Об этом можно до хрипоты спорить — многие так и делают, — спорить и гадать, что бы было, кабы СССР не разрушился. Но довольно разглагольствовать! На страницах «РП» история терпит сослагательное наклонение, и прямо сейчас бесстрашный следопыт «РП» Николай Фохт отправится на тридцать лет назад, спасать Советский Союз. В те самые дни, когда все решалось.
Елена Александровна флегматично и ловко, одними пальцами, достала сигарету из пачки столе.
Сивин ничего не сказал. Он давно изучил ее привычки. Сейчас поднесет к носу, проведет в обе стороны и положит рядом с пачкой. А когда встреча закончится, закурит отложенную, «обнюханную». Где она находит Chesterfield в старом дизайне? На антикварных форумах, что ли?
— Не волнуйся, сейчас явится. — Лена положила сигарету и глотнула эспрессо. Ее глаза улыбались, Сивин почувствовал себя каким-то мальчиком, капризным и неразумным.
— Даже если не придет, невелика потеря. У нас еще шестеро про запас.
Ему очень хотелось кусок торта. Лена как будто издевалась над ним: заказала малюсенькую чашку кофе и огромный этот «сектор бизе». Хотелось взять столовую ложку и вонзить ее, и отделить, и подхватить — и съесть. Почти не пережевав, заглотить этот воздушный сахар.
Сивин непроизвольно облизал уголки губ.
— А я не понимаю: ты вообще сладкого не ешь?
— Да, отказался, уже год. Знаешь, как вес рухнул? А до этого миллион диет, и без толку.
— Ну и что, зачем?
— Ну как — легкость. Спать стал лучше, уже могу несколько раз подтянуться. Когда сбрасываешь вес, сразу сильней становишься. Всего-то, считай, килограмма четыре, а мышцам уже какое облегчение, и ногам, и рукам…
— Вон, пришел.
Лена без труда улыбнулась приветливо и помахала рукой немолодому мужчине, который только зашел и пытался угадать в посетителях тех, кто ждал его. Увидев Елену, помахал в ответ и с улыбкой направился к их столику.
Елена Александровна и Сивин в общем ему понравились. Самое главное, они не выглядели полными безумцами. Ну, вообще-то и не должны кандидат исторических наук и гений в четырех сложнейших научных дисциплинах быть сумасшедшими. Хотя его опыт говорил: лучше бы они на первый взгляд показались не в себе, а потом, когда бы узнали друг друга, стали бы отличными ребятами. Со странностями, как без этого. А вот если наоборот, сначала симпатяги, а потом сумасшедшие…
— Мы рады, что вы пришли. — Сивин неуклюже приступил к официальной части.
— Он имеет в виду, хорошо, что вас не отпугнуло наше письмо с брифом проекта. — Елена чайной ложкой отломила кусок торта и аккуратно отправила его в рот. Подняла чашку запить, но увидела, что кофе закончился. — Вы что будете? Я все равно еще себе возьму.
— Да… Фильтр, пожалуй. Спасибо.
— Андрей ответит на вопросы, если они у вас остались.
Сивин кивнул. Он пил зеленый чай из френч-пресса, из огромного френч-пресса.
— Николай, это дело очень необычное, и я не удивлюсь, если вы сочтете нас сумасшедшими.
А у него вдруг пропали сомнения. Улетучились. И ни Сивин, ни сладкоежка Елена Александровна не повлияли решительно — а вот просто на Сретенку обрушился свет. Было серо, когда он входил, лица неразличимы, хаос внутри кафе, тяжело даже смотреть. Не хотелось снимать пальто, кашне, искать место на вешалке, стоять в очереди за кофе. А вдруг полыхнуло солнце в огромное окно кофейни — и как-то все наладилось, успокоилось, приобрело смысл.
— Да ну какие сумасшедшие. Я же сам подал заявку на участие в эксперименте, сам анкету заполнил. Правда, вообще не думал, что моя анкета победит. Вот, кстати, почему я? Я думал, тут молодежь нужна.
Сивин искренне ответил улыбкой на его улыбку.
— Это же не полет на Марс, мы разные тактики применяли. Одна из них — нужен человек с житейским опытом и, как бы это сказать, достаточно пустой.
— Это как? — Что-то резануло в груди, неприятно так, обидно.
Сивин ничего не заметил, он увлеченно объяснял:
— Идеально подходит человек, который не зациклен ни на чем, знает всего понемногу, но с хорошей реакцией на самую различную информацию, с умением эту информацию усвоить и быстро принять решение по результату.
— То есть вам нужен журналист.
— Именно. Вот ваш кофе. Нам нужен журналист. — Елена Александровна была явно стремительней Сивина. Она поставила ему чашку и вернулась к своему торту. Он успел бросить взгляд на ее ноги.
— Лена шутит. Не всякий журналист. У нас много было журналистов-претендентов. Вы показались нам наиболее разносторонним, что ли…
— И достаточно пустым.
— О, Сивин уже успел вас обидеть. Ну ничего, терпите, он правду-матку режет только в путь.
Сивин даже не понял, о чем речь.
— Николай, тем не менее нам надо соблюсти формальности. Подписать некоторые документы, в том числе протокол секретности. Ну, об этом мы предупреждали. Наша лаборатория негласно считается стратегическим объектом. Неофициально, но вполне реально нас пасут соответствующие структуры, и, поверьте, никаких тут шуток нет. Ответственность вплоть до уголовной.
— Ну, ты сейчас нашего следопыта запугаешь. Николай, это формальность. Но необходимая. Образец контракта и протокола мы присылали. Вы же прочитали все?
Как ни странно, условия контракта и даже протокол не показались ему чем-то бессмысленным и ущемляющим свободу. Все это меркло на фоне того, что предлагал эксперимент.
— Я подпишу, и мы сможем начать? И вы расскажете мне, как все будет происходить?
— Больше того — мы сегодня должны уже вчерне набросать план и выбрать первую цель.
— Хорошо, давайте бумаги.
Ей сразу стало ясно: он подходит. Спокойный, даже немного заторможенный, улыбчивый, немногословный — как она любила: прямые вопросы, быстрые ответы, желание действовать, а не говорить; это приятное ей желание миновать словесную чепуху и прорваться к самому событию, нырнуть, прыгнуть в неизвестность. Она была уверена, что камера в ее сумочке, которая стримила Николая для поведенческого специалиста, в лаборатории покажет, что все ок. В смысле, специалист, конечно, скажет. По схеме, если будет явная лажа и объект окажется негодным, ей поступит сигнал, и они свернутся мгновенно. Что-что, а расставаться с лишними людьми она умела.
Тем временем Сивин сел на своего конька и популярно объяснял суть эксперимента.
— …Не совсем контролируемый сон, скорее, осознанный сон. Да и не сон все-таки. Если вульгарно, это ближе к гипнозу. Каждый трип предваряется серьезной подготовительной работой — вот Елена Александровна за нее отвечает. Это, грубо говоря, контекст, несущая конструкция, гуманитарный аспект путешествия. В вас опрокидывается вся фактура и пластика, окружающая среда…
— Что значит пластика?
— Не только, значит, книги, цифры, информационные сообщения, цитаты, но и специальные фрагменты из фильмов, картины, запечатлевшие то или иное интересное нам событие, музыка даже…
— А это зачем? Это же вымысел?
Настало время и ее реплики.
— Это не совсем вымысел. Это освоенный, пластически переработанный опыт, рефлексия человеческого общества на интересующее нас событие. Да и зафиксировать образы реальных исторических персонажей проще — далеко не для всех кейсов есть фотографии или кадры кинохроники. Плюс эмоциональная составляющая: произведения искусства эмоционально окрашены, что помогает путешественнику привязаться к событию, трактовать происходящее как личное. Это очень важно.
Николай скривил губы. Не очень красиво, отметила она.
— Ну слушайте, это ведь не настоящее путешествие во времени. Сон, гипноз, как хотите называйте, — но фикция. Что я увижу в этом сне, то и расскажу.
— Не совсем так. — Сивин налил очередную порцию своего чая. — Мы научились не только фиксировать деятельность мозга во время путешествия, но и частично декодировать ее. Вплоть до визуализации, довольно четкой, надо сказать. И звук тоже на подходе. Мы будем слушать ваши диалоги (и то, что вы услышите) с реальными историческими персонажами.
— Штука в том, что, по нашей гипотезе, загруженный в путешествие контекст с очень высокой вероятностью даст осмысленный, реалистичный выброс при контакте с путешественником. — Она с удовлетворением наблюдала, что Николай все больше запутывается, но увлекается их проектом. — Более того, мы блокируем ответы контекста, которые ни при каких обстоятельствах не произошли бы в реальности. Ну, скажем, злодей или герой, чтобы решить какую-то сложную ситуацию, вопреки исторической правде совершает суицид, устраняется. Ну и вообще, когда мы пишем сценарий путешествия, выставляется некоторое количество стоп-фильтров. Таким образом и грубо говоря, во время путешествия не может случиться то, что случается в обычном сне. Только реалистичная канва, в которой действует наш следопыт.
Она видела, как Николай расслабляется, как плавно, но верно перетекает на их сторону. Никаких сигналов из лаборатории — значит, и они его принимают. У нее приятно потянул низ живота — она предчувствовала, что дело сдвинулось с мертвой точки и они нашли путешественника.
Он чувствовал себя очень странно. Ничего нового он, по существу, не узнал. Но его завораживала сама возможность говорить о предстоящем как о какой-то реальной штуке. Ну вот как: они сейчас поговорят, и что, все начнется? К голове прилепят датчики — и понеслась? Он и стремился, и автоматически, подсознательно, что ли, отодвигал эту пресловутую точку невозврата. Ему (а так с ним всегда) хотелось еще побыть прежним, в привычной и удобной жизни. Он вообще не понимал этого дурацкого «выйти из зоны комфорта». Столько лет к ней стремиться и по собственной воле все тут разрушить? Ну ведь, положа руку на сердце, эта авантюра (да и любая авантюра) — тоже дорога в зону комфорта. Причем в ту же, не модифицированную — с новыми знаниями, да, но в ту же.
— Я, может быть, глупость скажу опять, но все-таки: в чем смысл всего этого? Ну, будут на экране какие-то вялые и нечеткие изображения, слова какие-то зазвучат, которые тоже надо будет интерпретировать. Ну, вернется, как вы говорите, путешественник и расскажет своими словами, что он там увидел и чего накуролесил, как улучшил историю, какие ошибки исправил. Что это дает? Это ведь все равно не настоящее путешествие во времени. И от того, что я исправлю ошибки, ничего не поменяется. Детская игра какая-то получается.
Сивин откинулся на спинку кресла. Елена достала из пачки сигарету и зачем-то понюхала ее.
— Ну, во-первых, изображения и звуковые треки очень даже четкие, — как будто обиженно даже ответил Сивин. — Во-вторых, и это самое главное: мы еще не идеально декодируем, но мы почти идеально фиксируем электромагнитные (на самом деле не совсем это электромагнитные волны, но бог с ними) сигналы мозга. А это значит, лет через пять записанные сегодня сигналы с очень большой вероятностью преобразуются в качественную… Ну, в кино в результате, так скажем. Со звуком. Или, если уж начистоту, в голографическое изображение. Понимаете?
Он кивнул.
