Наконец объявляешь друзьям, что ты мёртв внутри, что теперь ты и Данте годишься в поводыри, что возвел в абсолют монотонный сердечный ритм, и зачем это всё "горит", раз оно болит.
А потом, как восточный сезам, ты встречаешь сам ту, в глазах у которой проклятые чудеса.
Тут тебе и эльфийский лес, и Христос воскрес, и соломенный кельтский крест, и болотный бес.
Как безумный, хватаешь, уносишь из этих мест, на насест её, птицу-волшебницу, под арест.
Всё же правильно, всё же так искренне, по любви.
Ты приносишь любовь в тёплый дом, говоришь: "Живи, посмотри, тут такое гнездо - ещё вить и вить, ты ж не хищная птица, ты вовсе не Харли Квин".
И живёт она в доме, его называя "тыл", свои замки взрывая, сжигая свои мосты, беспокоясь, что можешь устать, не поесть, простыть.
Но ты смотришь однажды - глаза у неё пусты.
И не слышатся больше зовущие голоса, и куда-то девались чудесные чудеса.
Задаешь ты себе вопрос: "Ну а дальше что?", начинаешь латать её сердце, как решето.
Открываешь тяжёлые двери цветным ветрам, посвящаешь чужую изнанку ночным кострам. Ты готов на любую из жертв, из дорог, из трат, ведь зачем нужен рай, если хочется умирать.
С тобой рядом волшебница-птица, в её глаза возвращаются дивные, давние чудеса.
Тут тебе и следы от копыт, и железный бык,
Тут и звёздная пыль, и причина для ворожбы.
И когда за окном начинают мелькать столбы, ты уже понимаешь, что лучше не может быть.