П И С К У Р Ё В В Л А Д И М И Р
ВОСПОМИНАНИЯ СЕРЖАНТА СОВЕТСКОЙ АРМИИ
1972 – 1974г.
РЕАЛИИ, КОТОРЫЕ ПРОИСХОДИЛИ СО МНОЙ В АРМИИ, ОПИСАНЫ, ВНЕ, ХУДОЖЕСТВЕННОГО КОНТЕКСТА. ЭТО ГРАФОМАНСТВО, ПОРОЖДЁННОЕ НОСТАЛЬГИЧЕСКИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ О ТОМ, КАК Я СЛУЖИЛ В СОВЕТСКОЙ АРМИИ. МОЯ АРМИЯ ПОЛУЧИЛАСЬ ДОБРОЙ, МЕСТАМИ ЗАБАВНОЙ, С ЭЛЕМЕНТАМИ ПРИКЛЮЧЕНИЙ. ЭТО ДОБРАЯ ПАМЯТЬ О ТЕХ ЛЮДЯХ, С КОТОРЫМИ Я СЛУЖИЛ.
МОЯ ДОБРАЯ АРМИЯ.
ГЛАВА 1.
ПОВЕСТКА
Вторая половина октября. Мне восемнадцать. Поднимаюсь по порожкам своего подъезда. Вот и почтовый ящик. Вижу, что-то торчит. Отгибаю дверку – ключа у меня никогда не было - достаю. Бумага с желтоватым оттенком – повестка. Читаю: явиться 4 ноября 1972 года в военный комиссариат, по такому-то адресу. Ожидание этой бумаги уже сверлило мой мозг, но всё произошло, как это часто бывает – внезапно. В этот момент, я был в каких-то совершенно своих мыслях, абсолютно не касающихся армии. И вот на тебе – стою в своём подъезде и держу повестку в руках. Смотрю на неё и думаю: - Ну вот, и пришла, моя очередь. –
Отец воевал, брат старший служил, я тоже не собирался отлынивать. Даже хотелось. Поэтому ждал со дня на день и вот - дождался. Чувства мои были затронуты, эмоции потекли из меня, как лава из вулкана. Волнение охватило меня. Дома все бросились читать повестку и каждый её комментировал. Мама со слезами, отец с гордостью, брат с юмором. Я вспомнил, как уходя в армию, он просил меня поставить песню «Как провожают пароходы». Она была на виниле в журнале. Я поставил, мы послушали, и он ушёл на три года. Теперь вот я - иду. Да, видимо повестка, думал я, это не просто приглашение куда-то, это знак, символ, это какая-то точка, от которой начинается отсчёт нового времени. Ты ожидаешь его, ты готовишься к нему, в сущности ничего о нём, не зная. Не зная, и даже не предполагая, каким оно будет и что ожидает тебя там, в этом будущем. О, если бы я знал, какие приключения меня ожидают, если бы я только знал! Да, пути Господни неисповедимы – так кажется, говорят. А моя дальнейшая служба, подтвердила, что так оно и есть.
До 4 ноября оставалось недели две. Показав повестку, я уволился с работы и стал ходить по родственникам. Надо сказать, что на всех, повестка оказывала магическое воздействие. Все держали её, с каким-то особым уважением, и каждый мне что-нибудь говорил, считая это своим долгом: напутствовал, советовал, предостерегал, увещевал ну и так далее. Я всех выслушивал и кивал головой, а потом мы чокались и выпивали. И так продолжалось по многу раз. Все мои родственники меня очень любили и хотели отреагировать на появление повестки, как можно достойнее и у них это получалось. До 4 ноября я почти не был дома. Приходил только к вечеру, но родители не обижались, понимали – повестка. Её магическая сила оказывала такое воздействие на окружающих, что стоило мне только сказать, что у меня на руках повестка в Армию, как тут же, передо мной, как будто распахивались двери. Как будто какая-то невидимая сила, делала меня, перед всеми, каким-то особенным, креативным, что ли. Но больше всего повестке обрадовались мои коллеги по работе. Они собирались очень достойно меня проводить и ожидали большой проставы с моей стороны. Так оно и получилось. Водки и еды было много. Речи выступающих лились рекой, так что к концу проводов, я даже про армию забыл, я даже забыл, зачем мы вообще собрались, я уже почти ничего не помнил, так как я до этого, почти не пил, а тут пришлось и. И домой будущего солдата кто-то привёз на такси. Больше я ничего не помнил. Утром на кухне, я услышал, как мама сказала за завтраком отцу: «Вот наделала то дел, эта повестка. Ребёнок запил».
Выйти к ним я не мог – сильно болела голова. А на моём столике рядом с кроватью, уже изрядно помятая, лежала повестка. Я смотрел на неё и думал: вот ведь, какая-то одна маленькая бумажка, а как сильно может изменить жизнь человеку. Всё-таки есть в ней какая-то неодолимая и огромная сила. И всё к чему она прикасается становиться второстепенным, и только одна она – повестка, верховодит над всем. Так сильно, наши люди, любили и уважали родную Советскую Армию. Вскоре и мне предстояло её полюбить. Третьего ноября, прямо с утра пошёл в парикмахерскую. Шевелюра была густая. Сел в кресло и сказал: - Наголо.
- Вы что, молодой человек, - возмутилась парикмахерша, - не жалко? - Молча достал из кармана и показал повестку. Она всё поняла и с каким-то молчаливым извинением в лице, начала удалять мои густые волосы. Я смотрел в зеркало, видел, как волосы отделяются от моей головы и падают куда-то вниз и мне казалось, что я, превращаюсь в какого-то, монстра, смотрящего на меня из зеркала. Девушка стригущая меня, как будто прочитав мои мысли сказала: - Не волнуйтесь, они скоро отрастут, с ними это быстро случается.
- Спасибо, - улыбнувшись, сказал я. Когда всё было закончено, я заплатил и вышел из парикмахерской. Впереди был целый день. Куда теперь? Завтра с утра в Военкомат и в Армию, а сегодня, последний день - надо было как-то провести. Решил погулять по городу. Дома, улицы, магазины, трамваи – всё было знакомым, привычным, постоянным. Даже люди, казались знакомыми. Но сейчас, я как будто бы прощался с ними и в душе моей, что-то происходило. Наверное, так происходит всегда, когда ты понимаешь, что вскоре, всего этого не будет, будет другой мир, другая жизнь, другие ощущения. Расставаться с тем, к чему привыкаешь с детства - всегда грустно. Даже если это привычное, что-то неодушевлённое и неживое. Всё равно оно твоё. Ты вырос с ним, живёшь с ним, привыкаешь к нему. И завтра, со всем этим ты расстанешься и увидишь ли когда-нибудь ещё?
Всё-таки армия, это не детский сад и даже не школа, это какой-то особый накал страстей, переживаний и ощущений, и всё это сконцентрировано, какими-то особыми обстоятельствами, и ожидать можно было чего угодно. Но, повестка пришла и поставила большую, жирную точку, в конце этого этапа моей жизни. Вечером, дома, с родителями и братом, сидели и вспоминали. Старались вспоминать только хорошее, даже весёлое, смешное. Но всё это происходило на каком-то грустном фоне. И все понимали, что причиной этих ощущений – была повестка. Завтра, её магическая, грозная сила, вступала в действие и начиналась моя новая жизнь. Армия ждала своего солдата!
ГЛАВА 2.
АРМИЯ НАЧИНАЕТСЯ
Призывной пункт гудел, как улей. Новобранцы сидели на скамейках и ожидали своей очереди. Время от времени, произносились, чьи то фамилии и их забирали. Я тоже ждал, но меня не забирали. Так прошёл целый день и наконец – то, к девяти вечера, всех кто остался, вывели во двор, построили и приказали идти домой. Я оторопел, неужели не заберут, неужели я не нужен нашей армии. Но, я ошибался, я был нужен, просто нас отпускали до 17 ноября, вечером которого, нас всех должны были отправить в город Харьков. Приходить сразу на вокзал, на платформу, к поезду.
Мерно постукивают колёса. Нас полный вагон – мы едем в Армию. Многие ужинают и, конечно, не в сухомятку. То там, то там, раздаётся громкий смех – анекдоты, байки. Незаметно подъезжаем к Харькову. Выходим из вагона, строимся и идём долго на Холодную Гору. Вот и забор, за забором казармы, проходим через ворота КПП и подходим к своей казарме. Время – час ночи. Заходим в казарму, вызывают по списку и подводят к кроватям. Я, видимо замешкался и оказался без кровати и сержант отвёл меня в свой угол и сказал: - Ложись здесь. - Я разделся и лёг. Только закрыл глаза и меня не стало.
Открываю глаза и слышу, кто-то орёт: - Рота подъём, выходить строиться. - Не могу понять, что происходит? Господи, где я? Вспомнил: - Да я же в Армии. –
Быстро встал, оделся, побежал в строй. А в какой строй – не знаю. Стал где-то сбоку. Стою, жду, что будет дальше. Армия началась.
«Рота равняйсь! Смирно!» - раздался голос. Перед нами появился человек с погонами старшины – в званиях, по крайней мере, до генерала, я разбирался. Подозвал к себе сержантов и раздал им списки. Сержанты были местные, прослужили по году и хорошо знали, что им делать. Моя фамилия была в списке сержанта с каким-то хитрым лицом – так мне показалось, и вскоре наш взвод под его командой, выстроился к старшине, чтобы получить воинское обмундирование. Старшина на глаз определял размер и его помощники всё быстро выдавали – от нижнего белья с портянками, до шинели и бушлата. Головные уборы старшина подбирал каждому тоже на глаз. У него это здорово получалось, потому что недовольных - практически не было. Всем, всё, было впору. И мне тоже повезло. Правда, сапоги, немножко болтались на ноге, но я подумал, что к этому можно было привыкнуть. А зря, подумал, как потом выяснилось. Затем, мы учились подшивать воротнички, наматывать портянки. Появилась небоевая кровь - иголку с ниткой многие держали первый раз. Я не был в их числе, но всё равно несколько раз укололся. Потом нас учили - как застилать кровати, понимать и выполнять различные команды, напоминали, что мы не дома, а в армии. Армия начинала делать из меня солдата. Сказать, что мне было сложно и трудно – не могу. Первое постижение армейских премудростей, скорее вызывало интерес и любопытство. Постепенно привыкаешь к распорядку, знакомишься с ребятами, узнаёшь армейских начальников и начинаешь ко всему этому приспосабливаться. В учебке, все армейские будни наполнены от подъёма до отбоя. Но, когда я впервые вошёл в учебный класс, где мне предстояло получить военную специальность, я ахнул, даже если хотите – остолбенел. Я никогда не любил ни математику, ни физику, а там стояло такое, что, как мне показалось в первое мгновение, требовало хороших, физико-математических знаний. А у меня, с этим, были проблемы – точные науки, видимо, были придуманы не для таких, как я.
