В детстве я никогда не знала, сколько маме лет. Никогда! Да и сколько бабушке, которую звала исключительно по имени – Галя, – тоже не знала. Эти цифры у нас в семье не озвучивались, не принято было. Считалось, что любая женщина – она как бы без возраста, и не надо ничего конкретизировать, это лишнее. Но у меня-то, естественно, везде спрашивали: «А сколько твоей маме лет? Какого она года?» Я честно отвечала: «Не знаю». Никто не верил: «Как этого можно не знать?! Ты же ее дочка». Когда мне все это надоело, я подошла к бабушке: «Галя, сколько маме лет?» Она посмотрела на меня с подозрением: «Тебе это зачем?» – «Да у меня все спрашивают!» И бабушка сказала: «Двадцать девять». – «Ладно. Мне так и говорить?» – «Так и говори!» Потом-то я поняла, что маме тогда уже побольше было. Но следующие лет десять, наверное, упорно отвечала – двадцать девять! Вот уж все удивлялись! (Смеется)
О том, что годы идут, мы с мамой никогда не говорили и не говорим. Я своего возраста не скрываю, но и не подчеркиваю. Зачем? Конечно, как у любой женщины, бывает, дурацкие мысли в голову лезут. Проснешься ночью и думаешь: «Вот… у меня уже все позади…» А утром открываешь глаза – солнце светит, энергия бурлит – и смешно становится: какая чушь, да почему же позади?! У меня же и работа есть, и близкие люди. Грех жаловаться. Значит, все еще впереди! (Смеется).
Я считаю, что в любом возрасте как женщина будет себя настраивать, то с ней и будет происходить.
Вот мама сейчас не задумывается о своем возрасте, не ощущает его даже в смысле самочувствия. Я иногда ей говорю: «Мамочка, давай сходим к врачу». Она возмущается: «Зачем? У меня ничего не болит». Но мы все же идем. Врач спрашивает: «У вас голова болит?» – «Нет». – «Ноги болят?» – «Нет». – «Давление скачет?» – «Нет». – «А что же вы тогда ко мне пришли?» – «Не знаю, это меня дочь привела». (Улыбается). Всю жизнь мама ходила из дома в театр и из театра домой пешком, быстрым шагом. Ей так нравилось. Сейчас она со своей приятельницей каждый день в любую погоду по два часа гуляет по Москве. Потому что убеждена: движение – это здоровье. (Беседа состоялась несколько лет назад -- прим. ред.).
Не краситься в повседневной жизни – это мамин принцип. У нее даже косметики особой никогда не было – она ей была не нужна. Я всегда восхищалась, как мама умеет преобразиться, практически ничего для этого с собой не делая – у нее все шло от внутреннего состояния. Ей достаточно было взбить волосы, завязать шарф – и все, без подведенных глаз, без помады на губах образ уже был готов. И для работы, она считает, нужно ограничиваться лишь самым необходимым. Еще на «Зеркале» Тарковский просил ее не накладывать даже тон, чтобы все было естественным. Я с ней полностью согласна. Сама, если этого не требует роль, грим использую по минимуму – и в жизни крашусь совсем чуть-чуть.
Когда-то мама дала мне хороший совет: надо просто уметь свои недостатки делать достоинствами и научиться подавать себя.
Одевалась мама всегда очень красиво. Когда в моду вошло мини – сразу надела, хотя какие дискуссии о пошлости на этот счет велись! А она считала, что каждый имеет право самовыражаться как хочет. Смелая была. Когда нужно было для чего-то особенно выглядеть, ходила к Зайцеву, и он ее наряжал. Что-то и мне перепадало. Одно время модны были блузки-марлевки. И мама себе такую из Индии привезла – рукав воланчиком, серебряные ниточки на груди. Очень ей она шла. А потом и я ее носила.
Однажды меня потрясли сапоги. Кто-то предложил их маме и оставил у нас дома на несколько дней. В эпоху дефицита так делали – мол, посмотри, померь, если подойдет – возьмешь, нет – вернешь. И вот они лежали в коробке – черные, кожаные, на платформе, с огромнейшим каблуком – 17 см! Такие красивые! Я потихоньку их надела. Мне они были выше колена, и я представляла себя Миледи. Попыталась пройти по комнате – чуть не упала. Мама их потом так и не купила – она не любила слишком высокие каблуки.