— А в-третьих, путешественник приобретает абсолютно реальный опыт. — Елена Александровна попыталась воткнуть сигарету обратно в пачку. — Для него как раз все реально. У него остается воспоминание о трипе, воспоминание (детально, лучше, чем о любом реально им прожитом событии) о том, как он решил проблему. Нет, он не свихнется, его сознание не раздвоится — воспоминания будут настолько яркими и настолько другими, что следопыт автоматически отделит здешнюю реальность от реальности путешествий. И еще одно: на основе материала, добытого из мозга путешественника, мы будем монтировать как бы пространственно-временной континуум, другую действительность. В нее может погрузиться не только путешественник — любой человек. И это будет настоящее путешествие в лучшую историю. И вот представьте: какое-то количество людей — несколько тысяч для начала — получат опыт другой истории и задумаются: а той ли жизнью они живут? Не стоит ли подправить кое-что в этой закосневшей консерватории? И либо подправят, либо будут жить, возвращаясь к реальности путешествий.
Елена не смогла засунуть сигарету обратно в пачку.
— Вы так описываете, как будто сами уже все попробовали.
Он, конечно, заметил, как Елена и Сивин переглянулись.
— Давайте попробуем определиться с первой целью. Нам надо дать задание нашим волонтерам. Это большая работа. — Сивин обнаружил, что чай закончился, и беспомощным каким-то взглядом посмотрел на Елену.
Ему показалось, что она сейчас встанет и пойдет заказывать ему очередной улун. Но она строго посмотрела не на Сивина, а на него.
Сивин чувствовал неловкость. Он вообще был очень простым человеком, в социальном смысле. Таким стереотипным ученым-гением. Иногда его вырубало на прямой и ровной дороге, просто пропадал дар речи. Точнее, исчезало желание что-то говорить, объяснять очевидные для него вещи. А вот Елена была молодец. Она не терялась никогда, она была стержнем проекта с самого начала, когда Андрей на дне рождения художника Толина в Черемушках, точнее, на улице Гримау рассказал ей о своей теоретической работе. И простодушно признался, что ему нужен помощник, человек, который разработает концепцию подготовки инвазивного контента. Она сразу поняла, о чем речь, и согласилась. И сделала большую работу всего за четыре месяца. А потом они получили грант, а еще потом возникло Сколково, и их работа оформилась в настоящую лабораторию. И он посмотрел на нее, потому что не мог врать даже чуть-чуть.
Елена, конечно, это поняла. Она к его приступам привыкла и подхватывала мгновенно.
— Николай, честно говоря, у нас есть предложение для первого раза. Мы даже взяли на себя ответственность и начали готовиться.
Сивин перевел взгляд на Николая. Тот, показалось, с облегчением спросил:
— И что же это за дело?
— Мы предлагаем вам спасти СССР.
Он, конечно, офигел. И, главное, паузу даже не сделали, не выслушали его предложения — а он к чему, к чему, а к этой части готовился. Были отличные варианты: спасти Джордано Бруно или предотвратить покушение на Франца Фердинанда и отменить Первую мировую. При чем тут СССР? Лучше уж тогда Христа спасти, больше пользы человечеству.
— Я, если честно, хоть и вырос там, даже поработать успел, но не считаю, что совок надо спасать. Вранье, тюрьма, нищета в прямом и переносном смысле. Убогость без бога — кому он нужен, этот Союз? Только не надо про Великую Победу — это, скорее, вопреки этому строю. Я вон не могу собрать информацию о своих родных, сгинувших в этом котловане. Да и что мы получим… ну если бы взаправду спасли это прекрасное государство. Монстра на глиняных ногах и с соломой в башке. Да, сейчас ненамного лучше — но хоть надежда была вначале, мы ее сами и про-это-самое, не при дамах будет сказано.
Сивин заерзал, а Елена Александровна подняла взгляд и спокойно разъяснила:
— Ну разумеется, тот Советский Союз нам не нужен. Но вот по трезвом размышлении мы решили, что, если не дать государству развалиться, если преобразовать его в демократическое, толку-то больше будет.
— Да как его преобразовать? Там же коммунисты правили. — Он чувствовал разочарование, будто опять солнышко скрылось и повисла мгла. Но солнце светило, ни облачка на небе.
