…Черепичные крыши, похожие на плитки шоколада, башни, напоминающие шахматную ладью с зубчатой окантовкой, мост Сан-Пьетро, такой старый, что века, словно сошедшая с ума секундная стрелка, обращаются вспять и бегущая по камням мелководная Адидже. Город сверху в голубоватой дымке, пока еще размыт. Пока он еще неотчетлив, как белый прямоугольник фотографии, только что опущенный в проявитель.
Все это, как панорама из папье-маше в музее древностей, какое-то невзаправдашнее.
Наверное, надо спуститься вниз, с холма и перейти Рубикон. То есть, конечно, Адидже. Но нельзя при этом не почувствовать себя немного Цезарем, которому покоренную область, некогда она называлась – Предальпийская Галлия и даже не была в составе Италии, преподносят, как кубок вина.
Внизу кирпич и камень. Я иду по Вероне и они, точно кубики, начинают складываться в какой-то упорядоченный узор, рисунок. Улицы, как линии судьбы на ладони, сбегаются в одну точку. Или начало. Ведь надо же с чего-то начать.
Начнем, пожалуй, с Шекспира.
Вероне где-то бог послал Шекспира… Город упорно сватают с Шекспиром. Причем, так настойчиво, что и сами веронцы всячески потакают мифу о Ромео и Джульетте. Хотя Шекспир и не бывал в Вероне. Но его знаменитая трагедия происходит именно здесь. Мало кто помнит, что еще и в Мантуе, и что английский классик не удосужился хоть каким-то образом обозначить или описать те места, где разворачивается действо. А начинается оно просто - на «площади».
На какой?
Об этом ни Шекспир, ни его многочисленные исследователи не знают. Зато знают веронцы, превратившие обыкновенный средневековый балкон, парящий над небольшим двориком, его стены увиты виноградом (видимо, Ромео, скакал с ветки на ветки, как обезьяна, пробираясь на балкон), в «балкон Джульетты».
Внизу, под балконом своего имени - бронзовый памятник Джульетте. Правая грудь ее сияет ярче солнца, так как согласно преданию надо – на счастье - дотронуться до бронзовой перси. Деньги за это пока еще не берут. А зря, желающих причаститься прелестей Джульетты хотя отбавляй.
Избранницу Ромео, конечно, сподручнее лицезреть на балконе, а ее благоверного, соответственно, под ним или их вместе. Но кто даст гарантию, что и Ромео обязательно не захотят за что-нибудь потрогать – на счастье. Хорошо, если за грудь…
Арка под домом обклеена валентинками с просьбами ко влюбленным - помочь, принять участие в судьбе и т.д. Рядом таксофоны, опустив монетку, видимо, можно лично передать свою просьбу или пожелание Ромео или Джулии. Словом, музей литературных героев, вышедших из повиновения, словно убежавшее с плиты молоко. И это – не единственный случай, когда реальность бесцеремонно вторгается в святая святых пространства мифа.
Даже фильм такой есть - "Письма Джульетте". Довольно слащавый, как, впочем и фильм Дзеффирелли.
В одной из церквей Равенны показывают могилу Теодорика, которому Блок посвятил стихотворение. Но надгробие открыто, как будто Теорик, не выдержав наплыва туристов, бежал из своей усыпальницы куда глаза глядят. Но Блок, наверное, прав, поскольку он домыслил то, что, по его разумению, должно было быть.
Миф по Лосеву, это – личность. Мы охотнее верим не в то, что было или не было, а в то, что могло быть по нашему, естественно, разумению. И за ваши, естественно, деньги.
Вот и Данте родился не Вероне, и умер далеко отсюда, а памятник из белого мрамора - рядом с площадью Эрбе. Во дворике.
Данте гостил у герцога Скала, Кан Гранде (Большой Пес). Думал, что герцог покорит Флоренцию, и он на белом коне вернется в родные пенаты. Но надежды рухнули со смертью одного из самых блистательных правителей Вероны, при нем многие итальянские города стали ее провинцией.
Могила Данте, кстати сказать, находится в Равенне. Флоренция который год требует, чтобы Данте вернули домой. Равенна против, справедливо полагая, что отчизна в свое время могла бы обойтись со своим певцом и более любезно.