Верхнюю одежду она носила длинную – то дубленка у нее была длинная, то какой-то плащ – и не застегивалась. Такая женщина-ветер. Я всегда восторгалась тем, как мама стремительно ходит, быстро все делает, моментально принимает решения, везде успевает. Я другая, спокойнее. Мне бабушка в детстве рассказывала, как однажды она наблюдала за нами из окна: впереди широкими шагами мчится мама, а сзади, как воздушный шарик, за ней лечу я. Иногда мама могла даже всего на десять минут заехать к нам с бабушкой – просто чтобы увидеться. Однажды я сильно болела, лежала с температурой, вся горячая. А она вошла с мороза – распущенные волосы, шарф, духами от нее вкусно пахнет, склонилась надо мной, обняла: «Дитятко…» – и мне стало так хорошо. С ней был какой-то актер, наверное, подвез ее. Он сказал: «О! Ну прямо Анна Каренина!» Бабушка так смеялась. (Улыбается).
Когда в Одессе начались съемки «Трех мушкетеров», мы с бабушкой поехали к маме – там солнце, море. Я с утра до вечера пропадала на площадке, а вечерами вместе с актерами сидела в каком-нибудь дворике, в беседке под виноградом. Они отдыхали, разговаривали, пили вино, смеялись. Я была влюблена во всех мушкетеров сразу. До сих пор храню тряпичную джинсовую сумку с Привоза, на которой они все четверо расписались. Но особенно мне нравился Арамис – Старыгин, и д’Артаньян – Боярский.
Однажды я чем-то отравилась, вся белая лежала в гостиничном номере, и мама попросила актеров, чтобы они ко мне зашли, поддержали. И все по очереди приходили, подбадривали. Но как же меня поразил Миша Боярский! Он вошел, эффектно снял шляпу, опустился у моей кровати на одно колено, протянул мне розу и своим потрясающим голосом сказал: «О юная леди, я хочу пожелать вам скорейшего выздоровления!» – и добавил что-то в стихах. Я просто обалдела.
Михаил Сергеевич всегда отличался каким-то необыкновенным воспитанием. Он настоящий – и д’Артаньян, и Теодоро. А ведь на Теодоро в «Собаке на сене» его не хотели утверждать, и мама за него боролась. Были другие кандидаты, но маме больше всего понравилась его проба. И она сказала, что если ее партнером будет кто-то еще, она вообще не станет сниматься. Ее слово оказалось решающим. И что же? Прямое попадание!
Михаил Сергеевич и в жизни отличается особой деликатностью, тактом. Когда этой осенью мы готовили концерт в честь маминого юбилея и обзванивали актеров с просьбой принять участие, Миша сразу сказал – да! И специально приехал в Москву из Питера, чтобы в Доме кино поздравить маму и для нее спеть. Он вообще никогда не отказывает, если у него просят рассказать о маме – и рассказывает самое интересное и хорошее. Недавно я звонила ему, благодарила и сказала: «Михаил Сергеевич, я снимаю перед вами шляпу, как вы когда-то сняли ее передо мной!»
В юности я познакомилась с одним молодым человеком, мы уже немного встречались, и вдруг он говорит: «Ой, а мне сказали, что ты, оказывается, дочка Тереховой! Не думай, я с тобой не из-за этого. Я даже не знал».
Сама я никогда не подчеркивала, что моя мама – известная артистка. Кто в курсе, тот в курсе, а кто не знает – тому не обязательно. Но однажды все-таки не удержалась. Это случилось после выхода «Трех мушкетеров». Летом мы с подружкой поехали в пионерский лагерь. Там почему-то было известно, чья я дочка. И вот как-то в тихий час, когда, понятно, никто не спит, а все болтают, девочка из нашей палаты что-то спросила меня про маму. И Остапа понесло…
Я начала не просто рассказывать про съемки или про театр, а по-настоящему хвастаться. Почти как Хлестаков. В палате было десять коек – пять по одной стене и пять по другой. Моя – в торце. Так я на ней даже встала, как на сцене, чтобы меня лучше видно было. И вдруг случайно опустила глаза и наткнулась на такой ироничный взгляд своей подружки! Она ничего не говорила, просто молча смотрела на меня, но я будто услышала: «Ну и к чему ты это устроила, хвастушка?». Я себя сразу со стороны увидела. Мне стало очень неловко. Я быстро все замяла, легла и думаю: «Боже, что это сейчас было?! Как же это я? Зачем?» Но зато это был полезный опыт.
Окончание здесь⤵️
Подпишись на наш канал! Начало ЗДЕСЬ
МАРИЯ СПЕРАНСКАЯ, Москва, специально для «Лилит» (с)
