Обновление текста черновика "Реки текут к морю" (Ю_ШУТОВА).
Бесплатно читать здесь:
Нинкин подвиг или преступление? Она и сама не знает.
Хлопнула калитка. Зашелся хриплым лаем на цепи Волчок. Ударил выстрел. Собака, коротко всхлипнув, замолчала. Нина схватила на руки сына: «Куда бежать? Некуда. Поздно». Шаги в сенях. Громкие, хозяйские. Застыла в дальнем углу, прижала ребенка к груди, словно щитом прикрылась. Они встали с двух сторон от двери, двое в серой чужой форме, на головах каски, в руках автоматы. В проеме показался еще один, нагнув голову под притолокой, шагнул в комнату. Офицер, наверное. В фуражке — значит, офицер. Пошарил глазами по сторонам. Подошел к Нине. Она была настолько испугана, что даже не могла сосредоточится на этом страшном чужаке. Какой он? Молодой? Старый? Она ничего не видела. Ни какая на нем форма, ни какое у него лицо. Только серые глаза, холодные, жесткие, протыкающие ее, как штыри.
Он подошел к ней вплотную:
— Мужчины? — Он говорил по-русски почти правильно, четко выговаривая «мушчыны».
Она замотала головой, хотела сказать: «Нет», но получилось только: «Н-н-н».
— Карашо, — его взгляд скользнул по ребенку:
— Мальшик?
Нина затрясла головой, выговорить «Да» опять не вышло. Больше всего она боялась, что сынок проснется и закричит. Что тогда? Может и его, как Волчка. Чтобы не мешал.
— Один? Один мошна.
Указательным пальцем он приподнял Нинин подбородок, и повертел ее голову влево-вправо:
— Гутэ мэдхэн. Карош девка. Гут.
Потом что-то отрывисто пролаял своим автоматчикам. Один вышел и вскоре вернулся с большим кожаным баулом, поставил его на стол. Прямо на скатерку. Офицер заглянул на печь, отдернул занавеску, что отгораживала кровать, приподнял накидушку и пощупал рукой подушки.
— Гут.
Снова повернулся к Нине:
— Ты есть макт, слюга, слюшанка. Меня называйт хэр Баульдауф. Запоминайт. Повторяйт.
И Нина, стараясь не запнуться, прошептала:
— Хер Баульдауф.
Немец кивнул.
— Ты жить в сарай, в двор. Я — здесь. Приготовляйт.
Он вытащил из нагрудного кармана круглую штуковину на цепочке, подколупнул ногтем крышку. Штуковина мелодично прозвякала коротенькую мелодию.
— Сейчас два час три минут. Ужин готов в шесть. Ферштейст ду? Понимайт?
Нина закивала головой. Немец последний раз гутнул, и они убрались вон из избы.
К шести все у нее было готово: кровать застелена новым бельем. Подаренным на их с Натолем свадьбу, и еще ни разу не использованным. Все берегла. Зачем? Оказывается, чтобы этому херу постелить. Стол накрыт, как на праздник: картошка в чугунке, сало тонкими ломтиками, капуста квашеная в расписной миске, огурчики с парника, маленькие, крепенькие, грибочки соленые с луком и постным маслом. Да еще жареха с грибами ко всему этому. И штоф самогона, на хренышке настоянного. Целый штоф. Не пожалела, хозяюшка. Дорогого гостя встречаешь, Нинка? Ой, дорогого! Дороже и найти трудно. Вон одна жизнь за него уже заплачена. Волчок, друг сердечный, пес верный, где он? В ямке на задах за огородом прикопан. Тебе, Нинка, сколько лет было, когда отец кутенка в дом принес, малого, бестолкового? Восемь? Девять? Он из миски пить не умел, захлебывался. Смешной. Считай, вырос вместе с тобой, девочка. А тебе и поплакать над ним не пришлось. Закидала землей и все. Как бы не пришлось над кем другим плакать.
Нина сновала по дому, прибирала, готовила и постепенно успокаивалась, холодела. Решение вызревало у нее в голове. Решение пришло — ушел страх. Сейчас она спокойно сидела у окна. Ждала. Сынок спал в баньке на задах. Он не проснется. Жевку, сунутую ему в рот, Нина окунула в самогон. Пусть спит.
Хер пришел не один. Привел дружка. Ввалились в избу вдвоем, затопали грязными сапогами, загалдели гусями. Этот, который ейный хозяин, рукой гостеприимно повел, гляди, мол, как хорошо у меня в дому, уютно. Мундиры свои серые сняли. Нинка подхватилась, закланялась мелко, заулыбалась, господа пришли, радость-то какая. На рукомойник у двери указывает, полотенце чистое протягивает, умойтесь, утритесь, за стол садитесь. Кушайте, кушайте, господа хорошие. Картошечка, грибочки, водочка своя, домашняя, крепкая, капусточка хрусткая, огурчики, закусывайте, останетесь довольны.