— Ну погодите, Николай, это ведь вы там жили, мы-то еще неразумными были, так? Если так, то вы должны помнить, что в августе как раз должны были подписать новый Союзный договор, ССР — Союза Суверенных Республик. По сравнению с СССР потеряли шесть республик: три прибалтийские, кажется, Грузию, Армению и Молдову. При том, что три последних еще можно было переубедить — если грамотно с ними работать. А Латвия, Литва и Эстония — это, в конце концов, справедливо, их оккупировали по пакту Молотова—Риббентропа. Даже без этих шести серьезное государство получается. И там, насколько помню… Ну, в смысле, я, конечно, изучила вопрос. Так вот, там был бы реальный суверенитет. И коммунисты точно потеряли бы со временем власть. Но штука в том, на наш взгляд, что именно исправление, корректировка некоторых моментов ускорила и гарантировала смену тоталитарного режима. С сохранением сильного объединения.
— Вот вы же в экономические стратегии играете, Николай? — Сивин вдруг ожил, как будто нашел наконец правильные слова. — Что там вам ближе — «Варкрафт», «Цивилизация»? Как победить? Только экспансия, увеличение численности населения любым путем: стимулирование рождаемости, миграция, захват чужих территорий. Что такое территории и население? Это ресурсы. Даже в настоящем федеративном государстве они общие — как минимум в критические моменты, во время войны, в периоды экономических спадов. Да, была теория, что среднеазиатские республики, например, обуза для России, мол, она на самом деле все на себе вывозит. А на поверку-то не совсем так. В РСФСР сосредоточились рычаги управления, что привело к деградации остальных республик. А если грамотно построить федерацию, местное самоуправление встанет на ноги, республики подтянутся, выберут как бы свою специализацию в общем деле, что даст безусловный синергетический и кумулятивный эффект. Ну, если упростить и доступным языком…
Он вздохнул. Ересь какая-то. Но вслух произнес:
— Это все прекрасно — в теории. Но вот именно, что вы там не жили. Вы не представляете, какая это была бессмысленная, но отлаженная и сложная машина. Не говоря уж о том, что я даже не знаю, с какого конца подойти, чтобы «спасти СССР».
— Николай, но факты против вашего утверждения. — Елена не сводила с него пристального взгляда. — Такая отлаженная машина — и сломалась за пару дней. И ерунда это все, что, мол, цены на нефть виноваты, авария в Припяти и тому подобные рассуждения. Просто, на наш взгляд, есть точка, очевидная, безусловная, в которой все могло повернуться либо в одну, либо в другую сторону. И все мы знаем эту точку — с ней и будем работать. Если вы согласны.
Он выдержал ее взгляд и ответил:
— Давайте попробуем.
Я обнаружил себя там, где и хотел, где представлял: на улице Винокурова, за четвертым корпусом семнадцатого дома. Как я и хотел — лето, погода нормальная. Даже солнышко — ну а что, август же. Странные ощущения. Все совершенно реально: ветерок, температура градусов двадцать, облака — все из прогноза на тот день загружено. Картинка местности взята из моих зрительных воспоминаний и скорректирована, дополнена фотографиями, кадрами хроники тех лет. Я посмотрел под ноги — асфальтовая дорожка именно такая, как была. Или такая, как я ее запомнил. Или такая, как я думаю, что запомнил. В этом вся штука: сбоев практически не будет. То есть там, где не хватило фактурных достоверных материалов, сознание дорабатывает само. Оно оказалось очень умным, потому что идет рука об руку с подсознанием. А в подсознании (ну в моем-то точно) — тонны картинок, текстов, ощущений. Они подставляются в нужный момент. Если ты был в этом месте, разговаривал когда-нибудь с этим человеком, короче говоря, если у тебя есть опыт взаимодействия с объектом — весь необходимый набор синхронизируется мгновенно. Даже если какая заминка, я этого и не замечу. Как объяснил Сивин, тут как раз эффект сна срабатывает. То есть кажется, нужные ощущения возникают вовремя, даже если есть временной лаг, расфокусировка. Это как если бы зазвонил будильник в реальной жизни, а сон «подтасовал» и выдал этот звук за какой-то из мимолетного прошлого — и еще во сне вы живете после звука, только потом просыпаетесь. А на самом деле проснулись сразу же. Он вообще сумбурно объясняет — в общем понятно, но сомнения остаются. Вот Лена все четко по полочкам раскладывает.
