Читать роман с первой главы - здесь
Героиня Светланы Крючковой в многосерийном фильме «Большая перемена» томно пела с телеэкрана о том, что наш выбор часто не совпадает с выбором других людей относительно нас.
Жизнь подтверждала ее слова: приближался глобальный выбор для однокурсников Сухановского, касающийся будущей специальности. После пятого курса студенты лечебного факультета как бы выстраивались в три шеренги: терапия, хирургия и гинекология.
Терапевтов – большинство, поскольку участковость – главный принцип оказания медицинской помощи населению Советского Союза. Хирургов – значительно меньше, гинекологов – вообще единицы.
Сам Герман ничуть не «парился» по этому поводу - выбор был сделан давно: хирургия и только хирургия.
Глядя на Ракитина, как тот колеблется между будущими потоками, Герман только посмеивался. Как можно поступать в мединститут, четко не представляя свою будущую работу? Когда поделился этой мыслью с однокурсником, тот ответил неожиданно:
- Это ты у нас такой убежденный, поступаешь только после того, как примешь окончательное решение. А я поступал, чтобы откосить от армии, еще не выбрав свою жизненную стезю! И сейчас уверен не до конца.
- Ну, колебайся, колебайся, - копируя манеру самого Ракитина, ответил Герман. – Если времени не жалко.
Терапевтический поток – это в будущем процентов на девяносто участок. Диспансерные больные, заболеваемость, статталоны, профилактические прививки и писанина, писанина… Правда, писанины хватало и у хирургов, и у гинекологов.
С последней специальностью в мужских головах вообще происходила целая метаморфоза. Если мужчина шел в гинекологию, значит, как правило, оперировать. На прием в женской консультации к нему вряд ли кто-то пойдет. Да и выдержит ли он вид тридцати женских промежностей за день? А за неделю сколько? А за месяц?
Герману с однокурсниками довелось лишь однажды поприсутствовать на приеме в консультации, и этого оказалось вполне достаточно. Случилось это в крутой декабрьский мороз.
Автандил, как всегда, опаздывал. Староста нервничала:
- Он не знает, как найти консультацию, надо дождаться.
- Даже если мы превратимся в сосульки? – с ехидцей поинтересовался Вениамин, перетаптываясь с ноги на ногу. – Вы как хотите, а у меня есть классный детектив братьев Вайнеров, я побегу в консультацию, там в коридорчике сяду, притворюсь беременным, почитаю.
- Как называется? – по привычке поинтересовался Герман. Он не очень любил детективы, так как считал, что они отнимают массу времени.
- Место встречи изменить нельзя, - с гордостью сообщил Ракитин. – Опубликован в «Смене». Я как раз второй номер читаю, ребята в общаге дали всего на один день.
Когда Вениамин убежал, Герман понял, что не чувствует пальцев ног. Морозы в этом году ударили рано. Стекла трамваев и автобусов мгновенно закуржевели. Сам бог велел на этих белых покрытиях нацарапать какую-нибудь глупость типа «Терпите, люди, скоро лето!»
Это в самом начале декабря!
К окончательно замерзшим студентам подкатила желтая «волга», из которой вскоре выглянула небритая, но счастливая физиономия Цомая:
- Ребята, простите, задержался.
- Авто, ты бы хоть побрился, - решила приструнить любвеобильного грузина Заварина, - все же в женскую консультацию на прием гинеколога направляешься.
- А, мне с ними не жить, - махнул беззаботно рукой Авто. – Детей не рожать. – Потом, обернувшись к Герману, вполголоса добавил: - А если рожать, то пусть привыкают помаленьку!
До консультации студенты добрались практически с отмороженными конечностями. Не дойдя до регистратуры, принялись отогревать руки у батареи.
- Это что еще за молодежь тут нарисовалась у нас? – строго спросила полноватая пожилая женщина с ведром и шваброй. – Греться-то можно и в другом месте, не так ли.