- Что же я тут буду делать? – с оттенком грусти, подумал я, и сел на самую заднюю парту, прислонившись спиной к аппаратуре. В класс вошёл новый сержант: « Встать, смирно, вольно, садись». Как оказалось, он закончил три курса физмата МГУ и за драку был отчислен, а затем попал в армию. Он читал нам основы теории. Читал интересно и не скучно, и я даже, успевал кое-что записывать. Свою будущую военную специальность, я воспринимал как данность, которую я должен был освоить. В апреле следующего года нам предстоял экзамен. Так получилось, что из-за среднего специального образования, которое было у меня к тому времени, я попал в караульный взвод. Пришлось быстро - зубрить устав караульной службы и готовиться к стрельбам и, принятию присяги. Недели через три, я окончательно привык к тому, что я в армии. Дедовщины не было. В Харьковской учебке, с этим было очень строго. Однажды, в соседней роте, во время марша, одному взводу сержант скомандовал: «Вспышка справа, вспышка слева». Взвод выполнил команду, но на беду сержанта, мимо, в это время проходил полковник – командир части. Ему там что-то показалось и на другой день, этим взводом командовал другой сержант. А любитель вспышек поехал служить куда-то далеко в боевую часть. Лафа ему кончилась.
Я быстро привык к своему десятизарядному автоматическому карабину СКС и легко, и свободно разбирал и собирал его. И вот мы едем на полигон стрелять. Волнения не было, скорее наоборот, хотелось узнать, что это такое - стрелять из боевого оружия. Мишень стандартная - погрудная, расстояние сто метров. Лежу и целюсь, как учили. Нажимаю на курок – выстрел, отдача в плечо, повторяю тоже самое, ещё два раза. Стреляли по три патрона. Идём к мишеням, смотрю и не верю своим глазам - три девятки, три дырочки, как кончики равнобедренного треугольника и везде по миллиметру не хватило до десятки. Подходит командир роты, майор Кочнев, я докладываю, а он смотрит то на меня, то на мишень, и тоже, кажется, не верит своим глазам - как такой маленький солдатик, мог так выстрелить. А затем командует смирно и тут же объявляет мне благодарность за отличную стрельбу. Я ответил, как положено: «Служу Советскому Союзу». Вечером нас выстроили и объявили результаты стрельб и, оказалось, что в своём будущем караульном взводе я был лучшим. Вот так в армии выявилась моя способность хорошо стрелять и в дальнейшем это подтвердилось. Со стороны ребят я почувствовал некое уважение. Так, наверное, в жизни бывает, что ты не знаешь, что можешь, и что у тебя получится, а при определённых обстоятельствах, внезапно, это открывается и ты чуть-чуть, как будто, чем-то наполняешься и где-то далеко, там, в глубине души, ты начинаешь уважать сам себя, стараясь никому этого не показывать. Так что получается, что и в армии, тоже случаются открытия – самого себя. В день присяги занятий не было. В парадной форме, держа в руках оружие, поочерёдно выходя из строя, мы, давали присягу. Расписывались. Потом был праздничный обед. Потом отдыхали – смотрели кино. Так армия окончательно приняла меня в свои ряды, и я стал настоящим солдатом.
ГЛАВА 3.
К А Р А У Л
Приближался день первого выхода в караул. Наш сержант постоянно инструктировал нас - что и как. Я с интересом ожидал этого. Как оказалось, всё, что со мной происходило на тот момент в армии, было для меня абсолютно безболезненным. Подъёмы, построения, зарядка, занятия в классе, строевая подготовка, уборка территорий, даже пятикилометровый кросс по улицам Харькова - всё это было каким-то, вполне приемлемым и не вызывало во мне отторжения. Мне почему-то было легко и несложно, всё это делать. Внутри меня не было никакого неудовольствия, никаких капризов, никаких возмущений. Я легко подтягивался на перекладине, быстро бегал, успевал записывать за сержантом и даже начинал понимать физические принципы работы моей станции. Порой, мне даже казалось, что служба проходила спокойно и размеренно. Очень скоро, все ребята во взводе стали друзьями. В основном это были украинцы – замечательные, весёлые парни, абсолютно близкие мне по духу и с уважением относившиеся ко мне. Мы дружили. За всё время, проведённое в учебке, у нас не было ни одного конфликта. Наоборот - много смеялись, шутили, прикалывались. Особенно весело было, когда наш взвод чистил картошку для всей части. Начинали в одиннадцать и к трём ночи, заканчивали. Всегда находились шутники, которые всех смешили. Были и у нас такие. Один Витя Мамаенко - чего стоил. Не солдат, а книга юмора. Правда эта процедура досталась мне всего два раза. После того, как я начал ходить в караул, на кухню меня больше не посылали.
И вот настал этот день. Сегодня вечером, первый раз иду в караул. С утра, готовимся. Внутри испытываю напряжение, но внешне, не показываю. Всё как обычно. Наконец, каждый со своим карабином, идём в караульное помещение. Заходим и меняем предыдущую караульную смену. Наш сержант, становится начальником караула. Моя смена первая. Ходить внутри части по определённому маршруту. Захожу в оружейку и под присмотром сержанта, на специальной подставке, загоняю в магазин карабина десять патронов 7,62. Докладываю. Выходим с начальником караула на пост, и я меняю караульного. Остаюсь один и начинаю движение по своему маршруту. В голове - устав караульной службы.
Также понимаю, что пуля из моего карабина, летит почти на полтора километра, а убойная сила – километр. А вокруг меня, в трёхстах метрах - жилые высотные дома, а там, люди. Прикидываю всё и понимаю, что стрелять, практически нельзя. Кругом люди. Так что, Володя, о том, чтобы нажать на курок, даже не смей думать. Я это сразу понял. Хожу, смотрю, привыкаю, ни волнения, ни напряжения не испытываю. Минут через сорок, совсем успокоился, даже немножко расслабился. Неспешным шагом прохаживаюсь, отдыхаю. Время идёт незаметно, мыслей никаких, только внимательно смотрю по сторонам, и вдруг вижу, идёт моя смена. Как быстро прошли два часа – так мне показалось. Меняюсь. Идём с сержантом в караульное помещение, и в оружейной комнате разряжаю карабин. Ставлю в пирамиду и иду отдыхать. Следующая моя смена с одиннадцати до часу ночи. Подумал, что она будет, наверное, интересней. Отдыхаю и читаю старые журналы. Без десяти одиннадцать заряжаю карабин и выхожу на пост во второй раз. После двенадцати движение по территории части строго запрещено. И все это чётко знают. Караульный имеет право останавливать любого. Вот и двенадцать, начало первого ночи, прохожу мимо огромного здания столовой. Вдруг с тыльной стороны столовой открывается дверь и,
выходит с ведром помоев прямо на меня солдат. Я мгновенно вспомнил. Недели две назад, всю часть разбудил выстрел. Три часа ночи. Выяснилось. Из этой же двери вышел солдат с ведром помоев и не послушался часового. Тот стал его задерживать: «Стой стрелять буду!». А солдат, не обращая на него внимания, да ещё со словами: «Пошёл ты, придурок», двинулся дальше. Помойная яма была далеко. Грохнул выстрел в воздух, как и положено по уставу. Ну, дальше, понятно, что было. Солдату командир дал десять суток губы, а часового похвалили, но при этом, больше, его в караул не ставили. Всем, всё, было понятно. Поэтому, увидев солдата с помоями, я сказал: « Давай по-быстрому, а я пока тут посмотрю».
- Спасибо, земеля. - И он почти побежал. Я дождался. Закрывая дверь, он ещё раз, с какой-то особой теплотой в голосе сказал: - Спасибо. - Так я нарушил устав караульной службы, но при этом какой-то вины и угрызения совести не ощущал. Наоборот, мне даже было приятно, от того, что интонация его «спасибо», была полна какой-то человеческой теплоты, и я ощутил какую-то внутреннюю правоту и здравомыслие своего поступка. В час ночи меня сменили, и до трёх ночи я должен был спать, а потом опять на пост. Но я был возбуждён и спать, мне, не хотелось. Я сказал сержанту: - Товарищ сержант идите, поспите, а я почитаю, а то мне спать не хочется. -
Сержант с удовольствием согласился, а я, в бодром, боевом настроении, устроился на стуле и стал читать. Эта была какая-то художественная книга и я увлёкся. Чтение было моей страстью, я любил читать с самого детства, как только научился. Даже не заметил, как прошли два часа, и мне надо было заступать на пост. Сменил часового и заступил. Хожу, смотрю и вдруг - начинаю ощущать, что засыпаю. А прошло минут двадцать, не более. Начинаю делать телодвижения, чтобы не заснуть. Их хватает от силы минуты на три и сон снова меня одолевает. Что делать, ведь ходить ещё часа полтора. Как могу, борюсь со сном. Получается плохо, но я стараюсь изо всех сил. Вдруг слышу какие-то шаги и начинаю различать движущиеся в мою сторону фигуры. Сон, как рукой сняло. Снимаю с плеча карабин и кладу руку на затвор. Кричу: - Стой, кто идёт, - и при этом, готовлюсь передёрнуть затвор. Слышу: - Дежурный по части. – Дежурного по части я знал в лицо. Это был майор соседней роты. Нормальный, спокойный человек.
