Что там принято вменять братьям и сестрам? Чтобы дружили? Чтобы развлекали друг друга, уважали и дружили? А ещё бывает сначала нянька, а потом лялька. И старший ребёнок становится безмолвным придатком родительских рук, продолжением взрослого решения родить ещё кого-то, а там уж как получится.
Когда я носила младшего, то очень тревожилась за старшего. Я мало думала о том, кто в животе, но сильно переживала за своего тогда ещё четырёхлетнего сына, который был очень чувствительным, обидчивым и до сих пор иногда приходил ко мне спать. Я твёрдо повторяла себе в голове, что это я решила родить второго, и первый ничего мне не должен в связи с этим. Я рожаю второго ребёнка не для того, чтобы «старший эгоистом не вырос», не для того, чтобы «вместе играли» или, чтобы они стали «родными людьми». Я рожаю второго ребёнка из собственного взрослого решения, своего эгоизма и желания.
Наверное, это в результате помогло и до сих пор помогает переживать кучу траблов, связанных с ними. Я не требовала от старшего взрослости, когда родился младший. Напротив, когда я заметила, что старший стал регрессировать и в 5 лет просил, чтобы его кормили с ложечки, я кормила его с ложечки, без нотаций и призывов повзрослеть. Я пеленала его в большое одеяло, как маленького, держала на руках, обнимала.
Я не пыталась взрастить в старшем интерес к младенцу, более того, я ожидала жгучей ревности и даже агрессии, когда старшие дети требуют отнести ЭТО обратно в роддом, грозятся убить или кусают и бьют младенцев. Я всего этого ожидала, готовясь внутри принимать это, потому что должен не он, а я.
Мне повезло, когда я впервые сказала старшему, что у нас будет ребёнок, он замер. И я замерла. Я дала ему время осмыслить этот факт. Я честно ответила на его вопросы: «А я буду с ним играть?». «Не сразу, сначала он будет очень маленький, я буду носить его на ручках, и он будет много плакать». «А где он сейчас?», «Вот тут», - тыкала я себе в живот.
Я не расписывала перспективы прекрасного братства, не говорила, что они станут друзьями и как весело будет играть с братиком. Я не требовала от него выдать какого-то к нему отношения (дружбу, любовь, уважение), я позволила этому отношению вырасти.
И сначала это была радость и интерес, потом обида, что маленькому всё, а мне мало, и медленное осознание, что это не от нелюбви, а от большой младенческой беспомощности. Потом гордость от возможности нянчится и помогать в совместном взращивании целого человека, который забавно улыбается и тянется к его фломастерам. И потом опять обиды, что это мелкий бандит всё ломает и портит, и нежность, когда удаётся его обнять, и горечь, что так быстро вырос и превратился в хитрого и вредного пацана.
Сейчас они бесятся, дерутся, дружат против меня, рассказывают друг другу сказки, устраивают заговоры против родителей и на пару тырят родительские шоколадки.
Я не знаю будут ли они дружить, любить или уважать друг друга. Это их отношения, они сами их построят, это не моё дело. Своё дело я сделала и продолжаю делать настолько, насколько могу, помогая им увидеть и услышать друг друга настоящими, без налёта моих ожиданий и представлений о них.