Как и планировалось, прогулялся. На мне совершенно реальная джинсовая куртка, черные джинсы, кроссовки такие, универсальные, сойдут. То есть я сплю, путешествую именно в этой одежде, которая сейчас на мне. И сумка через плечо сейчас на мне надета, и документы распечатанные — настоящие копии документов. Это можно было бы сгенерировать и ввести в бессознательное сознание, но Сивин говорит, что на первых порах лучше подкорку не перегружать. Деньгами я снабжен — после пешего обхода своего района (да, в смысле, нет, сам к себе в гости я не пойду — там сейчас мама живет, Сивин сказал, она меня узнает и испугается, да и мне чрезмерный эмоциональный фон не нужен — он может пробить гипнотическое состояние) сел на сорок первый автобус и прокатился до «Добрынинской». В метро по Кольцевой до «Новослободской». И вот тут первый шок: я был уверен, что станции «Менделеевской» в девяносто первом еще нет — а вот она. И вот тут сработала виртуальная фактурная модель, с которой подсознание охотно вступило в сотрудничество. Ну и хорошо.
Я вышел из «Менделеевской» и прошелся до корейского кафе — его-то я точно помню, оно уже функционировало, над Домом быта. У меня тут встреча.
Конечно, я предложил передать материалы по ГКЧП самому себе — чтобы опубликовать в «Собеседнике», где я работал тогда. Но Сивин отклонил, да и Лена была против — как ни странно, сам себя я узнаю быстрее, чем даже хороший знакомый. Так устроен мозг. Вроде мы себя со стороны не видим, но мгновенно фиксируем знакомые черты, именно детали собственной внешности, поведения нам знакомы подсознательно. Нет, надо передать материалы через кого-то еще.
Я все-таки настаивал на «Собеседнике». Казалось бы, лучше в «Известия», там бы я тоже знакомых отыскал. Но еженедельник был оптимальный вариант для нашего плана. Мы передаем материалы по подготовке путча в газету. Они выходят дней через десять. Одновременно я встречаюсь с политиком, который близок к Ельцину, и демонстрирую ему те же документы. Проверить их достоверность не составит труда, на это уйдет день-другой. И им надо будет действовать — заметка выйдет в любом случае. Канва такая, а действовать я собирался по обстоятельствам.
Я не сомневался, что Мечислав придет на встречу заранее. Почему он? В «Собеседник» он пришел только что, года еще нет, он меня, надеюсь, не опознает «в гриме»: темные очки, гладко выбрит, короткие (седые) волосы (в той реальности — борода, волосы в хвостике, очки еще не ношу). Ну и старше я на тридцать лет. Можно было бы Соколову Мише слить, но мы все-таки дольше знакомы, лучше не рисковать. А Мечислава в моем времени уже нет, хочется с ним поболтать еще разок. К тому же он хороший, аккуратный журналист: все проверит, напишет как есть. И это будет бомба — а ему надо еще в газете завоевывать авторитет.
Так мы рассуждали.
— Привет, Мечислав, как дела?
Все прошло, как я и предполагал. В двух словах я изложил суть, но пообещал: документы сами за себя скажут. Видел, как загорелись глаза Мечислава, когда он стал листать бумаги. Они были оформлены как донесение Горбачеву о планах конторы по объявлению в стране чрезвычайного положения и срыву подписания Союзного договора. Все материалы судебных слушаний по ГКЧП, признания участников, их прямая речь — но только в настоящем времени, как бы оперативные записи: прослушка, рапорты о наблюдении за объектами и тому подобное. Тем более, по одной из версий, похожая записка лежала на столе Горбачева. Почему он ничего не предпринял, это вопрос. Хотя какая разница теперь, с Михаилом Сергеевичем мы работать не будем, мы пойдем другим путем. Будет с него, что его минует чаша форосского узника.