- Ефросинья Даниловна, - раздалось из глубины коридора. – Ты, как всегда, само гостеприимство. Это же на практику к нам студенты. Во главе с Ириной Жаравиной.
Староста завертела головой и помахала приветливо рукой:
- Здравствуйте, Ольга Анатольевна.
Вскоре к ним подошла стройная женщина в роговых очках, в халате и колпаке..
- Здравствуйте, друзья. - Увидев щетину Автандила, заведующая консультацией прыснула в кулак: - Так… А что будем делать с Робинзоном Крузо? Пойдемте в ординаторскую, там вы переоденетесь. Вторая обувь у всех есть? Вы первый раз на приеме в консультации?
Автандилу пришлось надеть маску, чем он остался крайне недоволен:
- Почему все без масок, а я один, как гриппозник какой-то?! Я гриппозный, да? Прокаженный? Нашли козла отпущения!
- Ты в женской консультации, пойми, наконец. Женщины и так будут нервничать, а твоя щетина их окончательно сведет с ума.
- В маске, по-моему, еще хуже, - предположил Герман.
- Куда уж хуже! Страшный-то какой! – закрыла лицо ладошками Наташа Яровая. – Шел бы ты домой, Авто, от греха подальше.
Студентов распределили по кабинетам, Авто с Германом оказались на приеме с пожилой врачихой, которую звали Генриетта Герхардовна. Выговорить столь сложное сочетание букв Авто, как ни старался, не мог.
- Ты будешь с ней общаться, хорошо? – шепнул он Сухановскому. – А меня избавь от этого. Какими идиотами были ее родители, назвав так ребенка! Сплошной спотыкач!
Сидящие в коридоре консультации женщины зашушукались между собой. Вскоре около кабинета, в котором обосновались Цомая с Сухановским, не осталось ни одной пациентки.
Генриетта Герхардовна оказалась большой любительницей анекдотов. Когда Авто рассказывал очередной грузинский шедевр, в дверь робко постучали. Буквально через пару секунд на пороге кабинета появилась совсем юная худенькая девушка.
«Божий одуванчик» - окрестил ее Цомая.
- Входи смелей, не волнуйся, - доктор обезоруживающе улыбнулась. – Проходи, садись. Карточку отложила?
- У меня здесь пока нет карточки, - тоненьким голоском чуть слышно пропел одуванчик, садясь на предложенный стул. - Новую завели.
- Отлично, фамилию скажи, пожалуйста.
- Кукушкина Нина.
- Прекрасно. Что случилось, Ниночка?
- У меня… - девушка посмотрела на Автандила, который забыл надеть маску после анекдотов, и опустила глаза, - задержка больше недели и подташнивает.
- Половой жизнью живешь?
- Было всего один раз.
Последовало еще несколько уточняющих вопросов, после чего доктор предложил девушке раздеться. Кто надоумил в этот момент Автандила сесть на подоконник и упереть руки в бока, не ясно. Однако в кабинете сразу потемнело. Может, солнце скрылось за тучей.
Взглянув на страшилище, восседавшее на подоконнике подобно ястребу возле добычи, собравшаяся раздеваться пациентка закрыла глаза и мягко по стенке сползла в глубоком обмороке на пол. Нечто подобное Герману уже приходилось видеть, поэтому он сориентировался быстро: уложил девушку на кушетку, приказал Цомая открыть форточку, а доктор к этому времени уже держала наготове ватку с нашатырем.
- Какие они слабые, блин, - сетовал Цомая, когда они возвращались из консультации. – Только посмотрит на настоящего джигита, и в обморок – бац! Нет, я таких не люблю, это не для меня.
- Ты сам-то себя со стороны видел? Приснишься – можно не проснуться. Да еще на подоконник взгромоздился, как стервятник. Того и гляди, полетишь по кабинету. Она, может, первый раз в жизни пришла в консультацию, и тут такой стресс.
- А, слушай, какой стресс! – начал горячиться Авто. – Я первый раз встречаю девушку, которая меня боится. Никто никогда не боялся, а тут… Что-то не так в воспитании!
