Гут! Сразу скажу, сериал мне понравился. На мой взгляд, в нем, как в художественном произведении, много достоинств: добротно прописанная драматургия, сильные операторские кадры и панорамы, хороший подбор и игра актеров. Да и сама тема, приковывает к себе внимание многих.
Разумеется, сериал не документ, он не может претендовать на полноту и точность воссоздания исторических событий. Мы знаем, что многие факты трагедии по каким-то причинам не сохранились. Поэтому всей правды о тех событиях мы, скорее всего, так никогда и не узнаем. Нам остаются только догадки, домыслы, художественные трактовки и официальные версии, призванные закрыть вопрос окончательно.
Прежде всего, меня увлекла не документальная, а художественная сторона сериала. Я с удовольствием «проглатывал» серию за серией, до тех пор, пока в финале сериала не начались сцены гибели туристов. В варианте сериала, все они замерзают. Не буду оспаривать этот вариант. Пусть, по воле авторов, он будет таким.
Однако в сценах гибели туристов я отключился от сериала и начал вспоминать что-то похожее в своей жизни. Начал следить за тем, кактам замерзают. По странному совпадению, я тоже замерзал не один, а в составе группы. Как зритель, я исчез, мое место занял тот, давний, замерзавец.
В жизни всё проще и жестче. Потому что это уже не игра, с попкорном во рту. В сценах замерзания так и хочется разразиться знаменитым «не верю!» Конкретно, по пунктам:
1. Голоса. Во время сильного переохлаждения садятся голосовые связки, и человек может только сипеть что-то неразборчивое. Слова получаются с трудом, через раз. Понятно, что в сериале актерам надо было произносить драматургически значимые фразы. Но не так же многословно. И не такими громкими, звонкими голосами! Клюква.
2. Реакции. Во время сильного переохлаждения люди непроизвольно стремятся принять позу эмбриона, двигаться в позе эмбриона. Так снижаются теплопотери, по крайней мере, субъективно. Холод заставляет съежиться, нахохлиться, подогнуть ноги, втянуть, когда это возможно, кисти рук в приспущенные рукава. Не поднимать без нужды руки вверх, чтобы не терять ощущение последних остатков тепла в области подмышек. И так далее.
Вместо этого актеры демонстрируют как раз обратное: задирают головы, чтобы напустить себе за пазуху побольше холода, много и без необходимости упираются голыми ладонями в снег, поднимают невпопад руки и т.д. А ведь нам показывают опытных туристов.
3. Движения. Во время сильного переохлаждения всё тело деревенеет. Теряются гибкость, пластика и мелкая моторика, в руках и ногах. Все движения становятся неуклюжими, громоздкими, грубыми. Ничего этого в сериале нет. Руки персонажей сохраняют и гибкость и мелкую моторику. Даже когда трясут очередного «замерзшего» в надежде, что тот очнется, его тело поддается толчкам как что-то мягкое, теплое. А телу уже положено быть одеревенелой колодой.
4. Смерть. Когда человек замерзает насмерть, без вмешательства посторонних факторов, он бессознательно стремится сохранять тепло до последнего момента. Поэтому всё ещё, по возможности, сохраняет позу эмбриона. И только в самом конце, когда уже становится всё равно, слегка распрямляется.
Однако, документальные фотографии дятловцев, а вслед за ними и кадры сериала, показывают нам другое. Положение тел погибших далеко от позы эмбриона: раскинутые в стороны руки, ноги, запрокинутые головы и т.д. Очевидно, что перед нами не свидетельства умирания от переохлаждения, а явные признаки последующего окоченения тел, в тех хаотичных позах, в каких их настигла смерть.
Значит, официальная версия о замерзании туристов, на которой построен сериал, не может быть правдой. Образцом правдоподобного замерзания и художественной силы может служить фильм «Неотправленное письмо» - классика советского кино. Там всё снималось натурально, актеры едва не погибли.
Как это было со мной. Двухгодичную срочную службу я проходил в N-ском военном округе. Вторая зима службы выдалась особенно лютой, стояли крепкие морозы и большие снега.
Однажды ранним утром, в пик холодов, наше отделение, восемь человек, погрузили в открытый кузов грузовика и повезли на объект, удаленный на пару десятков километров с лишним. Мороз был хорошо за двадцать, и встречный ветер в открытом кузове. На нас были только шинели и кирзовые сапоги. Пока нас по проселочной дороге довезли до объекта, мы уже превратились в сосульки.
Сопровождающий нас офицер, кстати, сидел в теплой кабине, укрывшись тулупом, да и кальсоны на нем были, определенно, офицерские, шерстяные. Не то, что у нас, из простого хэбэ.
Зато у нас был большой выбор лопат - штыковых, совковых, снеговых. Нашей боевой задачей была срочная расчистка снега на объекте военного назначения. Не иначе, готовились пустить пыль в глаза очередной проверке. Пообещав привезти обед и забрать нас отсюда часов в пять вечера, офицер уехал.
Объект был открытым, голым, заснеженным. Укрыться и согреться было негде. Дровишек поблизости для розжига костра тоже не наблюдалось. Нам оставалось только пахать и согреваться движением. Тем более, что объем работ нам был обозначен в духе «от забора до заката».
Мы разобрали лопаты и принялись энергично продвигаться в армейской науке любви к Родине. Тут важно было не переборщить. Не перегреться и не промокнуть от пота. Тогда, остывая на перекуре, можно было незаметно подхватить воспаление легких.
