Предыдущая часть
https://zen.yandex.ru/media/1ijeni1/novogodniaia-istoriia-chast-2-liubushka-5dacd1ec95aa9f00b2c71766
Сковорода шкворчала, котлеты чуть подгорели с одной стороны, но Петрова этого не замечала, механически, как робот, ворочала их лопаткой и всё думала, В голове горело, в памяти всплывали картинки той, подсмотренной нечаянно жизни. Ласковая, согретая солнцем трава, запах малины из туеска, теплый ломоть хлеба, густо намазанный маслом и мёдом, вкус воды, зачерпнутой ладошкой из ведра, только что поднятого из темных глубин колодца - всё это было таким живым, абсолютно реальным. Петрова скрутила золотистую крышку запотевшей бутылки дорогого пива (муж на пиво денег не жалел), глотнула, закашлялась и, с отвращением сплюнув в раковину, сунула бутылку в холодильник.
- Жрать давай. Скока возиться ещё можно! В брюхе подвело уж из-за тебя, копуша. Не можешь быстро, заранее готовь. А то чухаешься, как корова.
Петрова взбеленилась. Одним прыжком скакнула в комнату, окинула взглядом развалившегося на кресле мужа, выставившего ноги в затертых (любименьких!) носках, протертых на пятках и заорала:
- Те надо жрать? Ты! И! Жри! И отвали уже от меня. Достал по самое маманебалуй. Пентюх вонючий.
Петров изумленно раззявил рот и посмотрел на жену. Впервые он услышал такое от вечно равнодушной, полусонной женщины. И, вроде, как в неверном кадре старого кино, там, в проеме двери, вдруг промелькнула худенькая девочка с рыжей косой. Такая знакомая... Он махнул рукой, отгоняя наваждение, а вслух сказал:
- Охренела? Дура.
Петрова с силой запустила в него лопаткой, которой ворочала котлеты, но промазала, и та, пронесясь в паре сантиметров от круглой мужниной головы, вмазалась в стенку, потом скользнула за кресло, оставив на светлых обоях жёлтые маслянистые подтёки.
-Так тебе, зараза! ... Козёл старый! - мстительно подумала Петрова, вспомнив, как тщательно муж, которого вдруг неожиданно прорвало на ремонт в их тесной, душной квартирке, выбирал эти обои, дороже которых не было на всем рынке, а потом отслюнявливал тысячные, выпятив дрожащую губу.
Быстро натянув сапоги прямо на домашние брюки, напялив старую замызганную куртку, и намотав кое-как шарф прямо на голову, Петрова выскочила на улицу.
- Ёлку! Надо купить ёлку! Как же я так? Ведь послезавтра же новогодняя ночь. А ёлки нет. Деньги, блин!
Она покопалась в кармане куртки, понимая, что это безнадёжное мероприятие, и придётся пилить домой за кошельком, а там, муж, наверное, уже вышел из ступора и, скорее всего, опять начнется... Бррр... Но вдруг, под пальцами что-то хрустнуло, и Петрова, не веря своим глазам, покрутила новенькую купюру.
"Надо же...Когда это я сунула-то? Во, дела!"
Для неё, аккуратно подсчитывающей рублики от зарплаты до зарплаты, и любовно откладывающей каждую сэкономленную копеечку "на чёрный день" и вправду это было странно. Однако думать на эту тему она не стала, и, стараясь обходить лужи, добежала до рынка.
Ёлочный развал в этом году поражал своим великолепием. Ёлки, сосны - и огромные, почти кремлевские и маленькие, аккуратно сидящие в красивых горшках, украшенные ошеломительными ценниками, были на любой вкус. Ещё раз пошуршав бумажкой, Петрова подумала, что в этом году она может позволить себе, ну просто - любую! Даже ту - с упругими, толстыми, чуть синеватыми лапами, пышную - не проглядеть насквозь. Вот! Именно её! И только! Правда ёлка была не маленькой, да ещё и горшок довольно значительный. Так санки! У соседей есть старые санки! И она мигом же, в момент сбегает!
Отложив ёлку, Петрова выскочила за ворота рынка и лицом к лицу столкнулась с продавцом того магазинчика. Он отшатнулся слегка, но, поймав Петрову за локоть, чуть прижал к себе
- Вы так быстро вчера убежали, Любушка. Я, может, обидел вас?
Петрова, совершенно не удивившись, что он знает её имя, которое она и сама, похоже стала забывать, выпалила:
- Да прям! Ещё я не обижалась на всякую фигню. Много больно на себя берёте. Просто спешила! У меня там муж в машине сидел тогда. Голодный, между прочим.
Она сама не понимала, почему грубит, но её несло, и остановиться никак не могла. Это было - всё равно, что поймать валун, катящийся с горы. Но мужчина совершенно не смущался, крепко держал её за локоть и вёл по обледеневшей к вечеру тропинке мимо опустевших рыночных рядов.
- У нас, Люба, знаете, зеркала вчера завезли. Просто чудесные, красоты необыкновенной. Они карманные, в латунной оправе, с инкрустациями. Сейчас таких не найдете, я вам честное слово даю. Просто взглянуть в него, и то приятно. Проходите...
Петрова, сама того не ожидая, вошла в магазинчик и присела на табурет. Втихаря глянув в конец прилавка, она увидела - шар там. Лежит себе, отливает темной летней водой, поблескивает свинцово. И инструкция, свёрнутая в трубочку - тоже рядом, как прислонили её к ёлочной лапе, так и не тронул никто.
