Публикуем фрагмент из НОВОЙ книги издательства - Патрик Морьес. Кабинеты редкостей. Коллекционирование как страсть! Начало главы 5 "Возрождение: дух любопытства"
«Зависнув» между жизнью и смертью, обезьяна, украшающая кабинет английского коллекционера и антиквара Алистера Макэлпайна, являет собой красноречивый символ. «Аrs scimmia natura» («Искусство — обезьяна природы»), — говорили древние, и эту крылатую фразу любители диковинок могли бы легко перефразировать, очарованные природой, имитирующей искусство. Не меньше, чем эта обезьяна, удивляет то, что в последние несколько десятилетий мы наблюдаем возрождение, имитирующее (или воссоздающее) тот театр подражания с участием искусства и природы, который представляли собой кабинеты редкостей.
Близкая искусству ХХ века эстетика кабинета редкостей с 1970-х годов до сих пор вдохновляет на создание повседневных интерьеров по всей Европе. К излюбленной у сюрреалистов теме несочетаемых объектов, проблемам пространства, контекста и обрамления, которые играют ключевую роль в современном искусстве, можно добавить эти примеры оформления интерьера частного дома — сами по себе необычайные произведения, хотя и невидимые именно из-за их частного характера. То, что многие из нынешних «изобретателей» оказываются почитателями гравюр, возможно, знакомых по каталогам XVI–XVII веков, является лишь одной из причин или мотивов этого замечательного возрождения.
Почитаемый, но низведенный до случайной сноски в тексте кабинет редкостей сохранился в современном мире лишь в истории науки или магии, игнорируемый всеми, кроме горстки коллекционеров, проявляющих особый интерес к эксцентричным предметам и решающим поворотным моментам в истории искусства. (Как известно, полная переоценка маньеризма и барокко произошла только в первые десятилетия XX века благодаря анализу Генриха Вёльфлина и его коллег-историков из Вены.) Таким образом, дух любопытства вновь появляется на рубеже XIX–XX веков в творчестве Анри-Рене д’Альманя (1863–1950), малоизвестного, но плодовитого ученого и ненасытного коллекционера.
Фото дает лишь слабое представление об уникальной и обширной коллекции предметов, занимавшей каждый квадратный сантиметр коридора. Так же, как в интерьерах начала XVI века, на стенах висели полотна-обманки. Алтари-престолы времен Генриха IV и свадебные сундуки соседствуют со стульями конца XVI века. Скульптуры из дерева, камня и бронзы перемежаются изделиями из латуни и античными замками. Витрина (вверху) занимала простенок между окнами: здесь выставлены шкатулки, настольные часы, бронзовые фигурки светского и религиозного характера работы мастеров XV–XVI веков.
Библиотекарь Арсенала (часть Национальной библиотеки Франции), обладатель значительного состояния, д’Альмань оставил после себя немало работ, собранных и переплетенных в ряд роскошных изданий формата ин-кварто. Под его руководством и большей частью в частном порядке было напечатано несколько сотен экземпляров каждого из них (что обеспечило ему место в истории французской библиографии, поскольку эти богато иллюстрированные издания предлагают ценную и зачастую уникальную документальную информацию по рассматриваемым в них темам). Он был явно очарован предметами из прошлого, в которых история сохранилась наиболее отчетливо: предметами, используемыми в повседневной жизни, столь же необходимыми, сколь и незначительными. Целые тома, которые до сих пор служат справочниками, посвящены таким вещам, как игральные карты, игрушки и лампы.
Три тома, которые Анри д’Альмань посвятил предметам повседневного пользования, бесспорно, наиболее ярко демонстрируют его одержимость прошлым, материальной культурой прошлого, реконструируемой с помощью этих разных повседневных вещей: обширная панорама жизни в прежние времена, эта работа представляет собой необычайное собрание кухонной утвари, вееров, игровых наборов и шкатулок для шитья, музыкальных шкатулок и инструментов, отвечающих всем потребностям. Изделиям из железа отводилось особое место и в этой работе, и в собрании сочинений д’Альманя (а он посвятил «железкам» не менее трех книг, изданных в 1891, 1902 и 1943 годах, не говоря уже о многочисленных главах в других его книгах). Виртуозное мастерство этих изделий на границе между «искусством» и техникой, естественно, побуждало к сравнениям с хитроумными образцами технической мысли, собранными в кабинетах редкостей, к которым д’Альмань проявлял живой интерес.
Похоже, что большая, если не основная часть из сотен предметов, фотографии которых воспроизводятся в его книгах, взята из собственной коллекции Анри д’Альманя; в его представлении (как и в представлении Самуэля Раша Мейрика) практически все представляло коллекционный интерес. Как и Мейрик, д’Альмань жил в очаровательном доме-музее, который сочетал в себе все стили — от готики до Людовика XV и от французского провинциального ремесла до сирийского маркетри. Дому-музею были посвящены два тома, в одном из которых был рассказ о нем, а в другом — гравюры, иллюстрирующие необыкновенный запас сокровищ. La maison d’un vieux collectionneur (Дом старого коллекционера), опубликованный в 1948 году, продолжает традицию (реконструкции жизни через предметы и жизни предметов), простирающуюся от братьев Гонкур до Марио Праца (хотя и не дотягивает по стилю), и помещает коллекцию д’Альманя в историю Wunderkammern, с которыми она так похожа. Некоторые из гравюр с изображением коллекции д’Альманя, более напоминающей современному зрителю безудержную манию к безделушкам, охватившую ранние годы XX века, невольно вызывают в памяти (подобно современной концепции непроизвольной памяти Пруста) кабинет редкостей. Но в данном случае это всего лишь одна из возможностей, гипотетическая, подтвердить которую удастся, лишь собрав как можно больше примеров; здесь кабинет редкостей — не более чем один реконструированный вариант развития событий, который может стать поводом для анекдота или быть упомянутым вскользь в научном тексте как еще один вариант любительского собирательства.
Объект, наделенный мистикой
Обратимся теперь к пространному описанию, предоставленному Андре Бретоном читателям La semaine de Paris в 1936 году: «Галерея Шарля Раттона на рю де Мариньян в доме № 14 приглашает нас сегодня, 22 мая 1936 года, на приватную выставку сюрреалистических предметов. Среди 200 записей в каталоге мы находим “природные объекты”, минералы (кристаллы, содержащие воду стотысячелетней давности), растения (плотоядные виды), животных (гигантский муравьед, яйцо, отложенное одним oexpyorhix), “интерпретации природных объектов” (обезьяна среди папоротников) или “включенных” в скульптуры, а также “разрушенные объекты” (иначе говоря, измененные природными силами, пожарами, бурями и прочим). Здесь впервые представлены публике несколько предметов из мастерской Пикассо, которые исторически занимают свое место рядом со знаменитыми “реди-мейдами” и “преобразованными реди-мейдами” Марселя Дюшана. Наконец, так называемые “дикарские” предметы, лучшие фетиши и маски из Америки и Океании, отобранные из частной коллекции Шарля Раттона. “Математические объекты” — поразительные воплощения в форме тончайших проблем трехмерной геометрии, в то время как “найденные объекты” и “интерпретированные найденные объекты” подводят нас к собственно “сюрреалистическим объектам”». Общее происхождение или родство между возможным содержимым кабинета диковинок и этим длинным скучным перечнем странного, необычного и причудливого — что однозначно относится к физическому и духовному пространству модернизма, где-то между «реди-мейдами» Дюшана и экзотическими предметами Пикассо, — теперь проступает со всей ясностью. Многие сюрреалисты, начиная с Бретона и Элюара, были страстными коллекционерами, что неудивительно, если учесть, что с самого начала предмет как объект, будь то обыденный или экзотический, ремесло или искусство, в своем естественном состоянии или в сочетании с другими, играл фундаментальную роль в восприятии и эстетике сюрреализма.
За это главенствующее положение, естественно, нужно было заплатить определенную цену: столь же важным, как и реальное существование объекта, было его «внутреннее содержание», тень, которую он отбрасывал на мир психики, «образ, представленный духу» или природе «в ее отношениях с внутренним сознанием». Существенным следствием этой двойственности было «крайне незнакомое ощущение, исключительно тревожное и сложное по своей природе», или «дезориентация чувств».
