Волчок

Я выскочил из машины, не дождавшись, пока заглохнет мотор.

— Не смей убегать, — крикнула мама. — Зови дедушку разгружать багажник!

Я распахнул сделанную из старой кроватной спинки калитку и побежал к дому. Дедушка стоял возле приделанного к стене умывальника и мыл посуду. Я пролетел мимо. Мимо сарая, в дальнюю часть сада, где росли яблони и трава по колено, из которой он всё прошлое лето выныривал, стоило мне крикнуть, как чёрный дельфин из морских волн. Я сотню раз воображал, как позову, и он возникнет, подросший, с красным языком, отдышкой сквозь пёсью улыбку. Вечерняя роса окропила мои треники.

— Волчок, — позвал я. С ветки над головой сорвалось и исчезло в траве маленькое яблоко. Я поставил ногу на сук и влез на дерево. Пристроился рогатине, оперся на мшистую кору, высунул голову из листвы и оглядел участок. Над землей плавал туман, и ничего, кроме мерных ударов металлического язычка об эмалированную поверхность умывальника в отдалении у дома, не нарушало этого покоя. Дом Холерика темнел на холме: дачный друг ещё не приехал.

— Волчок! — крикнул я во всё саднившее после ангины горло, из-за чего вторая часть слова сорвалась на писк. И уже набрал воздуха, чтобы не облажаться повторно, как увидел маму, шагающую по тропинке в направлении яблони.

— Ты почему с дедушкой не поздоровался? – она смотрела на меня снизу-вверх. — Слезай оттуда.

— Волчка ищу, — я сорвал яблоко.

— Вещи сами себя не перетаскают. У дедушки спина болит, — она ударила яблоню по стволу.

— Где он? — Я укусил яблоко. — Дед его запер в сарае? — яблоко было настолько кислым, что глаза наполнились слезами.

— Вася, дедушка отдал Волчка леснику, - произнесла мама и зачем-то встала на сук, словно хотела забраться, хотя было понятно, что ветви не выдержат её веса.

— Дедушка старенький, а Волчок вырос, за ним не усмотреть.

Я глухим хлопком выплюнул яблочную жижу. Она угодила маме в волосы.

— С ума сошел, — она отряхнула голову. – Живо спускайся! – и она покинула сад.

Я водил глазами по малиннику в надежде, что мой чёрный дельфин всё-таки появится, я услышу хриплый лай, от которого с картофельного поля вспорхнут куропатки. Но деревенский воздух, не касавшийся моих легких с прошлого лета, затопила тишина.

Волчок появился на нашем участке год назад. Пролетел мимо дедушки, к костищу, возле которого я возился с грудой набранных на полигоне гильз, которые хотел использовать для самодельного арбалета. Подскочил и принялся слизывать полигонный песок с моих рук. Потом приволок откуда-то палку, и я, забыв гильзы, играл с ним несколько часов. Мы добрались до черного колодца. Стылая вода была затянута цветением, пёс не понял, что это не твердь, сиганул в зеленую пелену и провалился. Я вытащил его, подтягивая за костлявые лапы. Отряхиваясь, он забрызгал мою футболку грязью, и дедушка, увидев нас, громко выругался. На Волчке был потертый джинсовый ошейник, и дедушка, тягал упирающегося пса по деревне, пытаясь выяснить, кому он принадлежит. Но где бы дедушка ни кидал его, Волчок возвращался. Дедушка не позволял ему входить в дом, и Волчок спал на пороге, сделанном из перевернутой железной раковины, которая прогибалась под весом входящего с особым гулким звуком. Лёжа под ватным одеялом, я вслушивался в ночь за пределами дома, чтобы уловить заветный прогиб, означавший, что Волчок лёг на крыльце, и утром меня встретит его зубастая улыбка. У Холерика в городе имелся пудель, и он кое-что смыслил в дрессировке. Мы научили Волчка садиться, подавать лапу и голос. А потом лето кончилось, за мной приехала мама.

— Дедушке собака нужнее, — ответила она на мою мольбу. — Охранять участок.

Когда наша машина выехала с деревенской дороги на шоссе, Волчок бежал следом.

— Он сейчас отстанет, — мама глядела в зеркало. Я видел уменьшающуюся угольную фигурку с оттопыренными ушами сквозь заднее стекло. Автомобиль набирал скорость, а он все отталкивался лапами от асфальта, устремившись за мной лохматой пёсьей душой. Лишь, когда дорога загнулась и еловая кулиса скрыла моего друга от наполненных слезами глаз, я упал на сиденье и долго смотрел в салонный потолок, чтобы мама ничего не заметила.

На веранде пахло заваренным листом чёрной смородины. Дедушка наливал маме чай. На столе были разложены коробочки лекарств и прозрачные упаковки шприцев.

— Я разобрала квартиру, — говорила мама. — Тахта в клопах, пришлось заказать новый диван. Соглашайся, всем будет проще. Мне не придется ездить за тридевять земель. Что тебе тут? Колхоза давно нет.

Дедушкины светлые глаза впились в мое лицо.

