему немного полегчало. Он сел на кровати напротив нее и сказал:
"Мария, слушай меня внимательно! Пробил мой час, я больше не приду к тебе. - она не дала ему говорить дальше и кинулась со слезами на шею, Марек отстранил ее и продолжил
- Если я вернусь другим, не подходи ко мне, а немедленно собирайся и беги, а самое главное не оглядывайся
Мария впилась в него взглядом и захлебываясь спросила:
- Ты меня пугаешь Марек, каким другим?
- Если это произойдет ты поймешь сама. Собери все мои вещи и вынеси из дома, а лучше сожги.
- Марек!
- Я не могу больше говорить, скажи мне ради всего святого, что поняла меня?!
- Марек, как же наш ребенок?!
- Ты должна защитить его.
- Но мне не справится одной...
- Пора Мария, я очень тебя люблю и... прости меня за все... - он закашлялся и скорчился от боли."
Мария не спала всю ночь, она лежала в кровати обняв мягкий пушистый, мурлыкающий теплый комочек и незаметно для себя уснула.
Когда Марек не вернулся наутро она все поняла и залилась горючими слезами. Она осталась одна посреди леса, зимой в уничтоженной войной местности, на сносях.
Потоки ее горьких слез прервал неожиданный стук в дверь, Мария обрадовалась и побежала открывать. На пороге стояла цыганка.
"Разреши войти хозяйка. Тебе скоро рожать, я не могу тебя бросить здесь одну. - сказала она, и не дожидаясь ответа переступила через порог.
- Конечно Гюли заходи, только у меня ничего не приготовлено"
Цыганка развернула мешочек, в котором было несколько лепешек, разные травы и немного вяленого мяса. Она подошла к очагу, налила в котелок талой воды и сказала:
"Это ничего, я сейчас чего ни будь сделаю. - Мария не сводила с нее взгляда, спросила, - Ты знаешь что-нибудь о том, что случилось с моим мужем? - Гюли замешкалась с ответом, но все же произнесла, - Совсем немного, похоже он заключил сделку. Когда я пришла к вам, ты была неизлечимо больна, я могла лишь облегчить твои страдания и дала ему пузырек с ядом. - Мария оскалилась и зашипела на цыганку, - Что ты сделала? Ты хотела отравить меня и ребенка? - Цыганка спокойно ответила - Ребенка ты все равно бы не успела выносить, ваша судьба была предрешена, но выбор оставался за Мареком.
- Предрешена?! Тогда чьей же милостью я сейчас жива и здорова!
- Марек поменял свою жизнь на твою
- Как такое вообще возможно?
- Сейчас важно совершенно другое.
- Что же?
- Ребенок, - он отмечен. Похоже не только твоя жизнь была частью сделки.
- Что значит "отмечен"?
Цыганка молчала, у нее не было ответа на этот вопрос."
Женщины пообедали, Гюли осмотрела Марию и собралась в обратный путь:
- Уже поздно, мне пора собираться. Я завтра снова приду, если ты не против.
- Гюли, спасибо тебе за твою заботу.
Цыганка откланялась и вышла за порог.
Прошло полтора месяца, Марек так и не объявился, а цыганка каждый день навещала Марию. За долгими беседами они коротали зимние морозные дни. Когда пришло время, Гюли осталась с ней на ночь и приняла роды. Она посещала ее еще какое-то время, а потом пропала. Мария так привыкла к ней, что не находила себе место.
Дни тянулись в заботах по хозяйству и уходе за ребенком, у Марии стала заканчиваться еда и она не представляла, что будет делать дальше. Хуже того, сено у кобылки, хватившее по осени влаги, окончательно испортилось, превратившись в лед. Разобрав последние припасы, она разделила оставшуюся пищу на неделю. Нужно было срочно что-то предпринимать.
В один из вечеров Мария стала собираться ко сну, но неожиданно услышала скрип шагов. Кто-то ходил еле слышно вокруг хижины. Мария хотела было выйти посмотреть, но остановилась, ей стало страшно. Она закуталась с ребенком под одеяло. Некто продолжал кружить у хаты. Подходил к убежищу с разных сторон, то подолгу стоял у двери, как будто не решаясь постучать. Мария не спала всю ночь, пока не забрезжили первые солнечные лучи и звуки исчезли.
Днем Мария осмотрела хату, но на свежем белоснежном снегу не было других следов, кроме ее собственных и она немного успокоилась. "Чего только не причудится ночью, в лесу то. Наверное, животное какое-нибудь." - подумала она.
Несколько последующих ночей происходило то же самое, - кто-то бродил вокруг хаты, но Мария в конечном итоге вообще перестала обращать на это внимание, потому что у нее возникли более серьезные проблемы. Еды оставалось всего на два дня, а кобылка и без того худосочная, жутко страдая умирала от голода.
Мария хотела ее зарезать, чтобы продержаться хотя бы еще месяц, пока не спадут морозы, но у нее не поднялась рука. Она разобрала часть соломенной крыши и скормила лошади. Мария понимала, что долго так продолжаться не может, еще пару дней и в крыше появятся дыры, через которые будет уходить тепло и валить снег, но ей нужно было немного времени на то, чтобы решиться на это. Кобылка прошла с ними все тягости и лишения сиротской послевоенной поры, стала почти родной.
Этой же ночью шаги стали более различимы, к ним добавились вздохи и всхлипы, кто-то хрипел и стонал за стеной. Марии тут же вспомнились слова Марека. Она решила уходить любом случае, больше здесь делать нечего. Пора собираться и просить помощи в монастыре, но стояли слишком сильные морозы, ей так просто не дойти в такую даль, да еще и с ребенком. Вдруг поток ее мыслей прервался резким, захлебывающимся лошадиным криком. Мария услышала, как что-то тяжелое упало под навесом. Затем раздались шаркающие звуки, как будто по снегу тащили что-то тяжелое.
Поутру она заглянула в стойло, - повсюду была кровь, очень много крови. Кто-то страшно убил их старенькую кобылку. От навеса тянулся красный след, уходящий глубоко в лес, идти по нему Мария не решилась бы даже при свете дня.
Еды оставалось всего на день, нужно было бежать в монастырь, просить приюта до весны.
Она собрала из тряпок теплую сумку для ребенка, подумала, что положит туда же и кошечку чтоб им вместе было теплее. Короткий зимний день близился к своему завершению, было очень холодно и Мария решила, что выйдет завтра с рассветом.
Вечером в дверь постучали, обрадованная Мария забыв про все кинулась к двери, представляя как увидит там Гюли и расскажет ей о всех напастях последних дней. Открыла дверь и отпрянула. За порогом был Марек. Бледный как полотно с черными расширенными зрачками глаз, он стоял, покачиваясь будто пьяный, на пороге не решаясь зайти, прохрипел:
- Здравствуй жена! Можно ли мне зайти в дом, взглянуть на сына? - она оторопела и застыла на месте с открытым ртом, ее сковал ужас. В колыбельке закричал ребенок и вывел ее из состояния шока, она понимала, что совершает ошибку, но не могла сказать нет.
Он зашел, тяжело ступая по дощатому полу, ничего не говоря сел за стол и уставился на ребенка. Кошка забилась в дальний угол кровати ее шерсть вздыбилась, она шипела на Марека. Он достал из-за пазухи сверток, положил на стол. В нем были хлебцы и вяленое мясо. Он произнес грубо и властно:
"Ужинать будем, накрывай на стол. - его голос звучал настолько страшно и незнакомо, что у Марии все посыпалось из рук. Она все же совладала с собой и спросила его, - Ты где был все это время? - он посмотрел на нее мертвыми пустыми водянистыми глазами и ответил, без выражения все тем же жутким хрипом - В монастыре, монахи выходили, - повисло молчание, он все так же пристально смотрел на ребенка, застыв как будто окостенелые мышцы его давно превратились в камень."
Марек немного поел, но было видно, что без особого аппетита. Мария подсела к нему и обняла: "Хоть весточку бы дал, я думала что ты умер, - она зарыдала, - Как видишь нет, как вы тут? - он продолжал смотреть на ребенка, но что-то в его взгляде Марии не понравилось, - У нас еда закончилась, - Марек поскреб пальцем по столу и ответил,
- Ничего, я буду приносить. Не переживай,
- ты останешься на ночь, мне очень страшно одной, - он посмотрел на нее, как то дико улыбнулся и обнял, но не так как раньше, было что-то жуткое в его движениях, они были костными и угловатыми, он прохрипел в ответ - Не могу, меня еще лечат. Держись, я завтра вернусь. Мне пора Мария."
Он обнял ее на прощанье и попросил не провожать, но Мария кинулась к нему на шею. Она еще долго стояла в дверях провожая взглядом его переваливающуюся диковинную походку, словно ноги его не совсем не гнулись в коленях, а в позвоночник был вставлен жердь. Марек ушел в направлении болот. Как только ее посетила эта мысль, по телу пробежал озноб, монастырь находился в совсем другой стороне.
Около полудня следующего дня постучала в дверь и не дожидаясь ответа в хату вошла Гюли. На ней была плотная шуба и она была сама не своя:
- Еле добралась, в лесу встретила волков. Странные какие-то...