Немцы оказались молодыми совсем мужиками. Теперь, когда страх уже не застил ей глаза, Нина хорошо их рассмотрела. Лет по тридцать, а может и меньше. Этот, который ейный, как его, хер Баульдауф, красивый даже. Жесткой такой красотой, аскетичной. Щеки впалые, выбритые начисто, будто не на войне он. Волосы светлые, стрижка короткая, аккуратная, челка назад зачесана. Серые глаза после стакана самогона помягчели, перестали быть на гвозди похожими. Ждет его дома жена или невеста — красавчика такого обязательно кто-то ждет. Долго ждать будет. А второй — рыжий, вся мордаха веснушками как крупой ячневой обсыпана. Курносый. Смется — ямочки на щеках. Если б не гоготал на чужом языке, совсем как одноклассник ее Минька-Колдырь был бы. Такая же ряшка. Или рыжие все друг на друга похожи?
Нинка у стола хлопочет. Улыбается. Самогоночки подливает. Капустку пододвигает. Закусывайте, господа немцы, херы дорогие, налегайте на капустку. Хорошо она хрустит на зубах, приятно. Первеющая закуска.
Пьют, закусывают. Вот уж и стакан опрокинул хер Баульдауф, рукой неверной за огурчиком потянулся. Захмелел. И второй тоже. Хохочет: «Ханс, Ханс...», дальше не разобрать, над дружком, видать, посмеивается. Вот уж и спели хором что-то, табуретки сдвинули, обняли друг друга за плечи, качаются из стороны в сторону. Так раскачались, чуть на пол не повалились. Опять смех. Хорошо им. Уютно в Нинкином дому. Как у себя. Наконец, рыжий поднялся, все, мол, хватит. Мундир с фуражкой подхватил, к выходу двинулся. Второй его провожать пошел. Встали оба на крыльце, помочились в траву хором. Нинка в окошко глаз уставила, смотрит. Темно на дворе. Луна над забором маячит, не знает, остаться ли, метнуться ли за соседский дом.
Фашист вернулся, рукой ей так махнул, проваливай. Нинка мисочку пестренькую из-под капусты со стола взяла и мышкой-мышкой в сени прошмыгнула. Не передумал бы, проклятый, не позвал бы с собой. Да самогонка-то у нее хороша. Мягкая, крепкая. Идет легко. Они, почитай, почти литр на двоих уговорили. После этого, дай бог, кровать найти, не до утех постельных. И этот вот — только плюхнулся на новенькие простыни, и нет его, храпит.
Нинка через двор бегом. В отхожее место — дверь на крючок, да мисочку с остатками капусты туда, в выгребуху. Вдруг в ней толченое стекло осталось. Когда скрутит немецких офицериков, когда резь в животах начнется, когда кишки кровавить станут, никто это с Нинкой не свяжет. Как-то вычитала она в газете про вредителей, что травили коров на колхозных фермах, подсыпали им в корм битое стекло. Подумала тогда: это ж звери какие, не люди, разве ж можно так скотину мучить. Представила, как криком кричали коровы, когда стекла им кишки резать начали. А теперь она, Нинка, сама на это пошла. Разбила стакан, осколки истолкла помельче в ступке, да с квашеной капустой смешала. Людям подала — кушайте на здоровье.
Людям? Людям ли? Фашистам. Не людям.
Хрустит капустка на зубах. Капустка? Стекло? Разве различишь? Ступка с пестиком тоже в выгребухе похоронены. И остатки стакана. И мисочка. Нет следов.
Теперь быстро надо. Сидор уж собран. Переодеться: штаны мужнины, брезентухой подшитые, крепкие, ватник, сапоги. Ничего что август, жар костей не ломит. На чердак влезть — там Натоль, в армию уходя, свое ружье охотничье спрятал — забрать. И подсумок с патронами — на пояс привязать. Сынка платком к спине, как привыкла, сидор на одно плечо, ружьецо на другое. Еще торбу, там фонарь керосиновый, спички — подсветить, не ломать ноги в потемках. И бегом отсюда прочь. Это не твой дом, Нинка, это гнездо змей ядовитых, кубло гадючье. И деревня чужая. Собаки где? Сейчас как раз время вечернего перелая: одна взбрехнет, вся улица подхватит: «гав-гав». А нынче не слыхать. Кого-то, как Волчка, походя пристрелили. А выжившие, самые умные, по конурам попрятались, лапой нос прикрыли, хоть жги дом с хозяевами вместе — не вылезут. И людей не слыхать: ни крика, ни матерка пьяного. Тихо в деревне. Мертво̀.
Постоянно обновляющийся текс #книги Ю_ШУТОВОЙ "Реки текут к морю" можно читать на ЛитРес.
Удобнее читать в электронной книжке.
Самое популярное на канале:
Русский кот во Франции - птица вольная. Ни замки, ни заборы его не остановят
Невыносимое счастье первой любви
У французской пары не было детей, и они взяли их в советском провинциальном детдоме
Большая стирка в Кастелламмаре и сарацинская башня в Вико-Экуэнсе
Урок географии