- Дежурный по части, ко мне, остальные на месте». Подошёл майор, я представился и доложил, как положено. Он задал несколько вопросов по уставу караульной службы, я ответил. Он сказал, что это была проверка. Затем отдав честь, повернулся и ушёл. А я продолжил караулить. Очень скоро, сон снова стал одолевать меня. Я понял, что совершил глупость, когда не пошёл спать. Какой же я дурак - пожалел сержанта, а сам теперь мучаюсь. Но делать было нечего, надо было дохаживать. Я начинал прислушиваться и всматриваться – не идёт ли смена. Но смены, как назло не было. Время тянулось очень медленно и мне казалось, что вот, вот, сейчас я упаду и засну. Сон опутывал меня всего, всё моё тело, весь мой разум, всё моё существо, и казалось, что нет силы, способной его побороть. Не помню сколько уж раз, я произнёс слово дурак - в свой адрес. Мне казалось, что я ходил и спал. Да, наверное, так оно и было. Вокруг была какая-то пелена и ночь. И вдруг, сквозь всё это слышу шаги. Дальше, всё было на каком-то автоматизме. Поставив в пирамиду карабин, я вошёл в помещение для сна, снял ремень, упал на лежак и провалился в глубокий сон. С тех пор, в карауле, я никогда не делал подобных глупостей.
ГЛАВА 4.
ХАРЬКОВСКИЕ БУДНИ
Учебная часть в Харькове была основательной и фундаментальной. Она занимала довольно большую территорию на Холодной Горе и была окружена каменным забором. Солдаты легко перелезали его, когда ходили в соседний магазин за спиртным. Казармы были большие, трёхэтажные и хорошо оборудованные. Строевой плац тоже был большим и уже с первых дней моей службы надоедал нам, как горькая редька. Мы топтали его каждый день часа по два с маленькими перекурами. Однажды, в учебном классе, наш сержант, который имел привычку удивляться или возмущаться такими словами: - Ну, ни себе? – по какой-то причине их произнёс. Чёрт дёрнул меня за язык: - Товарищ сержант вы одно слово пропустили.
- Какое? - не понял сержант.
- Ну, ничего, себе, - сказал я, не подразумевая, чем всё это кончится.
- Дурак, - посмотрел на меня Витя Мамаенко, - там совсем другое слово.
- Какое? - интуитивно, забыв о том, где и с кем нахожусь, спросил я.
- Ну, ни … себе, - громко на весь класс сказал Витя, тоже видимо забыв, где мы.
Поднялся дикий, громкий хохот. И, пока мы смеялись, сержант багровел, и лицо его наполнялось злостью. А мы продолжались смеяться, и я чувствовал на себе, благодарные взгляды.
- Встать, выходить, строиться, - резко и зло скомандовал сержант. Стоим на плацу и ждём команды. И началось. Шагаем коробочкой, нарезая круги, понимая, что это наказание за то, что случилось в классе. Сержант решил нас проучить и погонять, как следует. Его команды были резкими и злыми. Вдруг, в последней шеренге, кто-то споткнулся и строй нарушился. Сержант ещё больше рассердился и остановил нас. Около минуты он ругал нас, а потом опять скомандовал: - Шагом марш. - Мы пошли, но вскоре сразу несколько человек нарушили ровный шаг, и он опять остановил нас. Сержант закипал, он был красный и даже не находил слов.
- Вы будете ходить до ночи, - только и сказал он. Но, как только он командовал, строй почему-то нарушался и он опять останавливал нас. Он злился всё больше и больше, но не знал, что с нами делать. Мы упорно продолжали нарушать строй, не боясь его угроз. Мы начинали осознавать, что коллектив это сила, что со всеми он ничего не сделает, и продолжали гнуть свою линию – строй постоянно нарушался. Кем конкретно, сержант не мог понять. У сержанта, от крика, начинало садиться горло и, осознав, что все его попытки заставить нас ходить ровным строем, тщетны, он повёл нас в казарму. Было видно, что он обиделся. Ну, да ему тоже была наука. Больше, таких экспериментов он с нами не проделывал.
- Рота подъём, выходи строиться.- Господи, только заснул и на тебе. Быстро одеваюсь и бегу в строй. Смотрю на часы - пять минут первого. Сержант командует одеваться и выходить строиться во двор. Куда ещё? Выходим за ворота, а там большой львовский автобус. Садимся – весь взвод. Долго куда-то едем. Товарная станция, выходим и видим огромный вагон с углём. Берём лопаты, начинаем разгружать. Уголь некрупный, скорее даже мелковатый, берётся легко. Часа за три, вагон разгрузили. Войдя в автобус, стали смеяться - лица были чёрные. Видимо угольная пыль всё-таки была, но за работой мы её не замечали. В половине шестого были в казарме, а в семь - подъём.
Февраль 73-го. Девятое число. После подъёма, стоим в строю, и вдруг - выходит командир взвода и поздравляет меня с Днём рождения и, дарит увольнение. Я в шоке, совсем забыл, что мне исполнилось 19. А днём, почтальон принёс маленькую бандероль. Открываю, а там часы, «Командирские», от папы. В душе, что-то творится. Ребята целый день поздравляют. Понял, что счастье бывает и в Армии. В субботу, иду в увольнение. Еду в центр Харькова, гуляю по городу. Он большой и красивый. И ощущаю, что я привык к армии, к службе, к её распорядку. Странно, но именно в увольнении, я особенно это ощутил. Жить можно, служба продолжается.
Однажды, человек десять, нас повезли на электричке за город. Приехали на какую-то базу и носили стройматериалы. В обед, гражданские ушли, а мы сидели и курили. И вдруг, Юрик из Киева, обратил внимание на электрокар, который стоял недалеко. Он подошёл, сел, стал дёргать ручки и внезапно, кар быстро поехал. Юрик не успел опомниться, как врезался в стену, какого-то старого сарая и стена развалилась. Мы испугались, бросились к нему, а он в это время выбирался из под, кирпичей. Удивительно, но он почти не пострадал - так маленькие ушибы и ссадины. Больше испугались за разрушенный сарай и поэтому быстро ушли подальше от этого места.
Однажды днём, я шёл по казарме и сапоги мои шаркали, оставляя на полу еле видимые тёмные следы. Пол у нас был – паркетный. Навстречу мне шёл старшина роты. Он уже был прапорщиком, но погоны ещё не поменял. Он остановил меня, и дал мне за мою походку наряд вне очереди. После отбоя, я должен был натирать пол во всей казарме. А это метров семьдесят. Отбой. Я с ведром оранжевой мастики и тяжеленной, натирочной шваброй, начинаю работать. Растираю мастику и даю просохнуть. Потом натираю шваброй. Постепенно продвигаюсь из одного конца казармы в другой. Изредка поглядываю на свои командирские. Усталости нет, настроение нормальное, мне даже интересно – насколько меня хватит. Видимо в силу своего характера, все армейские, так называемые трудности, я не воспринимал, как трудности, скорее, как должное и обязательное. Чувства унижения и чего-то там подобного, в армии, я никогда не испытывал. Может мне помогало моё среднее специальное педагогическое образование, может ещё что-то - не знаю. Натирая пол, я даже забыл, что я наказан, что у меня наряд вне очереди, мне было даже хорошо. Я видел плоды своего труда – пол блестел, как новенький. Закончив, посмотрел на часы, было половина пятого. Пошёл и лёг. Сон в армии, прилетает, как молния. По крайней мере, у меня было так.
Однажды, в субботу после обеда, три наши роты собрали в большом зале дома культуры. Был у нас такой на территории. Кино мы там смотрели. Но в этот раз, вместо кино, на сцену поднялся майор медицинской службы и начал читать нам лекцию о вреде общения с женщинами, особенно с представительницами древнейшей профессии. Лекция прерывалась нашим громким хохотом, потому что он рассказывал образно и ярко, и приводил примеры, которые, казались нам очень смешными. Получалось, что женщин надо было бояться, остерегаться и сторониться. А как это сделать, майор не сказал. Это, мы должны были решать сами. Когда он закончил, показали «Чапаева». Ещё по субботам была баня. Ходили строем, рано утром. Там же меняли бельё. Я всё больше втягивался и привыкал ко всему этому, так что мысли о доме, меня посещали очень редко. В основном, когда приходило очередное письмо от родителей. Очень скоро, я начал хорошо разбираться в своей тропосферной, радиорелейной станции. Мы изучали её каждый день и боязнь, как мне казалось, очень сложной аппаратуры – исчезла. Нас готовили к экзаменам, и мы усиленно тренировались, доводя свои знания до автоматизма. Я становился релейщиком. К середине апреля я владел станцией, в совершенстве.
ГЛАВА 5
СЕВАСТОПОЛЬ
Мне повезло. После успешной сдачи экзаменов и присвоения классности, я попал в Севастополь. После учебки, именно там, я и хотел служить. В конце апреля, нас, человек тридцать прямо с Севастопольского вокзала отвезли в бригаду. Сказали, что до праздника 1 мая, мы будем здесь. Сразу попал в наряд и почти не спал. Помню, как послали мыть пол в комнату командира части. На стене висела огромная карта и на ней стрелочками были нанесены траектории движения ракет НАТО и их подлётное время. Я был один и стал смотреть. Время подлёта до наших городов было совсем маленьким. Я задумался. Ведь практически, на карте, была обозначена смерть моей страны, которая, неизменно случилась бы, полети эти ракеты в цель. Одно дело, абстрактные разговоры об угрозе, а когда перед тобой конкретное выражение нападения, да ещё атомного оружия, это попадает куда надо. Мне стало как-то не по себе, и я даже забыл про пол. Я смотрел на эти стрелочки, читал названия наших городов и вдруг увидел Курск. Стрелочка была проведена и до него. Время подлёта, было совсем маленькое. В Харькове, офицеры рассказывали нам, что может наделать, даже небольшая атомная бомба. Я ещё тогда спросил: - А что, например, будет с моим Курском? - Спокойно, офицер ответил: - Ничего, от твоего Курска, не останется. Яма будет большая.
Сейчас, стоя у карты, я вспомнил его ответ и мне по настоящему, стало страшно. Карта, как бы говорила мне о том, что на самом деле, всё это может быть. А ведь у моего старшего брата, был маленький сын Андрей. Мой племянник, которого я очень любил. Он родился, когда мне было шестнадцать и жил с нами. Он родился 23 февраля, и в нашей семье была огромная радость. И когда его привезли из роддома, и я взял на руки это маленькое тельце, я понял - как же я его люблю, как дорог он мне и, как теперь я буду любить его всю жизнь. Он был сыном моего брата, моя родная кровь, а значит, был и моим. На меня нахлынуло. Твою мать!!! Матом я ругался нечасто и в основном про себя. Неужели эти маленькие стрелочки могли в минуты лишить меня всего, что я любил, что было мне дорого, чем я жил? Какая-то вопиющая несправедливость была во всём этом. Я отошёл от карты, взял швабру и начал мыть пол. Но подлётное время ракет, продолжало сверлить моё сознание. Подумалось: - Луше бы я этого не знал. - Но случилось, то, что случилось. Много раз потом, я вспоминал эту карту и согласен с мыслью о том, что бывает такая правда, которую лучше бы и не знать. Вымыв пол, я пошёл в казарму. Через час, нам всем приказали собраться в большом актовом зале. Торжественное собрание было посвящено 1 мая. В те времена, в Советском Союзе, это был большой праздник. На трибуне, капитан первого ранга, делал доклад. Я сел в первом ряду. Эта глупость, потом, мне дорого стоила. За столом президиума сидели морские офицеры в высоких званиях. Мне казалось, что они смотрели прямо на меня. Я внимательно слушал доклад и вдруг почувствовал сильный толчок локтем справа. - Не спи, на тебя смотрят, - шепнул толкающий. И, действительно, на меня смотрел капитан первого ранга и укоризненно кивал головой. Стало не по себе, и я напрягся, и выровнял спину. Всем своим видом показываю, что внимательно слушаю. Доклады в те времена делали долго. И вдруг сильнейший толчок: - Не спи, он же смотрит. - Сердитые глаза капитана впились в меня, а голова его качалась в разные стороны, пылая возмущением. Я понял, что попал. Но и с собой, я ничего не мог поделать. Меня тянуло в сон, как когда-то в карауле и сопротивляться я не мог. Глаза сами собой закрывались, а зевота, обуревала так, что даже
злость полковника была бессильна - я просто сидя засыпал. Лишь одна мысль эпизодически врывалась в мою голову: - Когда же он закончит доклад, когда же всё это закончится? Я ужасно хочу спать. –
Как только собрание закончилось, я услышал окрик: - Рядовой, подойдите ко мне. - Я подошёл и доложил.
- Почему вы спали? –
Я ответил, что был в наряде и только что, сменился. И вдруг, после моего ответа, последовала нормальная человеческая реакция: - Ну, хорошо, только, пожалуйста, больше так не делайте, а то, некрасиво получается. Вы меня поняли? –
- Так точно, товарищ капитан первого ранга. -
- Идите. - Я отдал честь и пошёл в казарму. Я знал, что морские офицеры интеллигентны, и мой случай это подтвердил. Да и по возрасту, я годился ему в сыновья и он, видимо, это почувствовал. Зная, что я был сутки в наряде, сержант разрешил мне отдыхать, а все отправились на праздничный концерт. Я разделся, лёг и проспал до ужина.
Три праздничных дня в Севастопольской бригаде мы отдыхали. Играли в футбол, смотрели телевизор, писали письма. 3 мая, нас, харьковчан, посадили в автобус и повезли на экскурсию в город. Севастополь произвёл на меня огромное впечатление. Он был удивительно красив! Он был какой-то светлый, белый, чистый. И ко всей этой чистоте, поразительной гармонией было синее море. Оно не было чёрным, оно было синим, и где-то даже голубым. В лучах солнца, оно сверкало. Море, окаймляло Севастополь, как бы оберегая его и создавая вместе с ним удивительную, ландшафтную среду, которая, дополняясь стоящими на рейдах кораблями и, кораблями, плавающими вдоль Севастопольских берегов. Да, Екатерина Вторая, знала, что нужно России и Севастополь получился ярким символом красоты и могущества. Я был в восторге от Севастополя. Вечером, в казарме, я всё ещё был под впечатлением и в душе радовался тому, что буду здесь служить.
4 мая, за нами приехал прапорщик из боевой части. Как нам сказали, она находилась где-то на окраине Севастополя недалеко от моря. Нас было семь человек релейщиков. Мы запрыгнули в кузов ГАЗ 66 и поехали в часть. Когда закончилась городская черта, впереди показалось кладбище. Наш водитель сбросил скорость и поехал медленнее. Уже издали, оно показалось необычным, не таким, какими обычно бывают наши, русские кладбища. Оказывается, здесь были похоронены вражеские солдаты, погибшие в Крымской войне. И памятники и могилы были ухожены и прибраны. Кладбище было в идеальном состоянии. Подумалось: - Смерть уравнивает всех. Вот и они, когда-то, пришли к нам с мечом и остались лежать здесь навсегда. А ведь где-то там, в далёкой Англии или Франции живут их правнуки. Живут и не знают, что здесь, в земле русского Севастополя, лежат их прадеды. А может и не живут, может здесь лежат молодые солдаты, так и не успевшие обзавестись, ни семьёй, ни детьми - вот такие, как я сейчас, смотрящий на всё это. –
Разные грустные мысли лезли в мою голову, но вскоре они улетучились, как и возникли. Впереди показалась моя новая воинская часть, где мне предстояло проходить службу. Часовой открыл ворота и мы въехали на её территорию.
ГЛАВА 6.
НОВАЯ СЛУЖБА
Моя станция находилась под землёй и уже на второй день, я заступил на боевое дежурство. Со мной находились двое старослужащих, которые вводили меня в курс дела. Я быстро всё освоил. В том числе и то, как удобно и быстро мыть кафельные полы. Утром прапорщик сказал нам, что сегодня приедет командир нашей части и будет с нами знакомиться. Сидим в курилке, ждём. Показался командирский газик. Построились, прапорщик скомандовал: - Равняйсь, смирно, - и доложил вышедшему командиру. Он подошёл к первому солдату, тот представился, ко второму, тот почему-то замешкался, но тоже представился. Командиру, что-то не понравилось и он, что-то буркнул недовольным голосом. Третьим стоял Илья, молдаванин, мой друг и юморист, ещё по учебке.
- Что вы молчите, я жду, - раздался голос командира. Илья продолжал молчать и не докладывать.
- Рядовой, вы что оглохли? - Видно, что командир закипал. Я не понимал, почему Илья не докладывает, почему стоит и молчит. Наконец, он, как бы спохватился и доложил - кто он такой. Я чувствовал, что во всём этом, что-то не так, но что, не мог понять. Когда очередь дошла до меня - ларчик открылся просто. Левый глаз у командира смотрел сильно в сторону, а правый, прямо на меня. И понять, на кого он смотрит, толи на тебя, толи на соседа, было трудно. Вот почему, Илья не докладывал, он не знал, в какой глаз, надо смотреть - мгновенно сообразил я. Этого нам только не хватало – командир, с непонятным глазом. Надо ж, такому случиться! Быстро, я доложил ему о себе. Потом он долго и муторно, рассказывал нам, как хорошо и доблестно, мы должны служить, и как он будет нас наказывать, если мы не будем этого делать. А у меня из головы, никак не выходил его левый глаз. Я не понимал, как с таким глазом, он мог оказаться в армии. Но, оказалось, что он был очень хорошим специалистом по нашей станции и поэтому был назначен на эту должность. Впоследствии, выяснилось, что у него, не только странный левый глаз, но и ужасный характер. Каждый раз, когда он приезжал, он обязательно кого-нибудь наказывал. Радовало только то, что в Севастополь, он приезжал редко, а в основное время находился в Симферополе, где находилась база и штаб нашей части. И получалось, что везде, на наших точках, которые были разбросаны по всему Крыму, мы, были прикомандированы. Такими, мы были и в Севастополе.
Однажды, мы сели с прапорщиком в 66й и поехали в сторону города. Где-то на окраине, у моря, нас высадили на строительной площадке. Нас было семь человек. Подвели к большому ангару, открыли ворота и мы увидели огромную - до верха, кучу цемента. Какой-то гражданский принёс плотные бумажные мешки и мы стали их насыпать и относить в сторону. Через час, нам сказали: - Хватит, - и мы были свободны. Мы вожделенно смотрели на море и прапорщик, всё поняв, разрешил нам искупаться. Мы бросились к берегу и через минуту все были в воде. Это было счастье! Я плавал, и не мог поверить, что я плаваю в море, да ещё в Севастополе! Это была какая-то удивительная свобода! Как будто и не было армии, и я не служил, а отдыхал на море. А оно, кстати, было не очень чистым, кругом были видны пятна от солярки и ещё там чего-то. Но мы не обращали на них внимания, мы были счастливы.
На следующий день, прямо с утра, нас опять повезли на какие-то работы. Мы радовались. На этот раз, привезли на какую-то площадку, на которой, мы должны были с помощью отбойных молотков, срубать надолбы из застывшего раствора. Один отбойный молоток достался мне, два других, Илье и Шурику, остальные взяли лопаты и вёдра. Отбойный молоток, я держал первый раз в жизни. Прапорщик подошёл и дал мне какие-то очки, сказав, чтобы я их надел. Я надел.
– Теперь работай. - И он ушёл, а я начал давить на отбойный молоток и пытаться разрушить засохшую кучу из раствора. Куча плохо поддавалась и я, ворочая молотком в разные стороны, сильно на него давил. Мелкие осколки летели в разные стороны. Я увлёкся. Мне так хотелось поскорее, разрушить эту кучу.
Удар был мгновенным, и стекло в очках разбилось вдребезги, но я всё-таки успел закрыть глаз. Подскочил прапорщик. Стал осторожно снимать с века мелкие стёкла. Мелкие порезы были почти незаметны. Так он сказал. Но открыть глаз я не мог, внутри болело. В это время мимо проезжал самосвал. Прапорщик бросился к нему. Что-то сказал шофёру. Тот открыл дверь, махнул мне рукой и крикнул: - Садись! - Я быстро забрался в машину. Прапорщик, крикнув ребятам: - Ждите здесь, - быстро сел со мной рядом. Самосвал буквально полетел. Шофёр выжимал всё, что можно. Вот и город, подъезжаем к центральному Военно-морскому госпиталю. Мы не моряки, мы солдаты, как – то, нас встретят. Входим в здание, и прапорщик подходит к дежурному в белом халате, что-то говорит, тот подходит ко мне: - Пошли, - поворачиваясь к прапорщику: - Ждите здесь. - Идём по коридору и подходим к двери: - Жди, - и, постучавшись, заходит. Через несколько секунд он вышел и сказал: - Заходи.-
Продолжая прикрывать рукой глаз, я зашёл. Женщина-врач попросила меня сесть в кресло и склонилась надо мной. Она подвела какой-то аппарат к моему лицу и сказала: - Убери ка руку голубчик. - В этом «голубчик» было столько уверенности и спокойствия, что я отвёл руку в сторону и потихоньку приоткрыл глаз. В лицо ударил свет, и она стала колдовать надо мной. Больно не было.