Это «свойство неизвестности», которым обладает предмет, всегда лежало в основе культуры диковинок: «случайный» или второстепенный характер всего того, что редко само по себе и потому редко встречается; тайное очарование, но существенное в череде мотивов, движущих коллекционером, который стремился удивить других так же сильно, как он сам стремился быть удивленным. Парадоксально, но странность любого предмета в кабинете редкостей была самой верной гарантией своего рода реального существования: реального существования далеких культур, живым доказательством которой он служил, или же скрытых сфер в самом природном мире. Помещенная в центр внимания и еще более преувеличенная сюрреализмом, эта способность объекта входить в реальность и выходить из нее принимала, напротив, полемическое измерение, давая основания для оспаривания статуса реальности и всех свидетельств в ее пользу. Вещи, как писал Альбер Беген в отрывке, выделенном Бретоном, «сгруппированные по законам, не поддающимся формулировке, — законам внешних случайностей или невесомых и произвольных скачков бессознательного, — отрываются от своего обыденного, повседневного значения и мистифицируются, вновь обретая свободу и способность принимать таинственный и иррациональный смысл: то, что делается мистическим… есть “реальность”, многогранное явление, которое трансцендентальная ирония уничтожает огнем».
В своих неустанных усилиях «дискредитировать вещи и творения разума» сюрреализм вновь открывал, одну за другой, все переменные культуры редкостей, чтобы освободить их потенциальную ценность. Первой среди них была принципиально нефункциональная природа объекта. Еще в 1924 году Бретон предложил изготовить «некоторые из тех объектов, к которым мы подходим вплотную только во сне и которые кажутся столь же неоправданными в смысле полезности, как и в смысле декоративности» (Introduction au discours sur le peu de realité). Десять лет спустя он мечтал о «машинах высококлассной конструкции, не имеющих никакого полезного назначения», о «планах огромных городов, которые… нам не под силу построить» и «абсурдных и очень сложных автоматах, которые были бы неспособны делать что-либо так же хорошо, как человек» — невозможно хитроумных устройствах, которые, естественно, заняли бы почетное место среди множества бесполезных предметов, необходимых для организованного порядка любого кабинета редкостей.
С его экстравагантностью, неприятием обычного здравого смысла и бесполезной тратой энергии сюрреалистический объект яростно насаждал «беспорядок», что стало одной из главных причин изгнания кабинетов редкостей из культуры Просвещения. Точно так же в сюрреализме под видом «систематического беспорядка» вновь дала о себе знать еще одна из главных осей кабинетов редкостей, а именно способность предмета иметь метафорическое значение и сила этой метафоры. Кабинет редкостей рассматривал себя как театр мира, метафору творения и, следовательно, тайной гармонии Вселенной, а сюрреалистический объект «связывал» только два равных друг другу явления, которые диссонировали, были несходными и «непримиримыми», как сказал бы Лейбниц (основной идеей сюрреализма, напоминал Бретон, придавая новое звучание Лотреамону, была «случайная встреча двух далеких нереальностей на неподходящей почве»).
Очарованный игрой соответствий и мифологией оккультизма, сюрреализм перенял некоторые из этих элементов и перевернул их вверх ногами, опрокидывая использование метафоры точно так же, как Маркс проделал это с диалектикой. Далекий от того, чтобы содержать и отражать иерархию существования, объект теперь должен был играть центральную роль в «культуре последствий систематической дезориентации»; указывая на иную реальность, он больше не отсылал назад к успокаивающему, чувственному миру божественного порядка, а смотрел вместо этого на отклонившийся от нормы, разрозненный мир грез и чудес.
Патрик Морьес. Кабинеты редкостей. Коллекционирование как страсть
· Книга об истории коллекционирования, о корнях современных музеев, о предметах странных и безумных, диковинных, уродливых, жутких, прекрасных и божественных;
· О личных коллекциях королей, герцогов, знаменитых династий;
· Книга с самыми невероятными иллюстрациями, она рассказывает о начале «культуры любопытства» XVI века и появлении кабинетов редкостей;
· Автор – Патрик Морьес, известный французский писатель, журналист, коллекционер.