Мечислав и не скрывал, что ему интересно все это. Но, разумеется, спросил, почему я сам не напишу, да и вообще, каков мой интерес в этой игре.
— Понимаете, я хочу, чтобы вы все сами проверили и перепроверили, сами убедились. Мой интерес — сорвать гэбэшный план. Потому что, если ничего не делать, они захватят страну еще на тридцать лет.
— Думаю, такое невозможно уже, — улыбнулся Мечислав.
Еще как возможно. Но вслух я сказал другое:
— Но вы меня, конечно, раскусили, есть у меня просьба. Вот текстик. Это как бы прогноз, анализ, что может произойти, если Крючков и его братья по оружию осуществят все-таки…
— Политическая фантастика?
— Ага, она. Но строго на фактах. Можно подверстать к основному, серьезному материалу.
У вас ведь такое печатается?
— У нас все печатается, особенно первого апреля.
Эта фраза мне не понравилась.
— Да нет, это я так, к слову. Давайте свой текст, попробую предложить на редколлегии. А вы, вижу, читаете нашу газету, как она вам?
Мы поболтали еще около часа. Я с удовлетворением видел, что Мечиславу не терпится поработать с моей папочкой, но специально придерживал его. Тем более до следующей встречи у меня было еще полчасика.
В этом месте я тоже был уверен. Кафе «Старая площадь», по замыслу, должно было притягивать обитателей офисов госаппарата. Оно было устроено в духе того времени: первое в Москве караоке, ночной бар, а днем — дорогие обеды. Думаю, чиновникам предлагалась беспроигрышная модель: в рабочее время переговоры, вечером — развлечение по самым высоким стандартам. Я предложил для нашего сценария именно этот кабак. Вот только я не был уверен в деталях: ходили ли туда персонажи, которые нас интересовали, и вообще, существовала ли «Старая площадь» в августе девяносто первого. Я, конечно, с успехом проводил там время, но гарантировать, что именно в это время, не мог. Сивин успокоил: ничего, сонное подсознание подыграет. Анахронизмы в моих путешествиях допустимы. Больше того, желаемое вполне может стать действительным. То есть ответ иногда подстраивается под задачу. Если в подавляющем большинстве случаев контекст достоверен, незначительное искусственное моделирование возможно.
Все так и было, Сивин не соврал. Я вошел в помещение в четыре часа, заказал в баре эспрессо. Мне надо было вниз — там обычно обедали випы.
— А чего, поесть внизу сегодня можно? — Я смутно помнил физиономию баристы. Точнее, бармена — он наливал и спиртное. — Саша ведь тебя зовут?
— Точно, откуда знаете? Я вас не помню.
— Да работа у меня такая — не запоминаться, понял?
— Вроде несколько столов свободно. Особо никого внизу нет. Какие-то мутные, то ли бандиты, то ли менты.
— Фээсбэшники, значит.
Черт, ФСБ же нету еще. Но Саша не заморочился, пропустил мимо ушей.
— Ты вот что, вон тот столик придержи, в углу у окна, не обижу.
Саша кивнул, не переставая протирать хайбол.
У входа в подземный зал дорогу мне перекрыл чувак.
— Спецобслуживание.
— Я знаю. Встреча у меня, с Александром Васильевичем. Позови.
— Он не предупреждал.
— Позови.
— Ступай отсюда.
Чувак одернул пиджак, чтобы показать под левой мышкой кобуру. Мне все равно отступать некуда. Я сунул стольник в боковой карман чуваку.
— Просто позови. Еще стольник получишь после разговора. Гарантирую, он тебе еще спасибо скажет.
Чувак сделал паузу, как-то обреченно хлопнул по карману и пальцем подозвал кого-то:
— Васильича попроси подойти. Скажи, господин серьезный с какой-то информацией важной.
Коржаков, еще не отяжелевший окончательно, буквально подскочил к нам.
— Кто такой, чего надо?
