В начале мая 1977 года у меня, тогда студента четвертого курса, выпало несколько свободных дней, которые я решил потратить на небольшое путешествие по Буйскому району Костромской области. Выше города Буя в реку Кострому впадает два правых притока, Жилая Шача и Нежилая (Пустая) Шача. Жилой река называлась потому, что на её берегах было несколько небольших деревень, здесь издавна жили люди. На Нежилой Шаче не было ни одной деревни, это были довольно глухие места. Река пересекала сплошной массив леса, в то время ещё мало затронутый рубками. Об этой реке мне рассказал Владимир Иванович Матвеев, замечательный охотовед и интересный человек, долгое время работавший в охотинспекции, потом на кафедре зоологии в пединституте, а впоследствии на Костромской лесной опытной станции. Владимир Иванович много сделал для расселения бобров в Костромской области, сам возглавлял бригаду боброловов, которая отлавливала живых зверьков и развозил их по рекам. Проводил он выпуски бобров и на Нежилой Шаче. В.И. Матвеев рассказывал, какие там дикие, безлюдные места и мне захотелось посмотреть на эту реку своими глазами. Поехал я один, так как мой друг и неизменный напарник по походам Виктор Малов закончил институт и ушёл служить в армию. К этому времени я уже имел немалый опыт походов и жизни в лесу. Но в такой длительный одиночный поход собрался впервые. Конечно, лес давно уже стал родным домом, где всегда можно было достаточно комфортно устроить ночлег, приготовить пищу и укрыться от непогоды. Без особого напряжения проходя в день по двадцать пять-тридцать километров, я планировал обследовать нижнее и среднее течение Нежилой Шачи, заглянуть на Красное болото (верховое болото на левом берегу реки) и вернуться обратно в Буй через пять дней.
Хотя всё это было достаточно давно, но дневники тех лет сохранили немало подробностей этого путешествия. Ведь в конце концов не столь уж важно, когда ты прошёл по этой земле, вчера или сорок лет назад. Главное, что прошёл, увидел, узнал, пережил и сохранил в памяти. К сожалению, не осталось фотографий тех лет, поэтому для иллюстраций использованы более-менее аналогичные изображения из открытых источников.
Утренним автобусом из Костромы 3 мая 1977 года я доехал до города Буя. Дальше я шёл пешком, сначала вдоль железной дороги, а потом проселочными дорогами через деревни Угольское, Упыревка, Добрецово, Дор-Шача и вышел к Жилой Шаче. Пройдя ещё час по лесной дороге вдоль берега Костромы, к вечеру этого дня достиг устья Шачи Нежилой. Здесь, на берегу реки Костромы устроил первый привал, разбил лагерь и подготовился к ночёвке. Солнечный майский день догорал долгой вечерней зарей. С заходом солнца похолодало и я понял, что ночью будет заморозок, поэтому надо было заготовить побольше дров для костра. Оборудовав место для ночлега, и разведя костер, принялся готовить ужин. В целях снижения веса груза с собой были взяты в основном сухие продукты: сухари, баранки, сублимированные супы в пакетах, крупа и макароны. Котелок был один, поэтому приходилось сначала готовить кашу, а затем, вымыв котелок, варить чай. Темнота вокруг костра понемногу сгущалась, постепенно смолкал птичий хор, лишь неподалеку все реже повторял свою грустную песенку певчий дрозд да перекликались в подлеске зарянки. Комаров ещё не было и лежать у костра, подложив под голову полупустой рюкзак было очень приятно. Нодью (таежный зимний костер из трех бревен) я делать не стал, устроив просто длинный костер из сушняка. Вскоре в сумерках прозвучало знакомое циканье и надо мной с хорканьем пролетел первый вальдшнеп. А затем они пошли один за другим, с очень небольшими перерывами в несколько минут. Иногда кулички летели парами и тройками, покачиваясь в воздухе и почти касаясь друг друга крыльями. Никогда в других местах мне не приходилось видеть такой активной тяги вальдшнепов, как в эту майскую ночь на берегу Костромки. В самый глухой час ночи, проснувшись, чтобы подкинуть дрова в костер, я услышал неподалеку бубнящий голос ушастой совы, повторяющей свое бесконечное «у-у-у-у-у-у».
На следующее утро, собрав вещи и тщательно залив костер, я отправился вверх по Нежилой Шаче. Обычно я шёл по берегу реки, иногда выходя на край долины, где идти было легче, чем в захламленной половодьем пойме. Влажные, местами заболоченные смешанные леса чередовались с участками старых сумрачных ельников. Вскоре стали встречаться бобровые плотины и разливы бобровых прудов, обходить которые приходилось по высокому коренному берегу. В этот день мне посчастливилось найти гнездо ястреба-тетеревятника на большой старой березе в глубине леса. Самка ястреба без единого крика серой тенью сорвалась с гнезда и скрылась в лесу. То, что гнездо жилое, можно было определить по лежащим на его краям зелёным веткам сосны. Неподалеку от гнезда я нашёл пункт разделки добычи ястреба на высоком берёзовом пне. Здесь лежали перья и расклеванная грудина глухарки, остатки рябчика, двух ворон и дрозда-рябинника. Забраться в гнездо не удалось, да я и не хотел беспокоить птиц в столь ответственный период, поскольку по срокам у ястреба в эти дни должно было происходить вылупление птенцов. Это было первое найденное мною гнездо тетеревятника и я был очень рад находке. Огорчало лишь то, что гнездо находилось так далеко от дома и я не мог организовать наблюдение за ним.
Ещё два дня я поднимался вверх по реке, учитывая бобровые поселения и встреченных птиц. Посетив Красное болото, я нашёл широкую просеку, идущую в направлении восток-запад, имевшую, как я позже выяснил название Переяславский просек, по которой напрямую вышел к реке Костроме, не петляя больше вслед за извилистым руслом Нежилой Шачи. На следующий день я должен был уже быть в Костроме, но мне ещё предстоял довольно долгий путь до Буя. К тому же, пробираясь через завалы, на острых еловых сучках я порвал оба болотных сапога, а идти надо было вдоль реки Костромы, пересекая многочисленные ручьи и протоки. И хотя я заклеил сапоги подручными средствами (лейкопластырем из походной аптечки), но понимал, что это ненадежно и в любой момент сапоги снова потекут. Надо было придумывать иной вариант возвращения. В то время Костромка была сплавной рекой, по которой весной осуществлялся молевой сплав леса, поэтому на её берегах лежало много древесных стволов, но ещё больше их плыло по реке. Я прикинул расстояние, отделявшее меня от Буя, и решил, что лучше преодолеть его на плоту. Найдя на берегу реки проволоку и куски досок с ржавыми гвоздями, я принялся за изготовление плота. Связав пять бревен проволокой, я дополнительно скрепил их поперечинами из срубленных на берегу молодых березок. Плот вышел довольно хлипким, поскольку гвоздей было мало, а связанные проволокой бревна слегка шевелились относительно друг друга при небольшом волнении. Но всё же это сооружение из пяти бревен меня выдерживало, хотя и было не очень надежным. Срубив в прибрежном лесу пару сухих жердин, я изготовил из них две греби, стесав топором лишнюю древесину в комлевой части наподобие лопасти весла. Из кусков досок сделал площадку посередине плота, а из небольшой чурки, прибитой волнами к берегу – сиденье. Наконец, закончив приготовления, я загрузил на плот свой похудевший за эти дни рюкзак, устроив его на площадке, и запрыгнул сам. Упершись в берег шестом, я оттолкнул плот от берега и путешествие по реке началось.
Был самый разгар половодья. Вода в Костромке бурлила, образуя воронки водоворотов на стрежне. По реке плыло множество бревен молевого сплава, иногда они приближались к моему плоту, стукались об него, терлись с противным скрипом о крайние бревна. Постепенно я вывел плот на стрежень, где было самое быстрое течение, и в дальнейшем старался его не терять. Плот неплохо слушался, поворачиваясь и маневрируя под действием гребей. Я специально сделал пару гребей и разложил их по концам плота, чтобы можно было подгребать с нужной стороны, не перенося тяжелые жерди с одной стороны на другую. Но подруливать приходилось не часто, плот плавно двигался, увлекаемый течением и у меня было достаточно времени, чтобы любоваться проплывающими берегами.
Сидя на чурке в середине плота и выравнивая иногда его движение, я вспоминал прошедшие пять дней жизни в буйских лесах. Всё это время я не видел ни одного человека, ни с кем не разговаривал, спал у костра под открытым небом, ел скудную пищу из закопченного котелка, но, в то же время, совершенно не чувствовал своего одиночества. Ведь вокруг меня шла весенняя жизнь дикой природы наших лесов. Гремел утренний птичий хор, шуршала в сухой траве бурозубка, шлепали по лужам широкие лосиные копыта и мягко ступали медвежьи лапы, оставляя отпечатки на влажном иле в пойме реки. А по ночам, когда гасли последние отблески зари и видимый мир сокращался до узкого круга, освещенного пламенем костра, лес наполнялся голосами сов. Обычным здесь был мохноногий сыч, чей голос я слышал каждую ночь. В среднем течении Нежилой Шачи, совсем рядом с моим лагерем, с жутким хохотом перекликалась пара серых неясытей, а на ночевке у Красного болота где-то в дальней его части бубнил филин.
В течение дня, особенно в утренние часы, было множество встреч различных воробьиных птиц, самцы которых в это время не прячутся, а наоборот, стараются показать себя, песней и демонстративным поведением обозначая свой гнездовой участок. Самыми обычными, как везде в наших лесах были зяблики. Часто встречались, особенно по участкам леса с молодыми елочками, зарянки. Из наиболее интересных следует назвать встречу пары овсянок-ремезов в заболоченном березняке при подходе к Красному болоту, крапивника на краю старой захламленной вырубки и лесного жаворонка – юлы на вырубке к северу от Красного болота.
На реке встречались еще стайки уток, хотя пролет водоплавающих уже подходил к концу. Гоголей не было совсем, зато обычными видами были кряквы, чирки, свиязи, шилохвости, хохлатые чернети. Иногда высоко в поднебесье проходили стаи белолобых гусей, идущих вдоль Костромки в сторону Галичского и Чухломского озер. Солнце снижалось, весенний день медленно угасал. Вскоре мой плот плыл уже по тёмной реке, освещённой лишь полоской догорающей вечерней зари. С обоих берегов близко к воде подступал лес, у берегов тени сгущались в постепенно уплотняющийся сумрак. С берегов ещё доносилось пение разноголосого птичьего хора, по всей реке раздавались скрипы, шорохи и глухие удары сталкивающихся бревен. Деревень по берегам не было, поэтому не видно было ни лугов, ни полей. Открытые угодья на берегах появились лишь перед самым Буем. Как только по берегам появились луга, в ночной птичьем хоре зазвучали новые голоса. Со всех сторон раздавались всхипывающие крики чибисов, вдалеке тянул заунывную песню большой кроншнеп. А над рекой послышался вдруг глухой топот, очень похожий на звук копыт скачущей галопом лошади. Топот перемежался редкими хлопками, напоминающими аплодисменты. Не понимая, откуда исходят эти звуки, я внимательно осматривал прибрежные ивовые кусты. Однако вскоре аплодисменты раздались прямо над головой и, оторвавшись от берегов и взглянув вверх, я увидел как бы безголовый силуэт парящей над рекой совы. Эти странные звуки издавал токующий самец болотной совы, кружащий в сумраке над своим гнездовым участком.
Мне предстояло плыть почти всю ночь, к Бую я рассчитывал подойти ранним утром. Однако скорость течения, по-видимому, оказалась больше, чем я предполагал и уже на рассвете мой плот подходил к запани перед городом. Здесь река была перекрыта цепочками сцепленных друг с другом плотов, которые сдерживали плывущие по реке бревна. Большая водная площадь была сплошь заполнена лесом, бревна покрывали все водное пространство от берега до берега на расстояние около километра по реке.
К счастью, я вовремя заметил это скопление бревен, ведь плот заднего хода не имеет, и, если бы его прибило в середине этого затора, перебраться на берег я бы уже не смог. Поэтому, увидев впереди скопление бревен, я стал активно подгребать к берегу и, незадолго до запани, причалил плот. Солнце только-только показалось над горизонтом, а я уже стоял на твердом берегу, радуясь удачному завершению плавания. Бессонная ночь на реке была позади. Поставив на площадку плота два порванных сапога, я переобулся в лежащие в рюкзаке кеды и оттолкнул плот от берега. Он двинулся по течению, постепенно удаляясь, в окружении плывущих бревен. Поблагодарив мысленно свой корабль и попрощавшись с ним, я пошел в сторону города и через час уже сидел в первом автобусе на Кострому.
Приходилось ли вам путешествовать в одиночку по диким лесам? Поделитесь своим опытом и оцените мою историю.
Если вам понравился рассказ, ставьте лайки и подписывайтесь на наш канал.
Мы рассказываем о том, что хорошо знаем, видели своими глазами и испытали на собственной шкуре.