Да и Данте тоже хорош. Когда очередной немецкий император, по-моему Генрих, собрался в поход на папу, то никто иной, как автор «Божественной комедии» слал в его адрес пламенные письма, приветствуя осаду родного города.
В эпоху Микеланджело и флорентийца папы прах Данте чуть было не отбыл во Флоренцию. Автор знаменитой «Пьетта» (ее гипсовая копия находится в Венеции, в районе Санта Лючии, задрапированная американским флагом!!!), которую он сделал для Ватикана, обратился к своему земляку со скромной просьбой. Понтифик принял решение и в церковь Равенны, где Данте нашел свой последний приют, прибыла целая делегация, но праха его не нашли. Монахи-францисканцы довольно надежно перепрятали его, замуровав в церковной стене. Прах Данте был обнаружен лишь в XIX веке, когда угроза его изъятия миновала.
Итальянцы - народ товароватый. Если туристы готовы вкладывать свои кровные в городскую казну, то, стало быть, вопрос о местопребывании клана Монтекки и Капулетти решен.
Вот вам: улица Капулетти. Кажется, некогда действительно существовали какие-то Капулетти или Спагетти. А может быть, и нет. А вот – улица Четырех мечей, где испустил дух Тибальт.
Важно, в конечном счете, не то, кто и где стоит, был или не был. Важно, чтобы сердце обывателя, причастившегося тайны, судорожно вздрагивало. А потом, демонстрируя на работе фотки своим сослуживцам, можно будет повысить свой IQ, вскользь упомянув о том, что ты вроде как был чуть ли не соучастником трагедии, которую нынче мало кто читает. Зато все видели фильм Франко Дзеффирелли!
Всяк находит в Вероне то, что ищет. Любители Шекспира и балкончиков, под которым стоял Ромео, могут устроить себе тематическую экскурсию «балконы Вероны».
Балконы в Италии, где каждый квадратный сантиметр любовно обустроен и чем-нибудь засажен, имеют не менее важное значение, чем миф.
Балкон – это некое родственное, переходное между домом и улицей, пространство, включенное историей в свой контекст. Находясь на балконе, под которым, под твоими домашними тапочками, парадным строем проходят века, ты всецело присутствуешь в ней. Так чувствуется именно в каменной, кирпичной, Вероне, как нигде больше.
Под балконами Вероны надо петь серенады. Ведь именно из-под старого балкона где-нибудь на Площади Травы заходит луна и встает солнце. И вот уже идущая по булыжной мостовой на высоких шпильках девушка поневоле покажется Джульеттой, а вынырнувшие из-под покатой крыши синие тени или туча над древней Ареной, словно предвестники грядущих великих событий.
Маленькие, скромные, как улыбка, балкончики, включающие тебя в свой плюшевый, деревянный, домашний уют. Широкие, изогнутые, массивные, как челюсть. Или круглые, вылупившиеся на свет Божий, как птенцы.
Балкон – это что-то вроде моста. Моста через реку и времена.
Арена – уменьшенная копия римского Колизея. Здесь летом на открытой площадке дают оперу и балет.
Весь мир – театр (кто сказал? правильно, детка, возьми с полки пирожок), а Верона – не самая худшая для подтверждения этой избитой истины декорация.
Древний, веронский, Рим смотрит на туриста пустыми глазницами оконных арок. Оттуда слышится эхо львиного рыка, возгласы рабов, идущих на смерть и приветствующих Цезаря. Желто-серые камни – песочного цвета. Песочного, как в часах. Рим почти что из песка. Триумфальный песочный пирог, пирожное, которое хочется уж если и не надкусить, то обязательно потрогать, почувствовать кожей эту шероховатость веков, времени, бегущего вспять.
Между прочим, Колизей в центре Вероны, словно из другой оперы. С ним рифмуется разве одна из стен, годовых колец Вероны. Всего этих временных колец – три. Одна – средневековая, принадлежащая Скалигерам, вторая венецианская, третья австрийская.
Бронзовым лошадиным Задом к Арене стоит памятник австрийскому императору. Верона была в составе австрийской империи при Наполеоне. Хотя здесь должен располагаться не какой-нибудь Зигфрид, а церковь в романском, римском, стиле Сан-Зено. Но она - совершено в противоположном конце города.