— У меня есть информация о готовящемся покушении на вашего… На президента России. Давайте поднимемся наверх, я не хочу при ваших коллегах говорить. Ну вот только его придется взять с собой, заодно и присмотрит, — кивнул я на чувака.
Я знал, что Коржаков поведется. Это я и предложил его кандидатуру. Пусть что-нибудь хорошее сделает. Мой расчет был на то, что какие-то утечки о происках Крючкова и компании уже были. Ельцин о них знал, Коржаков, который отвечал за безопасность Ельцина, тоже — краем уха. Но положить на стол хозяину подробную докладную о заговоре, да что там, раскрыть этот заговор — как мой протеже мог устоять?
— Да почему я должен тебе верить? — Он заказал себе почему-то текилу. Я повторил кофе.
— Потому что через неделю выйдет заметка в газете. Это скандал, все задергаются, бог знает, как повернется. А если вы доложите сегодня, если грамотно проверите мою фактуру и предпримете шаги, ситуация будет управляема.
— В каком смысле?
— В том смысле, что хозяин пойдет к Горбачеву, ткнет ему и договорится.
— До чего?
Господи, может, я ошибся в этом прекрасном человеке?
— Не до чего, а о чем. Ельцин предотвратит заговор, спасет СССР от развала — и возглавит его. Досрочные выборы, думаю.
— Так дед сам хочет отделиться от Союза.
— Придется сменить концепцию. Он хочет, потому что не может Горбачева грамотно сдвинуть. А тут прекрасный повод. И управлять Союзом лучше, чем просто Россией.
— А если он откажется?
— Ну как он откажется, если подтвердится моя информация? Всех вот этих зачинщиков взять тепленькими, допросить как следует — вот и прояснится все. Ну запущена уже машина, после заметки не остановишь ведь — люди на улицу выйдут, сами все решат. И Горбачев это понимает. Просто если Ельцин не поверит и откажется, его грохнут в конце августа. У него же визит в Казахстан? Ну вот сразу, когда вернется. Или там.
— Это серьезная заява.
— А кто тут шутит?
— Головой ответишь, если что.
— Добро. Но вот если все будет так, как я предполагаю, у меня условие. Хочу войти в администрацию президента ССР, заниматься строительством нового федеративного государства. С командой из пяти человек. Только политикой, безо всякого бизнеса.
— Да это же самый головняк, а выхлоп ноль.
— Ну вот это мне и надо. Договорились?
Мы закончили. Я дал стольник чуваку, полтинник Саше.
— Я буду иногда приходить сюда, ты мне столик этот держи по четвергам, с двенадцати до пяти, заметано? Не обижу.
Саня улыбнулся во весь рот.
Ну вот и почти все. По четвергам я буду сюда возвращаться: надо сформировать команду, чтобы вырулить страну после реструктуризации. Через неделю станет ясно, сработал план или нет… Какое через неделю — у Ельцина максимум три дня на все. А потом газетка выйдет с моей заметкой… Жаль, за гонораром не получится подъехать.
А может, получится.
P.S. — Ну и как ощущения?
Мы сидели в комнате отдыха. Это было мое пятое возвращение. ГКЧП предотвратили, Коржаков — министр внутренних дел (ну, это ненадолго, что-нибудь придумаем), группа в администрации работает эффективно, уже вовсю идут переговоры с Арменией, скоро и Молдову начнем прокачивать, там и Грузию. Продавили декоммунизацию и мягкую люстрацию. Избранный президент ССР Ельцин в запале пообещал, что, как бывший коммунист, отработает один срок и на следующих выборах его не будет, а вот Горбачев, наоборот, полон надежд. Страна бурлит, мир ликует, русские удивили всю планету.
Дело сделано, а сомнения остались.
— Сложные ощущения. Странно выходить на улицу и видеть все вот это. Потому что всего этого не должно быть, я точно знаю.
— Считай, что этого уже и нет, — загадочно улыбнулась Лена и наконец закурила.
Колонка Николая Фохта опубликована в журнале "Русский пионер" №100. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".