Герман удивленно смотрел на однокурсника, которому было ничуть не холодно в двадцатиградусный мороз исключительно из-за того, что девушка его боится.
- Почему ты все проецируешь на интимную плоскость? В халате ты не мужчина, а врач, забывший скрыть свою щетину под маской. В халате вообще не важно – какого ты пола, сечешь?
- Я никогда, ни при каких обстоятельствах не забываю, что я мужчина. И запомни, дорогой, других плоскостей не бывает. Всем в этой жизни движет лишь сексуальная энергия. Она может лишь сублимироваться во что-то еще. Чем раньше ты это поймешь, тем меньше ошибок совершишь в жизни. А жизнь, кстати, коротка.
Герман вышагивал рядом с настоящим мужчиной, то и дело растирая индевеющие уши. В какой-то момент ему показалось, что у настоящего мужчины ничего не должно мерзнуть.
- То есть, в стройотряде мы возводили дома исключительно за счет того, что комиссар нам запретил ходить по бабам? Если бы ходили направо и налево, то на бетонирование опалубка бы сил не осталось?
- Упрощенно, примитивно, но верно, - поразмыслив, согласился Цомая. – Уставший, измотанный мужчина мало что может в постели. Вот скажи, Гер, ты спишь один или с женщиной?
- Один, конечно, ты что, - опешил Сухановский. – Я не женат.
- Одному спать противоестественно. Это не есть хорошо, это не нормально! И не важно, женат, не женат. Только с женщиной сон становится полноценным. Мужчина создан для женщины, а женщина для мужчины. Скажи, тебе нравится кто-нибудь?
Цомая задавал один вопрос за другим, не давая Герману расслабиться, как преподаватель на устном зачете.
- Мне многие нравятся. Но ведь им не предложишь…
- Почему не предложишь? – перебил его Авто, поставив в тупик. – Если они тебе нравятся? Ты бы хотел с ними переспать? Только честно!
- Если честно, то не отказался бы. Но как об этом скажешь?
Каждый честный ответ давался Сухановскому с большим трудом. Словно его проверяли на детекторе лжи. Врать было бы намного легче. Однако как раз этого делать и не хотелось. Когда еще выпадет такая возможность пооткровенничать с самим Цомая?!
- Что тебя смущает? Приходишь и говоришь. Ты боишься не предложить переспать. Ты боишься получить отказ, так? А в отказе ничего унизительного на самом деле нет. Дело житейское. Один любит арбуз, другой – свиной хрящик, разве в этом есть что-то низкое? Отказала одна, согласится другая.
- А как же мораль и нравственность?
Зря он спросил об этом. Ощущение было таким, словно Цомая вдруг уперся в стену, которую еще пару секунд назад здесь не видел. Словно с ним вдруг заговорили на совершенно не понятном языке.
- Я с тобой серьезно, как с мужчиной, а ты… Мы что, на лекции по научному коммунизму с тобой? Запомни, чем большее количество женщин ты осчастливишь, тем большим смыслом наполнится твоя жизнь.
- Но ведь должна быть одна единственная…
- Кто это сказал? Наверняка тот, кто их не любит. Каждая женщина неповторима. Не верь тому, кто говорит, что одну на другую менять – только время терять. У каждой свой темперамент, свой характер, свои предпочтения, свои эрогенные зоны. Каждая, как персик… А двух одинаковых персиков не бывает, уж я-то знаю!
Авто говорил так, словно вокруг все было не в морозном городском дыму, а в цветении, мимо мчались не грузовики с автобусами, обдавая студентов выхлопными газами, а грациозно проплывали, покачиваясь, стройные силуэты красавиц с кувшинами на плечах.
- Догадываюсь… - вздохнул Герман, соглашаясь.
- Каждая по-своему начинает и по-своему заканчивает… Любить одну женщину, когда вокруг столько страждущих, желающих тебя – эгоизм.
