Когда будущего патриарха Никона познакомили с юным царём Алексеем Михайловичем, между ними началась горячая дружба, так как уже в первой беседе выяснилось, что упования и чаяния у них одни: сильная православная русская держава, а столица её Москва – Третий Рим, в которой юный царь видел себя Константином.
Царь со слезами на коленях уговорил Никона стать патриархом. Ох, как Никон не хотел этого! Но, поднимая с колен царя, и сам плакал и понимал, что завистливое, алчное и упёртое боярство не даст ему жизни на церковном престоле. А боярам было с чего упираться – не по-христиански они тогда соединялись с предателями и шпионами, ведя совместную торговлю, хищения и бесконечные интриги себе во благо, стране во вред. Соглашался Никон с тяжёлым сердцем, и предсказал, что быть ему патриархом не больше 6 лет… Клялись ему архиереи и царедворцы, что будут слушаться в духовных вопросах и в церковные дела не лезть. Не очень-то верил Никон, но слёзы царя…
Своим «собинным» другом и Великим государём называл царь патриарха, когда они приступили к воплощению своей мечты о Святой Руси. И видится нам издалека, что то, что сделано, невозможно простому человеку. Из руин Смутного времени, распрей и конфликтов поднималась Держава усилием симфонии двух властей – церковной и государственной, которая на тот момент мощно звучала на русской земле.
Царь воевал, отстаивая прежние государственные границы, Никон строил. Один благословлял и молился, другой выделял средства и поддерживал начинания.
Много чего тогда удалось патриарху, который во время царских походов фактически управлял страной. По всей земле шло строительство, вокруг монастырей возникали посады, возрождались села. Москву освободили от иноземных хищников, закабалявших русских людей.
И, конечно, злобных врагов, лютых волков наживал себе своей деятельностью святейший Никон. Закрывая кабаки, запрещая убой зверей и вывоз пушнины, устанавливая строгие церковные порядки. Чего стоила только одна борьба с повальным пьянством, когда население и так вымерло на многие вёрсты вокруг Москвы! Озлобленные попы и бояре жужжали как улей, когда в церкви были прекращены хомовые пения, восстановлен ход богослужений, убраны со стен портреты купчих, называемые «богородицами».
А чёрной тенью за всем этим стоял внешний враг, время от времени с Запада, из католического Рима слышались грозовые раскаты. Так пришла на Русь чума, Москва вымирала. Царь воевал, Никон спасал его семью в глухих местах, дальше от очагов заразы… Никого не потерял! Плакал царь от радости, когда повстречался с невредимой своей семьёй… Плакал патриарх, глядя на опустевшую, одичавшую столицу, начинал сначала…
Византия пала, Рим окатоличился и стал первым врагом Москвы; чтобы воплотить идею о вселенском православии, нужно было не только восстановить ход богослужения, но и исправить книги, по которым оно шло. Книги эти были многократно переписаны и далеко отошли от начального образца, включив в себя не только суеверия, но и откровенно нехристианские мысли. (Что бы потом не говорили, а книги были исправлены и богослужебный чин идёт по восстановленному Никоном строю).
Как улей жужжало завистливое боярство, подстрекаемое с Запада. Во все щели проникали осы, жалившие в уши царя. И начался раскол, только не тот, который вменяют Никону, как церковный – не было при Никоне никакого раскола (и не был он жестоким, а жёстким, да, был – ничего без этого не сделаешь). Раскол начался у царя с патриархом. Мотивы его до сих обсуждают историки, автор же склоняется к тому, что чадолюбивого царя шантажировали потравой детей, а уж царь как никто знал, как травят при дворе – родственников, жён, детей и самих царей.
Что-то очень мощное заставляло царя искать удаления ни в чём неповинного, более того, всячески заслуженного патриарха. Святителя, который ушёл из столицы строить монастырь, «пока не уляжется царский гнев».
Был призван лишённый митрополичьего сана содомит Паисий Лигарид, платный агент римской пропаганды, очень ловкий софист и интриган, 4 года фабриковавший святейшему Никону иск. Были призваны расстриженные греческие патриархи. Все хорошенько подкуплены. Все подготовлены. В Москве, несмотря на ненависть к Никону, никто не решался его судить – страшно судить Святителя и отца, да и права такого у них не было. Настоящие восточные патриархи отговаривали Алексея Михайловича от такого шага, убеждали сделать шаги к примирению, но что-то было сильнее логики…
Когда судили Никона, все лигаридовские аргументы рассыпались прахом, остался невнятный один – зачем оставил патриаршество? А он не оставлял, он не отрекался от сана, а ушёл строить Новый Иерусалим, задуманный царём в юности (и место-то для этой святыни царь сам выбирал).
Тем не менее, судили иском сфабрикованным, судом некаконичным, следовательно, не имеющим силы, ничтожным. Святейший сказал: «Суд судивших меня патриархов ставлю я ни во что», да и на Востоке поставили эту фальшивку ни во что. А в Москве сняли со святейшего облачение, посадили в сани и помчали из Москвы на Север. Толпы народа стояли у ворот, проводить отца – любили патриарха в народе – да боясь бунта, людей обманули, направили в другие ворота. И поехал он, никем не сопровождаемый…
А был декабрь, мороз стоял, и царь послал вдогонку «собинному» другу шубы, которых друг не принял… По пути с разгону ударили возчики сани с патриархом о дерево, так что сани в щепы, а св. Никон уцелел, хоть даром ему эти почти смертельные удары не прошли. Однако при здоровом духе могучим было и тело Никона.
Его и ядом травили, и морили в изгнании, а Никон выстоит и берется за дело – ставит новые кельи при древних монастырях, разводит огороды и птиц, которых чрезвычайно любил… Птичка ему и конец предсказала…
Царь, как мог, благоволил Святителю со стороны, не позволял совсем уж притеснять, слал подарки. И просил, просил прощения. Со временем смягчился Никон и простил, написал Алексею Михайловичу в грамоте: «Как человека я тебя прощаю, как государя простить не могу».
***
Этим можно бы и закончить рассказ, остаётся лишь добавить, что царь стал болеть и умер (некоторые считают, что всё-таки отравили его). Близкие царя, особенно сын - молодой царь Фёдор благоволили патриарху. Он выпустил Никона из заточения и, когда по пути Святитель умер, то по просьбе царя Фёдора восточные патриархи прислали грамоту, что Никон был и есть святейший патриарх русской церкви.
Перед смертью Святитель всех простил и благословил. Когда гроб с его телом прибыл к Новому Иерусалиму, его встречал царь Фёдор. Открыли крышку – тело оказалось нетленным, царь, встав на колени, со слезами облобызал чело святейшего Никона и вместе с другими понёс издалека гроб к монастырю. Заупокойная служба длилась 10 часов, и царь всё это время не отходил от гроба. Гробница Никона находится под Новоиерусалимской Голгофой в Предтеченском приделе…
фото автора