- Тебе повезло, - сказала она, - осколки внутрь не попали, сейчас я всё промою и всё просмотрю, так что не волнуйся. - Она возилась со мной минут сорок, промывая мой глаз несколько раз подряд какой-то жидкостью и после, перепроверяла на аппаратуре. При этом, разговаривала со мной, спрашивая, откуда я. Узнав, что я из Курска, приятно произнесла, что в Москву, она всегда ездит через Курск, но в самом городе никогда не была. Наконец, я услышал: - Ну, всё голубчик, кажется всё нормально. Никогда больше не бери в руки отбойный молоток, не твоё это. Можешь встать с кресла. - Я встал с кресла и сказал: - Большое спасибо.
- Давай выздоравливай и всего тебе доброго, – попрощалась врач. - До свидания, - сказал я и вышел из кабинета. Надо же, дежурный сидел на диване и ждал меня. – Ну, ты как? – спросил он. - Нормально - сказал я. - Ну и, слава Богу, - сказал он и взял меня под руку.
- Пошли, отведу тебя к твоему прапорщику. - Увидев нас, прапорщик кинулся ко мне: - Ну что?
- Нормально товарищ прапорщик, домой едем. - Мы пожали руку дежурному, сказав несколько раз спасибо, и вышли из здания госпиталя. Каково же было наше удивление, когда мы увидели в открытую дверь нашего самосвала, свисающие ноги. И в этот момент, шофёр приподнялся, выпрыгнул из кабины и подошёл к нам. - А я вас тут ожидаю. Ты как? - спросил он, повернувшись ко мне. – Спасибо хорошо.
- Садись, поехали, - сказал он и сел за баранку. Мы с прапорщиком, шокированные от такой доброты, сели в кабину и поехали. Теперь он ехал спокойно, и было видно, что он рад, что у меня всё нормально. Он выражал это всем своим видом. Он даже, что-то напевал. Мы вернулись на стройплощадку, где ребята сидели и ожидали нас. Все были на месте. Вылезая из кабины, прапорщик хотел дать шофёру денег, но тот, возмутился, категорически отверг его предложение и, пожелав всего хорошего, уехал. Я успел крикнуть спасибо.
Много лет, после этого случая, я вспоминал этих замечательных севастопольцев: нашего прапорщика, шофёра самосвала, дежурного госпиталя, врача, которые оказались настоящими добрыми людьми, и понятие добрый человек стало для меня конкретным выражением человеческих качеств. Мне казалось, что перед этими людьми, я в каком-то неоплатном долгу. Много над этим думая, я пришёл к мысли о том, что люди рождаются добрыми. Семья, среда, воспитание, это конечно хорошо, но всё-таки добрым человек, бывает от рождения. Именно от рождения. Возможно, это какой-то ген, возможно ещё что-то? А, может быть это талант, талант человека – быть добрым. Много раз в своей жизни, я встречал добрых людей и, общаясь с ними, чувствовал и понимал, что человек таким родился. Там, в Севастополе, я понял, что быть добрым, это нормально, правильно, справедливо. Что доброта в человеке, это самое лучшее его качество и без него, ещё не известно, как бы человечество, совершало свой долгий и тернистый путь. И, наверное, сделать человеку добро – это великое счастье. Прошло много лет, а я, продолжаю так думать.
Естественно, о том, что произошло, мы не стали никому сообщать. Да в этом и не было никакого смысла. Глаз не болел, я чувствовал себя абсолютно нормально. Наш прапорщик меня ни о чём не просил, а я был ему благодарен. Вскоре я забыл об этом приключении, а служба в Севастополе продолжалась. Через некоторое время я узнал, что меня и четырёх моих товарищей по Харькову, в конце августа, отправят в Симферополь, в нашу часть. Я немного огорчился, но ничего не поделаешь – приказ. В последнее моё ночное дежурство в Севастополе, Боря Богомолов - специалист по наколкам, в память о Севастополе, наколол мне на правом плече чайку и слово «Севастополь». Много лет, они уже со мной. Это память, о прекрасном русском городе, в котором мне пришлось немного послужить.
ГЛАВА 7.
СИМФЕРОПОЛЬ
Мы едем из Севастополя по крымским дорогам в Симферополь. О! Какие же они красивые, эти крымские дороги! Горы, виноградники, густая крымская растительность окаймляют их. Мы сидим в кузове и всё хорошо видим. Кругом такая красота. Одним словом – Крым! Показался Симферополь. Едем через весь город, куда-то на окраину. Показались какие-то пригородные постройки, а затем, метров через триста, деревянный забор, окаймляющий высокий, плотно засаженный кустарник. В центре забора – большая калитка, возле которой, наш автомобиль остановился. Выпрыгнули из кузова и вошли в калитку. Навстречу, с крыльца, из большого одноэтажного строения – казармы, к нам вышел прапорщик. Он был лет сорока, приятной наружности, с небольшим брюшком и громким командным голосом. Он построил нас и представился, сказав, что он старшина роты по фамилии Кияшко. Как оказалось впоследствии, он оказался личностью незаурядной: умный, хитрый, хозяйственный, хорошо знающий службу. Стоя в строю и слушая своего нового старшину, я обратил внимание на небольшое здание слева и пониже казармы. Это был штаб, где собственно и заседал наш командир с непонятным глазом. Его нам ещё предстояло увидеть. Желанием чего, я абсолютно не горел. Зашли в казарму, выбрали себе койки. Здесь всё было как-то по-домашнему. Напротив коек, вдоль стены, на которой был длинный ряд вешалок, стояли две большие русские печи. Такие, - я видел в наших деревнях. Возле каждой кровати, тумбочка. Потом пошли в столовую и нас покормили. Еда была вкусной.
Командовал нами сержант Баяджан - правая, да возможно и левая - рука старшины. Жил старшина Кияшко, как и все офицеры нашей части, в Симферополе. У всех были квартиры. Утром, они приезжали на работу в часть, а вечером, уезжали. С нами оставался ночевать сержант Баяджан, который и командовал нами в отсутствии старшины. Он был под два метра ростом, с хорошим чувством юмора, и в целом, хорошим человеком. Практически, он никогда нас не наказывал. Но, обо всём этом, мы узнали позднее.
После обеда, нам разрешили отдохнуть в курилке. Это была огромная беседка, в центре, которой, стоял большой бильярдный стол. Там мы и познакомились с немногочисленными старослужащими. Среди них были два литовца, один эстонец, несколько украинцев и Женя Кочуков из Поволжья. Особого интереса к нам, они не выказывали. Но и какой-то неприязни, мы не почувствовали. Нормальные парни. Мне даже удалось, немного погонять шары кием. Из общих разговоров я понял, что из Симферополя, у меня есть шанс, попасть на какую-нибудь точку, из всех, находящихся в Крыму. Тогда, я даже не подумал о том, как скоро это случится.
Показался старшина Кияшко и забрал всех нас, новичков. Пришли в оружейную комнату и за каждым закрепили карабин. Мне достался с номером 1316. Я разобрал и собрал его. Карабин был чистый.
- Взять карабины, выходить, строиться, – скомандовал старшина. Мы вышли, построились. Старшина вышел с цинком в руках. Мы догадались – там патроны.-
- За мной, шагом марш. - Мы зашагали за старшиной. Вышли за территорию части и спустились в какой-то овраг. Там оказался тир. Впереди, в ста метрах, виднелись мишени. Стандартные, погрудные. Стреляли лёжа, по десять патронов, каждый. Когда всё закончилось, проверив карабины и оставив их на земле, мы пошли к мишеням. Каждый считал свой результат. Увидев свою простреленную мишень, я ахнул: там были десятки, девятки, восьмёрки. Всего я выбил 87 из 100 очков. Ближайший мой соперник выбил 71 очко, остальные и того меньше. Тем не менее, старшина Кияшко остался доволен нашей стрельбой. Мне досталась отдельная похвала. Толи пошутив, толи, посмеявшись, старшина сказал: - Молодец, ефрейтором, будешь. - Ефрейтор мне был не нужен, а вот результат меня радовал. Только вернулись со стрельб, а тут новое известие. Вот, вот приедет командир. Я сразу вспомнил левый глаз и наше первое знакомство. Что-то будет сейчас. Вдруг показался совсем молодой лейтенант. Это был наш новый командир взвода, лейтенант Галеев. Он скомандовал строиться и в это время к калитке подъехал командирский газик. Показался командир. Галеев скомандовал «смирно» и строевым шагом пошёл докладывать. Скомандовав «вольно», командир медленно и молча осмотрел нас и, отправился в штаб. Удивительно, он вообще, ничего не сказал. К чему бы это? Мы разошлись и пошли в курилку. Я стал понимать, что служба при штабе в Симферополе, это, сплошные хозяйственные работы. Так оно и оказалось. Но всё это будет потом, а вечером, улучив момент, я подошёл к калитке и стал смотреть за забор. Внизу, в вечерних огнях, сверкал Симферополь – город, который становился новым местом моей службы. Вечером, лёжа в своей новой кровати, я размышлял о том, что всё нормально – я буду спать, а служба будет идти. В казарму зашёл Баяджан и громко скомандовал: - Рота отбой, всем спать. - И вскоре я заснул.
ГЛАВА 8.
КОСМОС
- Пискурёв, зайди ко мне в каптёрку, - в голосе старшины было что-то тревожное, и я испугался.
- Разрешите войти, товарищ старшина?
- Заходи, - взгляд старшины Кияшко сверлил меня, не обещая ничего хорошего.
- На, пришей - ефрейтор, - и он подаёт мне две лычки на погоны, - будешь командиром отделения. Всё иди. –
Потом перед строем, всем сообщили эту новость. Приколов было много, но я не обижался, я отнёсся ко всему философски. Ну, случилось и случилось, что ж теперь поделаешь, теперь я малюсенький начальник.