Под ее сводами звучит «Реквием» Моцарта… Австрийское владычество над простотой четырехугольного пространства храма этого по большому счету пустого композитора (мне кажется, что он чересчур правильный, завершенный, как барочная колонна Большого театра) подавляюще. Хор, словно трагически рыдает пустыми проемами римских арок. И если взгляд на что-то такое отвлекается (а взгляд обязательно отвлекается), то это - сцены из писания, фрески с Вознесением, Тайной Вечерей, Голгофой. По сути, Реквием исполняется не в замкнутом пространстве храма, а в замкнутой круговерти божественного замысла.
Мне кажется, что Реквием должен звучать только в церкви. Не в концертном зале с праздной публикой, жующей конфеты, а вот так, когда вся эта красочная и трагическая мистерия христианства, словно погребает под своими обломками твою бьющуюся, словно воробей в силках, слабую, трепетную и лукавую душу. Погребает с тем, чтобы воскресить для совершенно иной, наверное, не здешней, жизни…
…Кажется… Да мало ли что может показаться в этом городе. Городе, где каждый камень – это не просто текст, это – живые, еще не остывшие, шаги истории.
К примеру, Площадь Травы, пьяцца Эрбе - Верона венецианская. С дежурным львом, водруженным на колонну. Сан-Марко, недремлющим оком присматривает за своей паствой. Или замок Скалигеров, герцогов дела Скала - этакое пограничье с зубчатыми стенами, рвом и мостом на цепи между средневековьем, возрождением и современностью, которые здесь каким-то странным образом сосуществуют.
По крайней мере, так кажется сверху. С холма Сан-Пьетро и окрестных садов Семирамиды, которые опоясали город, словно триумфальный венок с виноградниками Вальполичелло, маленькими деревушками, вознесшимися к небу, каким-то Капитолием с большим крестом, который в ночи осиняет все то, что происходит внизу своим величавым, но искусственным, сиреневым, как лампа дневного накаливания, светом.
Здесь внизу люди праздно шатаются по тротуарам, пьют вино возле кабаков, прямо на мостовой, никому при этом не мешая жить. Загораются огни кафе возле замка Скалигеров.
…Арка главного входа с подвесным мостом на мощной цепи, башни и знакомая кремлевской кладки стена – ласточкин хвост, он же – папская тиара, символ католичества, который почему-то у нас никто не разгадал, - тяжеловесные витые светильники, ров, окольцевавший средневековую крепость – все это для итальянцев бутафория. Они живут среди этих развалин, которым за тысячу лет. Они привыкли, а я никак не привыкну. Мне постоянно мерещатся рыцари в серебряных латах. И яркий свет факела, бросающий зловещую тень на брусчатку. Рвущий осеннюю тишину напополам пронзительный стон горна. И цокающие копытами по мостовой лошади с латниками и римскими легионерами, которые бряцают своими латами, как духовой оркестр или как шайки в бане. И еще - дамы с миндалевидными лицами, с глазами горной серны, словно сошедшие с икон Джованни Беллини, апостолы, ангелы и сутулые призраки, разыгрывающие мистерию на евангельский лад.
Старая кладка с крошащимся кирпичом, травой и мхом, поросшим на стенах – все натуральное, древнее. Лишь рыцари и римские легионеры возле Арены – ряженные. Но эта повседневная древность гораздо более реальна, чем кафе и стоящий возле него мотоцикл.
Может, эти прохожие в джинсах, туристы, бутики с модной одеждой, официанты в передниках – призраки, которые попали не в свою эпоху?
Но она их полностью устраивает, ведь бизнес идет совсем неплохо.
Вы хотите Шекспира? Платите и получайте холщовую сумочку двумя большеголовыми, смешными уродцами. Или поднимайтесь вместо Ромео на балкон Джульетты.
Вам не терпится попасть в Рим? Арена за четыре евро - ваша.
И вот Вы уже не Иван Иваныч, а - Цезарь. Внизу, под вашими стопами ночь, улица, фонарь, Верона. Город по-вдовьи одет в траур. Верона, словно задрапирована сумерками, призванными скрыть за дешевым блеском электрических огней подлинный, старинный бриллиант. Бриллиант, ценность которого можно ощутить, лишь утратив его…