— Здравствуй, Вася, — сказал он. — С дедом теперь не здороваешься?

Я молча протянул руку и укололся об его мозоли.

— Пёс, Василий, получил работу на хуторе, — сказал дедушка. — Хозяйство от волков охранять. А тут бы замёрз со скуки, — дедушка взял чашку и втянул ягодный пар ноздрями в фиолетовых ниточках.

— Если бы его пустили домой, не замёрз бы, — я отдернул руку, схватил со скамейки рюкзак и проследовал в комнату, за шкаф. Там, в углу, меня ждала кровать со свернутым на зиму матрацем. Я отправился доставать из сундука рядом с печкой постельное бельё. Над сундуком увидел застекленную рамку. «Благодарность за самоотверженный труд. Двадцать лет на должности председателя колхоза». В благодарность от руки было вписано дедушкино имя. «Добрейший» - прочитал я и фыркнул.

Мама позвала ужинать.

— Давай заберем его, — сказал я.

— Сынок, лесничество в двадцати километрах. На машине никак. Осенью дедушка поедет в город вместе с нами, - она погладила меня по голове. – Смотри-ка, — указала на дом Холерика, который было хорошо видно из окна веранды. — Сашка приехал!

Спустя час мы с Холериком обшаривали лучами карманных фонариков изрядно разрушившийся за зиму шалаш.

— Знаю этот хутор, — говорил Холерик, сверкая запотевшими очками. – Батя туда помогал молоко отвозить. Не продраться даже на мопеде, пришлось цистерну на руках волочь, батя ладонь поранил.

— Можешь узнать, видел ли он Волчка?

— Ты чего, Васёк, — Холерик вытер нос рукавом. — На хутор собрался? Любкину бабушку до сих пор не нашли, а она только на опушку ушла! Туда идти дня два, точно заблудишься.

— Если выйти на рассвете и драпать со скоростью пять километров в час... Я сосчитал. Пойдешь со мной?

Утром я провожал маму у калитки.

— Помогай дедушке. И не морщись! Дедушка прожил трудную жизнь, в деревне его до сих пор уважают и побаиваются, никто сюда не заходит. А ты уже взрослый, — она поцеловала меня в лоб.

Размахивая руками, я помог ей развернуться и постоял на дороге, пока бампер не скрылся за кустами шиповника. Дедушка с ведром вышел с веранды. Я припустил за ним и попытался выхватить ведро. Он потянул алюминиевую ручку на себя, обшаривая мою макушку водянистыми глазами.

— Руки пообрываешь.

— Мама сказала помогать.

— А тебе оно надо? — он переносил ноги через кротовьи вскопы на тропинке. — Мне сказала воспитывать тебя, — дед хмыкнул. — Но не думаю, что у меня есть, чему тебя научить, — он остановился. — Дуй-ка ты, Вася, и не цепляйся ко мне. Понял?

Мама Холерика открыла не сразу.

— У нас оладьи, заходи, — сказала она, впуская меня в дом. — Сашка колет дрова.

Я проследовал в холериковский сад, где он, сложив очки на пенёк, раздетый по пояс с трудом отрывал от земли огромный топор.

— Идем к бане, — Холерик стыдливо натянул футболку на сутулый торс.

— Батя сказал, лесник – бывший зэк. Корову украл в колхозе. Его твой дед засадил. Батя говорит, твой дед зубастый, многих упрятал.

— Дедушку вроде уважают. Он преступников ловил?

— Я не очень понял. Но то, что этот лесник вор или даже убийца – факт. Вдруг он и Волчка твоего того, - Холерик поскрёб лезвием топора бревно банной стены.

— А куда идти, узнал?

— Как до озера, на Белую бородку. Я же на спортивное ориентирование с этого года хожу, стал папу пытать, как они икали хутор. Оказалось, есть карта, - он порылся в кармане и протянул сложенный вчетверо листок. – Не совался бы я туда на твоем месте, Вась.

— Мы же вместе хотели.

Холерик кашлянул: — Мы с батей теплицу строим для мамы всю неделю. Сам понимаешь.

Когда следующим утром я крался через комнату, стараясь ставить ноги так, чтобы не скрипнули половицы, видел под марлевым пологом дедушкину неподвижную фигуру.

До Белой Бородки дошел быстро. Представил, что иду купаться, а Холерик уже ждет меня на пляже. В такую рань на берегу не было ни души. Я сверился с картой и двинул в лес: по крутому песчаному склону в чащу уходила тропка, по которой через сосновый бор и несколько залитых солнцем полян, какие у нас в деревне называли змеиными, я топал еще пару часов. Тропинка превратилась в тракт, полный жижи и бурелома, в нескольких местах я лез, уподобившись обезьяне. Резиновые сапоги тонули и чавкали. Лес сгущался, кроны смыкались над головой, образуя марлевую пелену. Размышлял о том, что дедушка, должно быть, видит окружающий мир из своего полога таким же блёклым, когда увидел покрытую рубероидом тёмно-зеленую бытовку. Пыльные окна перекрыты решетками, внутри темно. Я уже решил, что ошибся, но обойдя бытовку по кругу, наткнулся на жёлтый пластиковый умывальник, который светился в еловом сумраке. В раковине под резервуаром красовалась чайная чашка. Справа от домика стоял маленький дощатый сарай, внутри которого что-то вдруг шебуршнуло. Я отбежал за угол, решив, что там копошится лесник.