Мария была безмерно рада ей и пригласила за стол, увидев вяленое мясо и достаточно свежий хлеб Гюли настороженно посмотрела на нее, спросила - Откуда такая роскошь? - Мария улыбнулась и чуть не подпрыгивая от счастья взяла цыганку за руку, - Марек вернулся, - Гюли побледнела и с тревогой посмотрела на девушку, - Как вернулся? - Очень просто, его монахи выходили, - ответила Мария, но цыганка задумалась и настороженно произнесла, - Очень хорошие новости, но почему-то мне все это кажется очень странным, - по правде сказать, так же, казалось, и Марии, но она была очень рада возвращению своего мужа, остальное ее мало волновало. Гюли порылась в суме и вытащила свечку, затем подала ее Марии, - Ты должна кое-что сделать. Когда Марек придет в следующий раз зажги эту свечу, поставь на стол и посмотри, как он себя поведет, - Хорошо, - ответила Мария"
Когда они закончили обедать, цыганка осмотрела ребенка, сказала, что все в порядке, спешно собралась и засветло ушла в табор.
Вечером снова пришел Марек. Как и научила ее Гюли, Мария зажгла свечу и поставила на стол. Он принес припасы, но ничего не ел. Он снова долго, странным взглядом смотрел на ребенка. За весь вечер не проронил ни слова, не отвечал на вопросы и реплики жены. Мария чувствовала неладное, ее руки тряслись, и она уронила деревянную ложку на пол, а когда наклонилась чтобы поднять увидела ноги Марека - босые и синие с черными длинными крючковатыми когтями.
В кроватке закричал ребенок, Мария кинулась к нему и прижав к груди забилась, дрожа в угол. Марек медленно и неестественно повернул шею, так что хрустнули позвонки, посмотрел жутким взглядом на нее и прохрипел:
"В монастырь не ходи, тебе там нечего делать. Жди меня завтра вечером, еду принесу. Если не будет на месте или не откроешь, пеняй на себя!"
Он встал и поковылял к двери, вышел на улицу в морозную ночь и с размаху хлопнул дверью так, что затряслась вся хата.
Мария дождалась рассвета, собрала ребенка и остатки еды, выдвинулась в путь. Но далеко отойти от дома не получилось, когда она пересекла небольшой замерзший ручей то услышала волчий вой, а вскоре показалась и стая. Она встала как вкопанная, животные находились от нее в пятидесяти шагах, рычали и скалили длинные клыки, но на счастье не приближались. Что-то странное было в их виде: грязная спутавшаяся шерсть клоками свисала с их тел, а из оскаленных пастей текла коричневая слюна. Мария медленно сделал шаг назад, еще один, еще несколько, волки не приближались. Она развернулась и что было сил побежала в хату, закрыла дверь.
За окном начинало смеркаться, порывшись в старых вещах из прошлой жизни Мария нашла несколько церковных книг в кожаном переплете. Разместив одну из них на столе, она стала истово молится.
Стемнело, на улице раздались шаги, стук в дверь. Она не пошла открывать, застучало еще громче, раздался крик: "Мария! Открывай своему любимому мужу! Я не могу войти без приглашения". Ее трясло, она еще громче стала произносить слова молитвы, непрерывно крестила ребенка. Внезапно, крик и стук прекратились, за дверью раздался жалобный голос Марека. Не обезображенный хрипом и болезненным придыханием, такой же как раньше: "Мария, пусти меня дом, мне очень холодно. Эта болезнь, она искорежила мое тело, но я остался тем же самым. Не пугайся меня".
Ее сердце дрогнуло, и она открыла дверь, там стоял он, но не мог перешагнуть через порог. "Проходи" - сказала она и Марек сделал шаг, тут же схватил ее стальной хваткой за шею и швырнул в комнату. Мария упала на стол, по всей комнате разлетелась посуда и остатки ужина. Он шел медленно прямо к кровати, в которой лежал ребенок, одна нога его была сломана в лодыжке, он волочил ее.
Мария нашла одну из книг и выставила перед собой, Марек застыл как будто не решаясь сделать шаг, тогда шаг сделала она, он отпрянул. Она закричала "Ты не мой муж! Уходи нечистый, святым писанием заклинаю тебя". Марек дернулся и зарычав выбежал на улицу прихлопнув в двери пытавшуюся убежать кошку. Она завыла от боли и покачиваясь пошла в направлении девушки.
Сквозь приоткрытую дверь в хату заметало снег, на улице была страшная снежная буря. Снег скрипел под тяжелой поступью Марка, он был неподалеку и страшно выл, низкими могильными нотами.