Так через неделю после службы в Симферополе, я стал ефрейтором. И в этот же вечер, я пошёл в наряд дежурным по роте. В моём подчинении было четыре солдата: двое стояли дневальными, меняясь через два часа, двое ходили в карауле по периметру части, также меняясь. Я был старшим и мог спать с 12 ночи до 4х утра. В час ночи меня разбудил дневальный: - Володя иди там, на улице, хохма.
Оделся, выхожу, иду к забору за хозяйственными складами. Подхожу и вижу, Илья направил карабин на двух сидящих прямо на земле, мужчину и женщину. Женщина очень красивая – глаз не оторвать.
- Вот задержал, на территории части, пытались что-то делать, - докладывает Илья, продолжая грозить карабином. Я подключаюсь и спрашиваю: - Кто вы такие, как вы здесь оказались, и что вы пытались здесь делать? - Незнакомцы мнутся и молчат.
- Мы вынуждены вас задержать, - говорю я и веду их вместе с Ильёй в штаб.
- Куда вы нас ведёте? - испуганно спросила женщина.
- Ведём в штаб, а вдруг вы диверсанты, - притворно серьёзным тоном ответил я.
- Ребята, мы не диверсанты, мы другое, - взмолилась она, а мы уже подходили к штабу.
В это время, туда же подошёл сержант Баяджан. Он своим ключом открыл предбанник штаба, и мы завели туда задержанных. Илья отправился на пост, а мы с Баяджаном решили устроить допрос. Всё это время, задержанные вели себя очень тихо, даже как-то слишком стеснительно, не произнося ни слова, и выглядели абсолютно растерянными. Баяджан начал необычно. Он обратился к женщине: - Как зовут вашего знакомого?
Потупив глаза, женщина ответила: - Он мне не знакомый.
- Это как? - не понял Баяджан.
- А вот так. - И она ещё сильнее опустила голову. Баяджан повернулся к мужчине: - Как зовут Вашу знакомую?
- Я не знаю, мы недавно познакомились. -
- А как, вы оказались на территории части? - продолжал Баяджан.
- Мы здесь гуляли и нечаянно попали к вам, - ответил мужчина.
- Как это нечаянно, вы, что забора не видели? - удивился Баяджан.
- Да в вашем заборе сплошные дырки, - в голосе мужчины послышалось возмущение.
В это время, я обратил внимание на то, как женщина, судорожно, сжимала свою сумочку, и сказал об этом Баяджану.
Он приказал: - Откройте сумку и покажите что там. Женщина стала вынимать из сумки косметические принадлежности, какую-то мелочь и вдруг, остановилась. Что-то её смущало.
- Давайте, давайте, вынимайте всё, всё что есть, - настаивал сержант.
- Я не могу, - робко сказала она.
- Почему? - с долей ехидства спросил Баяджан.
- Мне стыдно, - в голосе послышались слёзы. Повернувшись ко мне, Баяджан приказал: - Достань.
Я заглянул в сумочку и увидел белые женские трусы. Повернувшись к Баяджану, я произнёс: - Мне стыдно.
- А тебе то, чего стыдно? – опешил Баяджан.
- А вы сами посмотрите, что там, - сказал я.
- Ну не атомная же бомба, - решил пошутить сержант.
- Там хуже, - сказал я.
Баяджан подошёл поближе к женщине и стал осторожно заглядывать в сумочку. И тут мужик взорвался.
- Парни, да как же вам не стыдно. Ну, какие мы диверсанты? Вы что, не мужики что ли? Неужели вы не понимаете, что мы пришли сюда - за этим. Понимаете - за этим! Да, заблудились - в вашем дурацком заборе, в вашем кустарнике, а тут ваш этот часовой. Что вы издеваетесь над нами, как будто сами не грешили. Ну получилось так, ну познакомились случайно, ну загорелись, ну места не нашли и у вас оказались, так вы ещё ничего не дали сделать, испортили всё, да ещё и издеваетесь. Не стыдно, защитники называется. Какие вы защитники! Вы немцы, только немцы так могли поступить. Стыдно за вас ребята. Мне лично стыдно. –
Тут взорвался Баяджан: - Ишь, ты, ему стыдно! А мне за тебя стыдно. Не мог своей даме найти нормальное место, где сделать это. Какой же ты мужик, если у тебя для этого дела, нормального места не нашлось?
Внезапно вмешалась дама: - Да вы поймите, ребята, мы уже не могли терпеть, нам не до этого было, мы даже имён не спросили, мы только в глаза друг другу посмотрели и уже сразу понравились друг другу. Как же вы не понимаете, вы же мужчины! –
Я стоял, слушал и думал о том - как всё на самом деле сложно, что связано с сексом. И эта банальная и смешная ситуация, в которой оказалась эта парочка, подтверждала мои мысли. Выплеснув эмоции, все сразу успокоились. Наступила тишина. И тогда, Баяджан сказал: - Сделаем так. Сейчас два ночи. Тут за городом бывает опасно. Оставайтесь здесь. Никто вам мешать не будет. Диван нормальный, мягкий, я сам не раз пробовал. Мы вас закроем, а в шесть утра, ефрейтор, - и он кивнул на меня, - вас откроет. Автобус недалеко. Всё, мы уходим. Да, ничего не бойтесь, на окнах решётки. -
Мы вышли и, закрыв любовников, Баяджан отдал мне ключ и пошёл спать. У меня тоже ещё было время для сна. Лёжа в кровати, я размышлял о том, что самое сложное на земле, это - человеческие отношения. От войны, до любви, они пронизывают нашу жизнь и обустраивают её, как нормальную или ненормальную, и вся она, наша жизнь, строится на них, на отношениях, и никуда от них не спрятаться, не уйти, разве только, что, отшельником стать. А ещё, я думал о том, что межличностные отношения между мужчиной и женщиной, это какой-то космос – необузданный и непознаваемый, но такой притягивающий к себе. На мыслях о космосе я, видимо, заснул. В половине шестого дневальный разбудил меня. Я быстро оделся и пошёл открывать штаб. Парочка сидела на диване и лица их были полны счастья. Я обрадовался и сказал: - Всего доброго, до свидания, не обижайтесь, что так получилось. –
Я проводил их до калитки и, выйдя за неё, они повернулись, и женщина, каким-то особенным голосом, произнесла: - Спасибо ефрейтор, всё было здорово! Удачи тебе! - И она помахала мне рукой. А я, ещё раз убедился в том, что жизнь не простая штука, и что космос, не где-то, там - высоко, но и у людей – тоже. Только свой - особенный.
ГЛАВА 9.
И ТАК, БЫВАЛО
- Пискурёв, зайди ко мне, - раздался голос старшины Кияшко. Не к добру это, сразу подумал я, но делать было нечего. Захожу, докладываю, стою, молчу, жду - что будет дальше. Старшина сверлит меня своим цепким и внимательным взглядом, нагоняющим на меня страх и наконец, произносит: - Ну, что молчишь, давай рассказывай.
- Что рассказывать? - не понимаю я.
- Как что, не придуривайся, рассказывай. - Я растерялся: - Что рассказывать, товарищ прапорщик? - Я действительно не знал, что он от меня хотел услышать.
- Рассказывай, что тут ночью творится? –
- А, что должно твориться? - товарищ прапорщик.
- Пискурёв, ты дурак, или прикидываешься? Ты что не понимаешь, о чём я спрашиваю? -
- Не понимаю, товарищ прапорщик. - Я действительно, никак не мог понять, что он от меня хочет услышать.
- Девки, - ходят или нет, ночью, сюда? -
Вот, оно что. Дошло, наконец. Я знал, что девки, после отбоя, к старослужащим ходят. Особенно, в моё дежурство. Я не обращал на это внимания, меня это не касалось. К Баяджану, ходит его невеста, которую все зовут «булочкой» - она работала на хлебозаводе и приносила нам вкусные булочки. Ещё одна дама, которую все прозвали 45 секунд (за это время она раздевалась), тоже часто приходила. Так что с этим «космосом», всё было нормально. Симферополь был рядом, а это - большой город.
- Девки, не ходят, - мгновенно отреагировал я. По глазам старшины было видно, что он мне не верит, что он всё знает. Но тогда зачем, он выпытывает у меня? Я догадался: он проверяет меня, он проверяет меня, для каких-то своих будущих целей. Хитрость была его природной чертой, и он умело ею пользовался. Продолжая пристально изучать меня своим взглядом, старшина сказал: - Ладно, иди, что с тебя взять. – Я вышел, с непонятным ощущением, не зная, чего ожидать от старшины в будущем. А будущее, не заставило себя ждать.
Однажды в пятницу, после обеда, старшина с несколькими прапорщиками, закрылись на складе и долго оттуда не выходили. Все, всё понимали, но это было нормально. Все, служившие в Симферополе, были, как одна большая семья. Особенно это касалось офицеров и прапорщиков, за исключением командира. Он, в подобных мероприятиях никогда не участвовал, он даже не знал о них.
Наконец, дверь склада открылась и из него показался старшина Кияшко. Он сильно раскачивался из стороны в сторону и шёл прямо к нам. Я, и ещё два ефрейтора, сидели в это время в курилке. Подойдя к нам, мы увидели, что старшина был в дрободан. Что тут началось! Непонятно чему улыбаясь, старшина начал: - А, начальнички сраные, уселись, сидите - командиры хреновы. Сидите, курите, а службу кто нести будет? Я вас спрашиваю: - Службу кто нести будет? – Мы встали, растерялись, стоим, ждём, что дальше будет. Монолог продолжался. - Я вам устрою, я вам покажу, как служить надо, я вас службу любить научу, вы у меня по струнке ходить будете, я вам покажу армию! –
Он распалялся и нёс какую-то пьяную ересь, и мы, почувствовали, что это его нормальное пьяное состояние и не стоит на это обращать внимание. Мы перестали его слушать, а он всё говорил и говорил, и даже не смотрел на нас, продолжая нести какую-то околесицу. В это время, прапорщик Быков, который тоже был, выпивши, но видимо слегка, завёл свою «ЯВУ» и подкатил к нам, прямо к качающемуся старшине, и спросил, едет он домой или нет? Тот промычал, что едет.
- Садитесь, - пробурчал Быков. Старшина с трудом подошёл сзади к мотоциклу и попытался сесть, но у него не получилось. Попытка повторилась. Опять мимо. Быков продолжал стоять на месте и газовать. Старшина снова попытался сесть и уже почти вскарабкался, но в этот момент, Быков, думая, что он уже сел, отпустил сцепление и дал газу. Мотоцикл рванулся вперёд, а старшина, всем своим весом грохнулся на задницу и, упав, задрал ноги кверху. От смеха, мы сами, чуть не попадали.
Старшина рассвирепел: - Ну, суки, я вам устрою, вы у меня посмеётесь. - И он, бурча себе под нос ругательства в наш адрес, подошёл к мотоциклу и с трудом на него вскарабкался. Прапорщик Быков дождался, когда он усядется, повёз его домой. Мы продолжали вспоминать увиденное и смеяться. Баяджан тоже смеялся. Я никогда не представлял, что в пьяном виде, старшина Кияшко может быть таким неприглядным. Видимо спиртное, поворачивало его мозги на 180 градусов, ведь в трезвом виде, он был абсолютно адекватным, положительным человеком.
- Рота подъём, тревога, выходить строиться! - громко кричал Баяджан на всю казарму. Я, видимо так крепко заснул, что с трудом открыл глаза. На часах было двенадцать ночи. После отбоя прошёл всего лишь час и на тебе, тревога. Мы все быстро оделись и выбежали из казармы во двор и быстро построились в шеренгу. От калитки отъезжало такси, а в нашу сторону шёл старшина Кияшко и громко кричал: - Объявляю тревогу, приготовиться всем к марш-броску, бежите пять километров. Баяджан, командуй. -
- Ну вот, отомстил, - вспомнил я, его обещание. Зря мы смеялись, он оказывается, злопамятным был. Ночью, марш-бросок придумал и для этого, специально на такси приехал. Всем своим видом, старшина напоминал феодала, который командует своими вассалами. Было видно, что он ещё не совсем протрезвел, но нам от этого, легче не было. Прервать сон, да ещё в самом начале, а потом заставить, ночью, бежать пять километров, это было что-то. Но, армия, есть армия, и приказ довлел над всем и вся, и к этому времени, понимание этого, было у меня, почти на генетическом уровне. Что ж, бежать, значит, бежать и я приготовился бежать ночью пять километров. Но, не тут то, было. С нами был Баяджан, а ему, бежать не хотелось. И как только, казарма и часть скрылись из виду, он скомандовал: - Стой. Курим полчаса, а затем возвращаемся обратно и тяжело дышим. Всем понятно – тяжело дышим. –
Мы обрадовались и стали отдыхать полчаса. Всё-таки, Баяджан, был человеком, но и мы, платили ему тем же - никто и никогда, не заложил его ни старшине, ни командиру, никому. Его Булочка, каждый раз, приходя к нему на ночь, приносила целую сумку всякой сдобы и он тут же, раздавал её всем. Мы, любили дни, когда она приходила, а приходила она часто, а в моё дежурство - всегда. Так что, когда я заступал, все знали, что сегодня будут булки. Он просто звонил ей и она приходила. Диван в штабе был мягкий, а в шесть утра, он провожал её до автобуса. Добрый, замечательный человек, был Баяджан.
Отдохнув, мы побежали обратно. У забора, с тыльной стороны части, нас поджидал старшина с часами в руках. Подбегая, мы дышали, хрипели и кашляли так, что чуть не валились с ног. Было видно, что мы пробежали все десять километров, а не то, что пять. Старшина, довольно похмыкивая, прокричал: - Всем отбой, спать.
Но, при всей сложности и своеобразности своего характера, старшина Кияшко заботился о нас, о солдатах, добросовестно и честно. У нас была очень хорошая, вкусная еда - продукты он привозил качественные, повар у нас был очень хороший, готовил вкусно. Кияшко не скрывал того, что ему жалко наши желудки, и он не хочет, чтобы к дембелю у нас были язвы. Поэтому, там, где мог быть маргарин, у нас было сливочное масло, и мы это точно знали. Банные дни и бельё к этим дням, тоже были на высоте. Он был аккуратист и старался прививать это нам.
Суббота. Дождь льёт, как из ведра. Тёплый крымский дождь. Я - дежурный по роте. Стою на крыльце казармы и любуюсь дождём. Дождь всегда привлекает. Струи рассекают воздух плотной стеной и перед тобой необычная картина. Она завораживает и удивляет. Подумалось: - А, может и где-то там, на моей далёкой родине, сейчас идёт дождь. Внезапно, мои мысли прерывает проезжающий мимо нашего забора автомобиль. Сквозь стену дождя, различил 21 «Волгу». Куда его несёт, в такой дождь? За город? Там везде грунтовка, не проедет, застрянет. Стоп! Догадка пришла мгновенно. Бегу к Баяджану. Тот быстро всё понял и разрешил. Беру с собой двоих, одеваем дождевики и идём искать «Волгу». Далеко от нашей части она не уехала. Метров через двести, мы её увидели. Она прилично буксовала, и шансов у неё не было. Мы это поняли сразу, как только подошли.
- Парни выручайте, - взмолился водитель, выскочив из машины, держа в руках бутылку водки. Сквозь открытую дверь, на заднем сиденье, я увидел женщину. Мы мгновенно впряглись в работу – для чего и шли. Враскачку, туда-сюда, минут через пять мы вытолкнули машину на твёрдое место и водитель развернулся. В это время мимо нас проехала другая «Волга» и исчезла в пелене дождя. Водитель первой, вышел из машины, с радостным лицом отдав нам водку, и сказав: - Спасибо парни, спасли - у меня всего-то час был, - сел в машину и уехал. Держа в руках бутылку водки, я подумал о том, что, видимо, все они, на «Волгах», сюда ездят. И в этот момент, сквозь шум дождя слышим: - Ребята, выручайте. Застрял по самое « не могу», - и видим, бегущего к нам водителя, видимо, второй «Волги». Пошли в его сторону - и, так и есть, сидит его «Волга» по самое днище. Ну, тут пришлось повозиться. Вытаскивали, минут тридцать. Да так, что упарились. Но всё же вытолкали её из песка. В ней тоже, на заднем сиденье сидела женщина. Видимо место за нашей частью, было местом любовных автомобильных утех, и у многих симферопольских мужчин, это, видимо была традиция - их тянуло сюда в любую погоду. Но, сегодня им не повезло, сегодня был сильный дождь. А мне, повезло, в моих руках, оказалась бутылка армянского коньяка, а на лице водителя сияла огромная благодарность.
- Ребята, огромное вам спасибо. Если бы не вы, я пропал, - говорил он, подавая бутылку коньяка. Радостные и насквозь промокшие, мы вернулись в часть. Баяджан забрал коньяк себе, а водку, разрешил по-тихому выпить. Что, мы вскоре и сделали. Потом, пошли на ужин. После отбоя, лёжа в кровати и вспомнив сидящих в машинах дам, я подумал: - Космос, продолжается, космос, вечен! –
ГЛАВА 10.
«ЧУДО» В ПОГОНАХ
Как-то, когда в очередной раз, я был дежурным по роте, в шесть утра, стоя у калитки, я увидел, что в сторону нашей части, идёт высокий, худой офицер. Это был капитан. Я видел его первый раз. Он открыл калитку, и я доложил, как положено ему, и назвал свою фамилию.
- Ну вот, Пискурёв, ну здорово, а я, капитан Давлетшин, из отпуска вышел. Ну, как тут у тебя? -
И он снял фуражку и почесал за ухом. При этом весь его вид, напоминал скорее гражданского человека, но никак не военного. Рост его был где-то под метр восемьдесят пять, но худоба была такая, что от этого, он казался ещё выше. Офицерская форма сидела на нём, как гражданский костюм, а его карие глаза, почему-то, казались, очень добрыми. Во всём его облике, ощущалась, какая-то странность.
- У меня тут всё нормально, товарищ капитан. –
- Ну, тогда служи, а я, пойду, посмотрю. –
Капитан направился в сторону штаба и я решил посмотреть, что он будет делать. Уперев руки в боки, медленным шагом, он стал обходить штаб, осматривая его, как будто видел в первый раз. Я потихонечку, следовал за ним, на расстоянии. Обходя штаб вокруг, он остановился с тыльной стороны, снял фуражку, задрал голову и стал смотреть на крышу. Крыша была обыкновенная, крытая шифером. Но он, как будто, что - то высматривал или искал. Я не мог понять этих действий, и мне стало ужасно любопытно. Я решил подойти. Он увидел меня и воскликнул: - О! Ну вот Пискурёв, здорово, - при этом он протянул мне руку, - ты понимаешь, гнездо, тут было, а теперь куда-то пропало, вот не вижу его. –
Я начал входить в игру. - Чьё гнездо, товарищ капитан? –
- Чьё, чьё, - птицыно гнездо. Чьё же гнездо, на крыше может быть? –
- А, какой птицы, товарищ капитан? - с сочувствием спросил я.
- Хрен, его знает какой. Толи воробей, толи синица. Я любил на него смотреть. А, теперь вот - нету. Ты Пискурёв, птиц любишь? –
- Люблю, - игра, начинала мне нравиться.
- Ну вот, а гнездо не уберёг. Видишь, что получается. –
Я, с трудом удерживался от смеха. Ну ладно - командир, своеобразный, так ещё один чудик, объявился. А может он так шутит и надо мной прикалывается. Догадки терзали меня.
- Так при чём же тут я? - товарищ капитан.
- А при том, что ты, дежурный по роте и штаб, обязан обходить, и гнездо видеть, а его тут нет. Вот так-то ефрейтор. - Голос его был спокойный, миролюбивый, и мне показалось, что он абсолютно уверен в своей правоте. Я понял, что тут, немножечко глючит.
- Разрешите идти, товарищ капитан? –
- Иди, что уж теперь, гнездо не вернёшь, - и он направился дальше в сторону складов и гаражей.
Я пошёл к казарме и увидел, курящего Баяджана.
