Для России шведский художник Карл Петер Мазер оказал, скажем прямо, неоценимую услугу: имея кроме несомненного таланта дух увлекающийся и авантюрный, Мазер предпринял трехлетнее странствие по Сибири с намерением написать серию портретов знаменитых русских людей. И хотя к 1848 году страсти по опальным декабристам заметно поутихли, до великой царской амнистии было ещё целых восемь лет, поэтому путешествие обещало не разочаровать заморского искателя приключений.
В свои тридцать лет Карл Мазер уже исколесил пол-Европы: побывал на французских баррикадах, посетил Италию, успев между делом подготовить 26 портретов для Выставки Королевской академии в родной Швеции. Наконец, в 1838 году попутный ветер перенёс его с берегов Финляндии в Петербург, откуда, собственно, и началось знакомство непоседливого шведа с загадочной российской землёй. В течение следующих пятнадцати лет Мазер буквально исколесил Россию с запада на восток, добравшись в своих творческих исканиях аж до самого Иркутска!
В ту пору жизнь художника превратилась в нескончаемую вереницу ярких впечатлений: близкое знакомство со старинными русскими городами Москвой и Ярославлем, путешествие с бурлацкими артелями по Волге от Нижнего Новгорода до Астрахани, встречи с пёстрой многоязычной публикой, заселявшей окраинные сибирские земли империи – золотоискателями, местными аборигенами тунгусами, бурятами, якутами, заезжими вояжёрами из Китая. И каждое новое впечатление чудесным образом превращалось у Карла Мазера в меткие карандашные наброски или, в зависимости от художественной значимости момента, – в красочные полотна маслом.
Энтузиазм шведского живописца далеко не везде встречал должной административной поддержки; ведь даже через четверть века над бывшими участниками декабрьского восстания, постаревшими и поблекшими от пережитых страданий, всё так же висел дамоклов меч пожизненного изгнания. Тобольские власти выслали Мазера из города, едва тот приступил к групповому портрету жены и детей декабриста А.М. Муравьёва. Но чем дальше продвигался он вглубь Сибири, тем обширнее становилось вожделенное собрание. В Ялуторовске были написаны портреты И.Д. Якушкина и И.И. Пущина, в Иркутской губернии к ним добавились изображения С.Г. Волконского, П.И. Борисова, П.А. Муханова, А.В. Поджио, всего же из поездки художник привёз более двадцати портретов декабристов.
Работы, выполненные большей частью в карандаше, удивляют подчёркнутым однообразием: одинаковые позы, схожая посадка в профиль, тусклый фон, – словно в одну комнату заводили разных персонажей для фото на память (кстати, Мазер и впрямь занялся сначала дагеротипией, а потом фотографией по своему возвращению из сибирского «похода»). Но вот что удивительно: выражения лиц схвачены настолько точно, что с помощью скупых грифельных линий вычерчиваются характеры героев, целые жизненные истории их нравственных побед или поражений.
Но есть среди картин одна, к работе над которой Карл Мазер отнёсся с нескрываемым пристрастием, не пожалев времени и красок, чтобы передать своё впечатление от встречи с княгиней Волконской. В 1848 году Марии Николаевне было уже за сорок, и кроме беззаветной любви к дочери и сыну в её жизни, казалось, не осталось уже ничего. В двадцать лет по доброй воле отправившись за пожизненно осуждённым мужем в Сибирь, не разделяя его взглядов, но храня супружескую верность, Волконская прошла все круги ада, сохранив гордый взгляд и твёрдый характер. Такой и изобразил её шведский художник, поражённый «аристократической грацией... и обворожительным даром светскости» (из мемуаров К.П. Мазера).
Тщательно, с лёгким кокетством уложенные волосы; сдержанный, по-светски изысканный наряд; горделивая осанка, спокойное лицо и эти «очи /яснее дня/ темнее ночи», воспетые когда-то А.С.Пушкиным, – из калейдоскопа деталей складывается безупречный образ легендарной княгини. И только взгляд, полный невыразимой мучительной тоски, от которого нет сил отвести глаз, напоминает о том, что Мария Волконская была, прежде всего, просто женщиной, мечтавшей о счастье и любви.
Имя Александра Сергеевича мы вспомнили здесь неслучайно, ведь он также стал однажды героем картины Мазера. Правда, в отличие от Марии Николаевны, с Пушкиным Мазеру при жизни встретиться не довелось. За кисть художник взялся в 1839 году по просьбе близкого друга поэта – П.В. Нащокина, который не только собрал целую коллекцию предметов, принадлежавших Пушкину (в том числе домашний красный архалук и перстень с печатью), но вызвался позировать в качестве модели. Видимо, задача оказалась столь необычной для художника, что при всём таланте ему так и не удалось вдохнуть жизнь в посмертный портрет.
Автор: Мила