- Но ты должен все нюансы запоминать, чтобы потом не путаться, - выдал Герман, как ему казалось, главный аргумент. – Женщины ведь ревнивы, любят, чтобы соперниц не было. А вдруг да не тем именем назовешь, особенно спросонья?
- Существует масса способов избежать конфуза. Лапушка, звездочка, розочка, цветочек, птенчик, малыш, котенок, зайчик – универсальные имена, действуют безотказно. Прояви выдумку, ты ведь далеко не дурак.
- Похоже, у меня не остается другого выхода.
Авто неожиданно остановился у светофора, посмотрел на часы, ударил себя по лбу, попросил передать профессору Шпартько, что присутствовать на лекции по гинекологии не сможет. Подняв руку, он легко остановил на проспекте такси, и вскоре Герман остался один на пронизывающем ноябрьском ветру.
Уж чего-чего, а сексуальной энергии у Автандила хоть отбавляй. По данным разных источников, в городе у него насчитывалось то ли десять, то ли двенадцать любовниц, каждая из которых считала себя единственной.
Как известно, иного общественного транспорта для Цомая, кроме такси, человечество не изобрело. И для того, чтобы успешно циркулировать между этой грудой адресов, не путаясь в именах и не пересекаясь во времени и пространстве, требовалось иметь не только недюжинный талант и постоянно пополняемые закрома сексуальной энергии, но и кучу «башлей», как любил выражаться Леха Дуб.
Студенты еще не успели как следует отогреться после мороза, а профессор Шпартько уже привычно поставил на кафедру стул, и ступил на него своим начищенным до блеска ботинком. Студентки с первых рядов с трепетом созерцали под брючиной волосатую голень светилы родовспоможения. Светило тем временем невозмутимо облокачивалось о свое колено, держа в руке кюретку с петлей на конце. Именно этой крохотной гильотине и предстояло прервать зародившуюся недавно жизнь в глубинах беременной матки.
- Что мы наблюдаем, гм, в наших абортариях, коллеги? Варварство, причем в астрономических количествах! – велеречиво мурлыкал профессор. - Оно объясняется отнюдь не халатностью, отнюдь не слабым профессионализмом… Боже упаси, в этом я никак не упрекаю их. Им хочется, чтобы надежно все было… То есть, чтобы наверняка, представляете?
- А в чем варварство-то? – хрипловато интересовался мужской голос с задних рядов. – Что-то я не пойму никак!
На парня тотчас начинали цыкать опытные однокурсницы: многие из них успели к пятому курсу познать это варварство на себе.
- Ваше счастье, гм, что вы родились мужчиной, - снисходительно улыбался профессор, сложив усы «скворечником». – Они выскабливают матку, рискуя ее перфорировать. И при этом успокаивают бедняжек, лежащих перед ними в позе «ка-ка-ка», что это, дескать, их крест, который они обязаны стойко нести по жизни. Для надежности, представляете? А надо-то всего! Всего-то надо!
При этих словах в аудитории устанавливалась такая тишина, словно после лекции все стройными рядами по комсомольским путевкам отправлялись в абортарии страны учить нерадивых гинекологов профессионализму. Всем было до слез жаль женщин, подвергавшихся подобной экзекуции.
Шпартько чувствовал интерес аудитории, и, покряхтывая, деловито продолжал:
- Нужно-то всего, гм… Ощутить симптом перескока… Вспомним, что есть зародыш? Это как полип на ножке… Мы мягко зондируем матку… Вот так, вот так и так…
Кюретка в его руке при этом выписывала в воздухе такое, что многие из девушек начинали ерзать на стульях.
- И вот, когда мы наткнемся … гм… на этот опеночек, - с неспешностью грибника с многолетним стажем продолжал профессор. - Мы его легко сковырнем… Так, что женщина… гм… и не почувствует… Да, да… И никаких осложнений, никаких ограничений, заметьте, для последующих беременностей. Не это ли главное? А всего-то – сковырнуть опеночка… Он еще совсем маленький вырос.
- И в корзинку его, в корзинку, - послышалось с задних рядов.
Аудитория утонула в хохоте.