Перекидывание глубокого слежавшегося снега хотя и согревало, но отнимало много сил. К полудню мы изрядно вымотались. Кратковременные перекуры быстрее охлаждали, чем восстанавливали силы. Присесть было негде, мы отдыхали стоя, опираясь на черенки лопат. Мы стали заметно подмерзать. Не думалось ни о чем, кроме как об обеде и вечернем отогреве в казарменной сушилке.
Мы не надеялись, что обед нам привезут раньше двух-трех часов. Какие-нибудь остывшие щи. Коротать время в ожидании обеда мы могли только работая, других вариантов не было. Снизив темп, мы продолжали вяло ковыряться, слабея и коченея. Вокруг нас сжимался замкнутый круг: хотелось согреться, но для этого надо было двигаться, а двигаться хотелось все меньше и меньше. Одолевала непрерывная сильная боль в застывающих руках, ногах, в спине.
Часам к четырем мы поняли, что обед нам не привезут. Настроение у всех стало подавленным, трудовой порыв приблизился к точке замерзания. У нас у всех уже были сизые, ничего не выражавшие лица. Брови, ноздри и верхние губы покрылись наледеневшим снегом. Восставшие мертвецы выглядели бы примерно так же.
Начали приближаться сумерки. Мы побросали лопаты и решили идти навстречу нашей машине. Сил махать лопатами уже не было, да и темно становилось уже, а на пешем ходу ещё можно было поддерживать в себе какое-то тепло. Молчаливой вереницей мы растянулись по накатанной колее грузовика.
Слабое звено. Наверно, как самый уставший и ослабевший, я плелся в хвосте. Накануне я стоял в карауле и был сильно не выспавшимся. Этот факт меня не извиняет, но объясняет мое состояние. Я отставал, и был уже метрах в двадцати-тридцати от группы.
К вечеру мороз усилился, стало как бы не под тридцатник. Поднялся ветерок, погнал поземку, она заметала за нами следы, скрывала наши силуэты в сумеречной мгле. Я шел последним, поэтому видел эти бредущие тени. Не помню, как долго мы шли. Предполагаю, долго. Телесной боли уже не было. Тело почти потеряло чувствительность, но не до конца. Оно ощущалось распухшим, онемевшим и приятно теплым. Только оно не было мягким, двигалось одеревенело. Был ли я по-прежнему съежившимся, не знаю, но потребность в съеживании пропала. Мне было довольно комфортно.
Вдруг впереди один из темных силуэтов на фоне белого снега сошел с колеи и бочком-бочком беззвучно завалился в снег на обочине. Идущие рядом заметили это не сразу, но заметили. Старшой и кто-то ещё подошли к упавшему и посипели над ним. Упавший никак не отреагировал. Тогда эти двое начали пинать его ногами. Получалось у них медленно и неуклюже. Я приближался к ним, и мог разглядеть лучше всю картину.
Ноги пинавших не сгибались и не могли совершать махательные движения. Чтобы пнуть, им приходилось поворачиваться всем телом. Они топтались с боку на бок вокруг упавшего, как пингвины. Свои пинки они сопровождали обрывками сиплого мата: «Вставай, с…ка! Вставай!» Так могли поступать только настоящие друзья. При этом никто не припадал к лежащему, не тряс его за грудки, как туристы в сериале. Каждый понимал, что если сейчас он опустится хотя бы на колени, то вряд ли сможет встать без посторонней помощи.
В первую же секунду, как только я видел упавшего, мой мозг потек. Я подумал, пока его будут поднимать, я тоже, пожалуй, немного полежу, отдохну. А когда все двинутся дальше, я успею встать и пойти следом. С этой мыслью мое тело нежно встретилось с придорожным сугробом. Последним проблеском сознания я почувствовал, как мое лицо присыпал всколыхнувшийся от падения снег. Я не ощутил ни его холода, ни боли от холода. Наоборот, снег я воспринял как опустившееся на мое лицо мягкое пушистое покрывало. Стало очень уютно, тепло, легко. В тот момент я понял, почему замерзших альпинистов находят с блаженными улыбками на лицах. Так, наверно, улыбался я сам.
Мистика сериала и мистика жизни. «Перевал Дятлова» сделан в жанре мистического триллера. И в рамках своего жанра сделан хорошо, динамично, с неожиданными поворотами. Собственно, сама исходная история, загадочная и мистическая, располагала к выбору такого жанра. И получилось вполне оправданно.
В моей же истории, я считаю, тоже не обошлось без мистики. Я до сих пор не понимаю, как я смог сам проснуться и восстать из снежного забытья. Те события мелькают в моей памяти с провалами: …вот я отрешенно лежу в снегу,… вот я стою на четвереньках в сугробе, пытаюсь подняться,… вот я вижу, что упавшего впереди меня подняли, и все удаляются, не оборачиваясь,… вот меня никто не замечает, я один, всё ещё барахтаюсь в снегу,… вот я уже иду по колее, вдалеке от меня смутно угадывается на фоне снега общий контур группы…
Много позже, наблюдая за стаями птиц в полете, я приблизился, как мне кажется, к неочевидной разгадке происшедшего со мной. Птицы в стае делают развороты в воздухе одномоментно. Таким образом, у стаи проявляется коллективный разум. То же самое и у группы людей, если они сплочены.
В нашем отделении мы все были с одного призыва, успели сдружиться за полтора с лишним года службы. Мистическое оно или нет, но объяснение у меня только одно: сильная бессознательная энергетика группы притянула меня, и я выполнил на автопилоте общий маневр стаи. Стая очень хотела жить, и обстоятельства были таковы, что всё зависело только от нее самой. Свободный полет стаи не был прерван никем.
Наш грузовик так и не объявился. Но мы дошли. Все. И отогрелись в сушилке.
Комментируйте, подписывайтесь, ставьте лайки!
