Давно уже было замечено, что истинный характер человека проявляется в минуту опасности. И вот оно, испытание, - пугачёвщина! Каким показал себя Гринёв, мы уже видели. А что же Швабрин?
Про его измену помнят, конечно же, все. Но так ли уж она случайна?
Комендант собирает офицеров, чтобы прочитать письмо о Пугачёве, отдаёт распоряжения… «Я вышел вместе со Швабриным, рассуждая о том, что мы слышали. “Как ты думаешь, чем это кончится?” — спросил я его. “Бог знает, — отвечал он, — посмотрим. Важного покамест ещё ничего не вижу. Если же...” Тут он задумался и в рассеянии стал насвистывать французскую арию». Эту сцену, говоря о Швабрине, вспоминают не всегда, а между тем, думаю, это многозначительное «если же…» очень важно: Швабрин уже обдумывает пути спасения для себя.
Очень любопытно, что позже, принимая в крепости Гринёва с Пугачёвым, он «вскоре оправился, протянул мне руку, говоря: “И ты наш? Давно бы так!”» Для него измена во имя спасения жизни – поступок вполне правильный и логичный.
В сцене обороны крепости Гринёв упомянет его лишь один раз: «Швабрин стоял подле меня и пристально глядел на неприятеля», - и не будет Алексея Ивановича рядом с офицерами, когда пойдут они на врага.
Но зато посмотрите на его описание в тот момент, когда пытаются привести к присяге Гринёва! «Я глядел смело на Пугачева, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей. Тогда, к неописанному моему изумлению, увидел я среди мятежных старшин Швабрина, обстриженного в кружок и в казацком кафтане». Сколько времени прошло с тех пор, как Пугачёв вошёл в крепость?! И ведь успел уже и переодеться, и остричься… И, конечно, не упускает случая разделаться окончательно с соперником: «Он подошел к Пугачёву и сказал ему на ухо несколько слов. “Вешать его!” — сказал Пугачёв, не взглянув уже на меня».
Сейчас надежды Швабрина не оправдались. Но начинается его игра, игра кошки с мышью, с Машей (недаром же она его боялась!) Попадья возмущается его поведением: «А каков Швабрин, Алексей Иваныч? Ведь остригся в кружок и теперь у нас тут же с ними пирует! Проворен, нечего сказать. А как сказала я про больную племянницу, так он, веришь ли, так взглянул на меня, как бы ножом насквозь; однако не выдал, спасибо ему и за то». Не выдал – а ведь потому, что пугачёвцы, без сомнения, с ней расправились бы, а он хочет приберечь её для себя. Ведь уже завтра он получит над ней и над крепостью полную власть.
Пугачёв представит его народу: «Вот вам, детушки, новый командир: слушайтесь его во всем, а он отвечает мне за вас и за крепость». Неудивительна реакция Гринёва: «С ужасом услышал я сии слова: Швабрин делался начальником крепости; Марья Ивановна оставалась в его власти! Боже, что с нею будет!»
Мне часто пишут, что я стремлюсь найти в героях своих статей положительные черты, облагородить их. Пожалуй, Швабрин - единственный персонаж, в котором я при всём старании не могу найти ничего благородного. Может быть, только то, что не взял Машу силой, пытался заставить её «добровольно» стать его женой? Но как он действовал? Угрозы и самой Маше (об этом я уже писала), и попадье с семьёй («Алексей Иванович, который командует у нас на месте покойного батюшки, принудил отца Герасима выдать меня ему, застращав Пугачёвым»).
Его поведение в сцене приезда Гринёва с Пугачёвым (вот уж чего, без сомнения, он никак не ожидал!), мне кажется, - предел падения. Здесь и стремление хотя бы внешне слиться с мятежниками («Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду»), и низкопоклонство («Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие»), и обычная трусость («При обыкновенной своей сметливости он, конечно, догадался, что Пугачев был им недоволен. Он трусил перед ним, а на меня поглядывал с недоверчивостию»).
А вот дальше мы увидим, какова любовь Швабрина. Попытавшись как-то оправдаться, назвав Машу своей женой, повалявшись в ногах у Пугачёва («Швабрин упал на колени… В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака»), он выйдет из себя, услышав предложение сейчас же сыграть свадьбу («Что, ваше благородие? — сказал, смеясь, Пугачев. — Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посажёным отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьём — и ворота запрём!»)
И мы ясно увидим, что любовь Швабрина – это не пушкинское
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
Это, скорее, мелко собственническое «Так не доставайся ж ты никому!»
«— Государь! — закричал он в исступлении. — Я виноват, я вам солгал; но и Гринёв вас обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнён при взятии здешней крепости».
Его расчёт снова не сработает, Пугачёв откликнется на мольбу Гринёва. «Ин быть по-твоему! — сказал он. — Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези её куда хочешь, и дай вам Бог любовь да совет!»
Зловеще его последнее появление в этом эпизоде: «У окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу».
Нет, я не права: то был ещё не предел падения. Предел – это его донос на Гринёва уже на следствии. Ведь именно Швабрин назван «главным доносителем».
Мы понимаем, что испытать Швабрину пришлось много: «Он был ужасно худ и бледен. Волоса его, недавно чёрные как смоль, совершенно поседели; длинная борода была всклокочена». Однако сочувствия Швабрин не вызывает. Стоя сам на краю могилы, он «слабым, но смелым голосом» продолжает обвинять Гринёва, возводя на него все возможные и невозможные поклёпы: «По его словам, я отряжён был от Пугачева в Оренбург шпионом; ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные известия о всём, что делалось в городе; что наконец явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить своих товарищей-изменников, дабы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца» (смешно сказать, но последнее обвинение мне очень напоминает утверждения некоторых «исследователей», стремящихся опорочить тех, кто не может им возразить).
Гринёв доволен тем, что «имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же чувства, которое и меня заставляло молчать», — однако мне кажется, что благородный Пётр Андреевич приписывает другим отсутствующие у них лучшие качества. Представим себе на минуту, что́ изменилось бы, назови один из них имя Маши. Естественно, Гринёв был бы оправдан, а вот вину Швабрина подобное отношение к дворянке и дочери погибшего героя это ещё больше усугубило бы… Так что решайте сами, у кого истинное благородство!
Мы ничего не знаем о дальнейшей судьбе Швабрина. Был ли он казнён? Вряд ли: известно, что к казни, кроме самого «императора», приговорили семерых. Умер в тюрьме? Возможно. Но скорее всего, был сослан, подобно Шванвичу. Но так ли интересно нам, что с ним сталось? Мне – нет. Ведь как человек он погиб уже давно…
****************
К моей предыдущей статье я получила интереснейший комментарий (автору – глубочайшая благодарность!) о значении фамилии Швабрина: «В ряде губерний Российской Империи (пензенской, курской и т.д.) "шваброй" называли дрянного, презренного человека. Вполне вероятно, что Александр Сергеевич это знал, и мы имеем дело с "говорящей фамилией"». Поскольку меня эта тема тоже интересовала, начала поиски. И обнаружила именно такое значение слова в Словаре В.И.Даля. А хорошо известно, что Пушкин встречался с Далем по время путешествия по местам Пугачёвского восстания и впоследствии послал ему свою «Историю Пугачёва». Так что, думаю, мог это слово от него слышать и использовать, учитывая к тому же совпадение первого слога с фамилией Шванвича.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь