Был чёрный океан, и белый свет, и каменными были астероиды.
И ждали на земле благую весть.
И говорила мама гуманоиду. "Совсем уже ты взрослый у меня. Садись в тарелку и лети за звездами. Вдруг на земле живёт твоя родня. А ты для них далёкий, неопознанный.
И гуманоид взял и полетел.
Твердел алмаз, слабело притяжение.
А дома накопилось много дел, но полон бак, и принято решение.
И путь его сквозь сотни световых был трудным, долгим, даже дольше Симпсонов.
Сперва скучал, зевал, потом привык, потом завёл тетрадь, решил записывать
правдоподобно, тщательно в неё, кого он встретил и чего он делает, о чем ему Вселенная поёт медовые медвежьи колыбельные.
Когда он близко полетел к земле, то намертво прилип к иллюминатору.
Смотрел, как по саванне ходит лев,
почувствовал вкус лавы в старых кратерах,
погладил паутину тонких рек и города, горящие сапфирами.
Когда он приземлился во дворе, не вышли люди, чтоб фотографировать,
не вылезли зеваки на балкон, не выключили гаджеты и ящики.
Все попросту решили - ComicCon, а может, креативят коммунальщики.
Тогда он люк открыл и сверху встал. Прямой, как палка, тихий, как бессоница. А город хохотал - забавный танк, к параду уже майскому готовятся. Ему хотелось плакать и кричать, мол, вот он я, давайте контактировать. Спросите про начало всех начал из интереса, что ли, из спортивного. Спросите, где мой дом, и кто я сам, как наша развилась цивилизация.
И были цвета фуксии глаза. Одна старушка ("ходють тут паяцами")
обидно обронила,
как талон,
как бусину мышиного стекляруса:
"В нас столько скептицизма, охламон, что мы тут ничему не удивляемся".
Он улетал в огромное ничто, чертя во тьме железом синусоиды.
Был кружевной огонь и ровный ток.
И каменными были астероиды.