- Я вам сейчас чайку плесну, а то вы - вон как замерзли. И в подсобку сбегаю, у меня там коробка с зеркалами. Я быстро, погрейтесь пока.
Он ловко налил чай в маленькую чашечку, положил лимон, насыпал пол-ложки сахара, поставил все на поднос, вместе с вазочкой полупрозрачного печенья, зажег лампы. Оказалось, что в этом крошечном полуподвале столько красивых ламп! Мерцающие теплым светом, они казались старинными и что-то напоминали. Может- свечи...Настоящие, неровные, из пчелиного воска...
Петрова хлебнула вкуснейшего чая, закусила печенькой. "Откуда он знает, что я люблю именно такой? Чтобы чёрный и с лимоном. И половинку ложки сахара? И печенье? Именно кунжутное..."
Но долго думать ей было некогда. Одним глотком допив чай, она схватила шар...
***
- Тужься, милааая, туууужься, роооодная. Не ленись, девка, давай"
Протяжный ласковый говорок доносился до Любавы издалека и немного разбавлял боль, огненным омутом затягивающий её тело куда-то в чёрную небыль. Позвоночник горел, как обожженый, но самым страшным было то, что кто-то безжалостный раз за разом всаживал в её живот горячее лезвие.
Мысль о том, что хорошо было бы сейчас помереть, лезла назойливо и буравила виски, не на секунду не отставая. Тетка в черном что-то делала у бесстыдно расставленных ног Любы, и ей казалось, что именно эта ведьма виновата в её беде.
"Лягнуть, что ли? Пусть знает!».
Она попыталась двинуть ногой, но тело было деревянным и ноги не слушались. А тут ещё что-то тянет голову вниз. Любе подумалось, что если она сейчас освободит голову, то и живот оставят в покое. Перестанут полосовать в лоскуты замученное тело, отстанут, отвяжутся. Преодолев ещё один огненный наплыв боли, она повернула голову в сторону, глянув вниз. Там, на чисто выскобленном полу улиткой свернулся рыжий, толстый жгут. "Косы", - подумала она, - "Косы так тянут!".
В этот момент страшная сила скрутила её тело, свернула в пружину, скомкала. И в это же мгновение она услышала тоненький писк.
- Сынок у тебя, девка. Да такой справный, от радость-то.
***
Белые, как снег лепестки усеяли палисадник сплошным ковром, но всё падали, падали. Любушка утерла пот тыльной стороной ладони, бросила на землю кисть из мочала и влезла чуть повыше, почти на крышу. Она закончила белить дом и уже почувствовала тот самый горячий огонёчек, где-то в серединке, который всегда вспыхивал и грел сердечко перед самым приходом мужа. Вся вытянувшись в струнку, она прикрыла глаза от ясного майского солнышка и смотрела вдаль. Там, в самом конце улочки, где дорога упирается в ярко-зеленый холм, должны были вот-вот появиться её мальчишки. И, наконец! Две фигурки - одна большая, широкоплечая, вторая маленькая, крепенькая, появились в золотистых лучах, и, приближаясь, постепенно росли.
- Ой же! Пирог-то, вот мамочки!
Люба кубарем скатилась с лестницы, влетела в сени. В доме стоял такой запах, что сразу стало ясно - пирог в порядке. Огромный, размером с полстола, он золотом отливал в печи и пырхал жаром.
***
- Смотри, милая. Я зеркальце тебе подобрал, точно по красоте твоей. Держи. И шарик...Купи всё же. Даром не могу отдать, он тогда совсем не тот будет. Но и дорого не возьму. Бери. Не пожалеешь.
Мужчина всматривался в её лицо опять, так же, как первый раз, близко-близко. Петрова вдруг почувствовала тонкий запах ладана, поняла, что ей совсем не хочется отстраняться и испугалась.
- Давайте зеркало ваше. Сколько с меня?
Она оттолкнула шар, резко, как будто хотела расколотить его, но тот не покатился, вроде прилип к прилавку. Вскочив с табурета, вытащила бумажку из кармана, сама не понимая, что творит, бросила рядом с шаром, выхватила из рук мужчины зеркало и выскочила на улицу.
Чуть похолодало. Шёл тихий снег, под ногами похрустывало. Вечер был сказочным, но Петрова ничего не замечала. Она неслась по темнеющим улицам, как будто за ней гналась стая волков, крепко сжимая в кармане холодный металл зеркальца.
Уже в своем дворе она остановилась, совершенно задохнувшись, прислонилась с толстому стволу старой берёзы, что росла у самой их многоэтажки.
- Уф. Надо отдышаться. А то, взмыленная, как лошадь. Наплевать на Петрова, но соседка обещала зайти, игрушки кой-какие взять. Господи! А ёлка-то!
Вспомнив, что денег уже нет и возвращаться за ёлкой бессмысленно, Петрова вытащила зеркальце. Оно, действительно, было очень красивым. Тихонько его открыв, и глянув на себя, она вздрогнула. Оттуда, из зеркальных глубин на неё внимательно смотрели огромные глаза худенькой женщины в красиво повязанном белом платке. Резко закрыв зеркало, Петрова постояла еще, разглядывая купленную вещицу. Кто-то с большим вкусом украсил такую безделицу - на темном фоне черненного металла, было выгравировано тоненькое деревце. Оно казалось отлитым из золота. И с него летели белые лепестки. И всё падали...падали...