"Бежать в монастырь, чтобы ни было. Иначе смерть." - решила Мария и быстро, насколько могла, трясущимися от ужаса руками закутала ребенка и покалеченную кошечку в шкуры и ткань положила в сумку-сверток, выставила перед собой книгу и вышла в ночь.
Лютый холод обжигал щеки, ноги замерзли и практически сразу появилась ломота в пальцах. Ревела буря, каких обычно не бывает зимой в этих краях, снег летел с такой силой, что набивался в карманы и складки одежды, попадал в глаза, практически ничего не было видно. Марии было на все это наплевать, ей нужно было как можно быстрее добраться до монастыря и достучаться в огромные ворота.
Она бежала что было сил, ноги взяли в снегу и дыхание перехватывало, но она не чувствовала усталости. Сзади раздавался дикий нечеловеческий вой, такого звука не могло издать ни одно животное на свете, утробный звук разорванных голосовых связок, от которого леденело сердце, она слышала, как кричал Марек: "Мария! Не трать силы, тебе не убежать, - она обернулась, но из-за метели не увидела его. Скрип тяжелых шагов был где-то совсем рядом, но решительно было непонятно в какой стороне, как будто он надвигался на нее со всех сторон, Марек захохотал - Мария, глупая ты деревенская шлюха! Брось своего щенка и может у тебя будет шанс выжить."
Заледенелые ветви больно стегали ее по лицу и казалось, двигались ведомые чье-то злой волей, нарочно затрудняя ей путь. Между деревьев то тут, то там, появлялись страшные тени неведомых созданий, они тянули свои руки к ней норовя ухватить за одежду.
Мария не выдержав оглянулась и застыла на месте, буквально в семи шагах от нее плелся, хромая на сломанную ногу Марек, его живот был вспорот от самого паха до грудной клетки от туда выпали кишки и он волочил их за собой. Часть кожи на его лице отвалилась и висела лоскутами у подбородка. Глаз нет, а вместо них черные провалы, из рта потоками слюны струилось темное вещество. Он тянул к ней свои руки, нечеловечески длинные руки, похожие на куриные лапы с тремя фалангами, которые оканчивались огромными когтями.
Мария из последних сил рванулась вперед, но запнулась и упала. Сумка с ребенком отлетела на несколько шагов в сторону. Она попыталась тут же встать, но ничего не вышло. Из промерзшей земли торчала полуразложившаяся рука мертвеца, схватившая ее стальной хваткой за щиколотку.
Марк подошел и завис над ней. Тяжело дыша, как будто в груди у него были тысячи маленьких свистков, он произнес: "Разве ты не помнишь правило, глупая деревенская шлюха? Не оглядывайся!" Он опустился перед ней на колени и принялся ее обнюхивать, затем приблизился к ее лицу, высунул длинный заостренный черный язык и провел им сначала по шее, затем по лицу. Мария лежала парализованная страхом, она понимала, что ее участь будет страшнее чем смерть.
В нескольких шагах раздался плач ребенка, лицо Марека дернулось, и он резко, как кот повернулся в ту сторону. Это вывело Марию из ступора, она что было сил рванулась в попытке скинуть грузное тело мертвеца с себя, но силы не хватило. К тому же, ее руки и ноги замерзли настолько, что трудно было даже пошевелить ими. Марек немедленно перевел взгляд своих пустых глазниц на Марию и произнес: "Ты хорошо послужишь хозяину, мы будем вместе и после смерти". Он провел черным ледяным когтем по девичьим губам, затем второй рукой обхватил лицо и нажал на челюсть Марии так, чтобы она открылась. Затем он, почти паря завис над ней, открыл свою пасть и из неё потекла черная вонючая жижа. Мария чувствовала, как отвратительное вещество заполняет все пространство в ней, она не могла дышать.
Уже теряя сознание, краем глаза увидела свет от факела неподалеку, в такую сильную бурю он был очень слабым, но все же приметным. Раздался знакомый женский голос, громкий переходящий на крик. Женщина произносила заклинания на каком-то неведомом языке. Неожиданно изувеченное тело Марка растаяло и превратилось в черную пыль, которую унесло вместе с метелью куда-то в лес, в сторону болот. Мария перевернулась на бок, кашляла отплевывая мерзкую черную жижу, которая, падая на снег, тут же превратилась в золу.
Женщина подошла и помогла ей встать, это была ее старая знакомая - Гюли. Цыганка испуганно посмотрела на девушку и закричала: "Беги в монастырь, скорее! Не оглядывайся."