Осторожно выглянул и посмотрел на сарай. Там продолжало что-то возиться, я уловил еле слышный скулеж. Подошел вплотную к сараю и тихо позвал. Скулеж усилился, но внутрь заглянуть не получалось: просветы между досок были изолированы. Потянул за ручку. Заперто. Осмотрелся. Под умывальником в ведре увидел деревянную рукоять. Кинул рюкзак на землю, вынул топор из ведра и вернулся к сараю.

— Волчок, это ты?

Внутри запрыгало и грохнулось в дверь.

— Сейчас выпушу тебя, — я ударил топором по доскам. В них образовалась трещина, на которую я с силой надавил. Размахнулся и ударил ещё. На этот раз мне удалось пробить узкое окошко, в которое я тотчас сунул руку. В момент, когда раздался рваный рыкающий визг, твёрдые, как гвозди, зубы сомкнулись на моих пальцах, кто-то схватил меня за плечи и с силой отшвырнул от сарая. В глазах померкло, я замотал головой, ослепленный болью, а когда прозрел, понял, что сжимаю израненную кисть правой руки подмышкой, сидя на покрытой иголками земле, а человек в ватнике быстро забивает дыру в двери сарая, прикрыв её квадратной фанерой. Я посмотрел на свою трясущуюся, как у марионетки кисть. Кровь покрыла пальцы, будто я натянул красную перчатку. Безымянный неестественно согнулся вбок.

— Придется вправлять, — произнес человек в ватнике прямо у меня над головой. Это был бородатый старик с чёрными глазами навыкате и носом в пятнышках.

Я всхлипнул.

— Знаешь, что он мог с тобой сделать? — большим пальцем он показал на сарай.

— Волчок?

— Там волчара сидит раненный, — он почесал серую бороду, в которой застрял коричневый лист.

— А Волчок где?

— Палец надо вправить, — он помог мне встать и подвёл к бытовке. Сарай сотрясался яростными ударами изнутри. В домике пахло беломором. Я замер посреди тесного помещения, озираясь, а когда зажглась лампочка, увидел торчащий из-под кровати чёрный нос.

— Волчок! — проныл я. Нос пошевелился, рядом показались передние лапы, одна из которых была обернута бинтом в бурых разводах.

— Тише, — старик поднес палец ко рту.

— Что вы с ним сделали? — крикнул я в лицо старику.

— Сядь, — он поставил передо мной заляпанный краской табурет.

Я ринулся к кровати, упал на пол и увидел Волчка. Он смотрел полузакрытыми глазами и шумно дышал, язык бледно-розовой тряпочкой покоился на полу. Я коснулся его носа здоровой рукой. По дну кровати что-то застучало: Волчок завилял хвостом.

— Волки подрали, — сказал старик. — Вот этот гад со своей стаей. Храбрый пёс.

— Он поправится?

— Вставай, йодом тебя залью, а то ляжешь также, — старик похлопал меня по спине.

Пока клочком жёлтой ваты тыкал мою ладонь, я разглядывал полинявшие карты на стенах вагончика. Вдруг палец дернуло, и карты поплыли вбок.

— Тих-тих, — буркнул старик. — И не заметил ничего, правда?

— Почему вы тут живете? — спросил я в полусне. — Раз волки и опасно.

— С людьми опаснее, — он кивнул на Волчка. — Защитника вот подарили.

— Мой дед подарил?

— А он твой дед? – чёрные глаза старика застыли, словно он глядел внутрь своего черепа.

— Дарить он не имел права, потому что пёс мой!

Старик снял ватник и бережно повесил его на длинный гвоздь, торчащий из стены.

— Кто руководил колхозом, знает, что нет в природе ничего твоего или моего. Тем более, скота.

— Значит, раньше коров, а теперь мою собаку? — я подошел к кровати и за лапу дернул Волчка на себя. Пёс заскулил. Когда его голова высунулась на свет, я увидел, что вместо уха у него - похожий на пирожное-корзиночка кровавый кратер.

Старик взял меня за шкирку, ткнул лбом в дверной косяк и вывел на улицу.

— Клянись клыками своего дедушки, что ты вернешься ко мне с антибиотиками для собаки, — сказал он. — А по поводу коров, у меня умирал от голода ребенок, — он смачно плюнул на землю. — Дедуля до сих пор совесть пушистыми гостинцами лечит, — и он толкнул меня так, что я угодил саднящей рукой прямо в муравейник.

Дверь в вагончик захлопнулась, я подобрал с земли рюкзак и побрел прочь.

Когда я пришел домой, уже за полночь, дед так и лежал, замерший под пологом. Лишь утром я понял, что в тот день с кровати он не вставал, потому что был мёртв.