- Товарищ сержант, там капитан Давлетшин пришёл, он кто такой? – Баяджан хмыкнул, засмеялся, и сказал: - Это Пискурёв, наше «чудо» в погонах, это наш зампотех, комик, ещё тот. Да впрочем, ты всё сам вскоре, узнаешь. –
Приближался час утреннего построения и моего доклада первому пришедшему офицеру. Этим офицером оказался капитан Давлетшин. Все встали в строй. Я скомандовал: - Равняйсь, смирно! - и как умел, строевым шагом пошёл докладывать. Выслушав доклад, Давлетшин в третий раз подал мне руку и сказал: - Ну вот, Пискурёв, здорово, ты значит, дежурный по роте?
- Так точно, товарищ капитан, - сказал я, как будто видел его первый раз.
- А ты когда появился в роте? –
- Четвёртая неделя пошла, товарищ капитан. –
- А откуда? –
- Из Севастополя. –
- Ну, как там наши? –
- Да нормально, служат. –
- Ну, ты тоже иди, служи. - И он отдал мне честь, развернулся и куда-то пошёл.
Да, заместитель командира по технической части, был видимо, своеобразным человеком. Дня через два, после политзанятий, капитан Давлетшин подошёл ко мне и спросил: - Ну вот, Пискурёв, ты по гражданской специальности кто у нас будешь?
- Учитель, - товарищ капитан.
- А чему ж ты учишь? –
- Физкультуре. –
- Ну вот, слесарем будешь. Слесарем не был? –
- Не был, товарищ капитан. –
- А теперь, будешь. Пойдём со мной. –
Он повёл меня в сторону мастерской, открыл дверь своим ключом и, показывая на большие тиски, прикреплённые к железному столу, сказал: - Будешь на этих тисках, алюминиевые уголки резать. Размером с метр. Мне 32 уголка надо. Вот пила, вот уголки, приступай. Часа через два приду – проверю. –
Он вышел, а я вставил длинную, алюминиевую заготовку в тиски, отмерил метр и стал пилить. Минут через пять - семь, уголок был готов. Я понял, что для меня это лафа и её надо продлить. Я отпилил три уголка и вставил заготовку в тиски. Сел к окну и стал смотреть и ждать. Приближалось время обеда. Показался Давлетшин. Вошёл.
- Ну вот, показывай, что ты тут намастерил, слесарь? - и в глазах его, сверкнула лёгкая ехидинка.
Я показал: - Вот. -
- Ооо, если ты так будешь работать, ты мне до нового года, их не сделаешь. –
- Как могу, товарищ капитан, я говорил, что не слесарь. –
- Ну, ничего, научишься, слесарем будешь до тех пор, пока все не сделаешь. Нам спешить некуда. Понял? –
- Так точно, понял, товарищ капитан. - Я, понял, что мне представилась хорошая возможность отдохнуть, и её нельзя упустить.
- А сейчас, иди на обед, а после, опять сюда. Вот тебе ключ от мастерской, будешь здесь начальником. Да - скажи старшине, что ты поступил в полное, моё, распоряжение. –
После обеда я пошёл в нашу библиотеку и взял книгу о том, как англичанин Хиллари, вместе с шерпой Тенсингом, покоряли Эверест. Открыв мастерскую, я уселся у окна и стал читать. Потом, отпилил ещё три уголка и снова стал читать, поглядывая в окно. Показался капитан Давлетшин. Войдя, он увидел, как я старательно пилю.
- Молодец, - похвалил он, - продолжай работать, - и ушёл. Целую неделю, я пилил уголки и читал книгу. Прочитал всю. Понравилась. Вспомнил, как до армии, ходил в горы. Был в Теберде, Баксане, Домбае. На перевале Азау, спали в палатках на снегу, а до этого, переправлялись через горную реку, на верёвках. Нам повезло. На противоположном берегу, оказались горные туристы из Латвии. У них тоже были верёвки и крючья. Так, что переправа получилась надёжной. Правда, одну нашу девушку, весьма полную, примерно с середины, пришлось подтягивать страховочной верёвкой: она разжала руки и висела как сосиска. Но всё закончилось благополучно. Прочитанная книга, разбередила воспоминания.
С капитаном Давлетшиным было много комичных случаев. Как то идёт, увидел меня и с вопросом: - Ну, вот, Пискурёв, ты не знаешь, почему в твоё дежурство, у меня спирт пропадает. Я включил: - Я спирт не пью, товарищ капитан, я вообще не пью.
- Да я понимаю, что ты не пьёшь, но спирт то, пропадает. –
- Может он выдыхается, - предложил я.
- Да, как выдыхается, бутыли то крепко закрыты. –
- А крышки какие, резиновые? –
- Ну да, толстая, плотная резина. - Только при чём, тут это?
- А при том, что нам учитель химии объясняла, что при резиновых крышках, - нёс я ерунду, - спирт обязательно выдыхается. Даже если вы очень плотно их закроете. Это я точно знаю. – Так, что ж, может крышки поменять? -
- Скорее всего, да, - посоветовал я.
- Ну ладно, попробую, - сказал Давлетшин и ушёл. А я вспомнил, как раза два, в моё дежурство, Баяджан и Барейша, осторожно снимали пластилиновую печать, открывали склад, и чуть-чуть отливали из большой, десятилитровой бутыли. Потом, всё закрывали, и печать возвращали на место. Спирт был нужен для протирки определённых узлов на наших станциях и, как зампотех, Давлетшин его хранил. Давлетшин часто обращался ко мне, видимо, потому, что уважительно относился к моей гражданской специальности. Я чувствовал, что он уважает меня, но иногда, не мог, не посмеяться над ним – уж очень он был забавный. А ещё, как офицер, он был абсолютно безобидный, ни к кому никогда не придирался, никого, никогда не наказывал. Когда он проводил политинформацию, мы в основном, смеялись, и он тоже смеялся. Действительно, он был чудик, но чудик хороший, добрый.
Как – то, однажды, прямо с утра, он подошёл ко мне, сильно чем-то расстроенный и стал жаловаться. Я знал, что недели две тому назад, он купил новый автомобиль. ВАЗ 21011. Приехал в часть радостный, предложил мне прокатиться на его новой машине, только перед этим сказал, помыть сапоги, хотя сапоги у меня были чистые и вообще блестели. Потом, он меня немного покатал вокруг части и всё время хвастался, какая у него замечательная машина. И вот сегодня, с утра, что-то случилось. Таким огорчённым, Давлетшина, я ещё никогда не видел.
- Ты знаешь Володя, - он впервые назвал меня по имени, - у меня, большая беда случилась. Я, Володя, крупно попал, я не знаю, что мне делать? -
Я, искренне испугался за него, в душе, я очень хорошо к нему относился. - Что случилось товарищ капитан? -
- ЧП у меня Владимир - огромное, - и он глубоко вздохнул.
- Какое, ЧП, товарищ капитан? –
- Крыло я помял, - и опять вздох.
- Какое крыло? – не понимал я.
- На машине, на своей, на новой. Помнишь, тебя катал? А она ведь на жену оформлена, она мне её покупала. Она меня теперь убьёт. Что теперь делать, прямо не знаю. –
Я вспомнил, как старшина Кияшко, который живёт в одном доме с Давлетшиным, рассказывал, как однажды, подходя к своему дому, он увидел на балконе пятого этажа, торчащие ноги. Это были ноги Давлетшина. Он спал на балконе, который был маленьким и поэтому его голые ноги торчали за балконной решёткой. Старшина сказал, что когда Боря перебирал, жена всегда выгоняла его спать на балкон. Он там и спал. И вообще, они часто ругались. Его жена была зубным врачом и, по словам Кияшко, была богатая женщина. Мне стало жалко Давлетшина, и я вспомнил про ефрейтора Барейшу, который был мастером на все руки. Мы быстро его нашли и обо всём договорились.
- Конечно, товарищ капитан, пригоняйте её, всё сделаем в лучшем виде, так, что, жена ваша, ничего и не узнает, - уверенным и спокойным тоном сказал Барейша. Через три дня, крыло было, как новое, а капитан Давлетшин, радовался как ребёнок и приговаривал: - Вот хрен ей, а не машина, моя ласточка, моя. -
Да, оказывается, чудики бывают не только в цирке, но и в армии. Однажды, вспомнив страх Давлетшина перед женой, я подумал: - Жена, какая она должна быть? Чего уж тут думать, – какую, Бог пошлёт. А ещё, интересно, - а многие ли мужчины, боятся своих жён – вот, как капитан Давлетшин? А, какую бы жену, я хотел? Вспомнил.
В педучилище, на музыкальном отделении, училась Люба Синьчугова. Вот была красавица! Глаз не отвести. Мимо неё, спокойно, нельзя было пройти. Она была обворожительно хороша. Блондинка, с точёными чертами лица, с очень строгим и очень красивым взглядом. Мысленно, выбирая себе жену, я почему-то вспомнил её. Но, нет, эта девушка не по мне. Вздохнул. Я, так себе, внешность моя на троечку, а тут, такая красавица. Как там, у классика: - мечты, мечты - несбыточны, вам имя. - Я хорошо осознавал это и гнал эти мечты от себя прочь. Если бы я знал, как сильно я тогда ошибался. Пути Господни - неисповедимы, и встречи с женщинами – тоже.
ГЛАВА 11.
НАУЧИЛИ
В целом, служба в Симферополе, была спокойной и однообразной. Иногда, под командованием какого-нибудь прапорщика нас вывозили на работы: на склад, на базу, на стройплощадку. Но это было нечасто. В основном, мы находились на территории части и выполняли работы, придуманные старшиной Кияшко. По субботам и воскресеньям, смотрели кино: добротные советские фильмы 60х и 70х лет. Однажды, посмотрели, только что, вышедший, на экраны, «А ЗОРИ, ЗДЕСЬ ТИХИЕ», - Ростоцкого. На меня он произвёл огромное впечатление. Может быть тогда, впервые, я стал задумываться о том, что такое – хорошее кино.
Хорошее, в смысле художественного качества. Кино, как и книги, я любил с детства. Мне было одиннадцать лет, когда в самом большом кинотеатре Курска посмотрел «ЧЕЛОВЕКА АМФИБИЮ», а ещё раньше, в клубе строителей, я увидел «ШВЕЙКА», а потом было много других, хороших фильмов. Кино поднималось для меня, на какую-то другую, более высокую ступень. Оно становилось, каким-то особым миром, который манил и привлекал меня. А, его величество - кадр художественного фильма, приобретал особый и неповторимый смысл всего того, из чего и состояло кино.
Однажды, мы отдыхали в курилке после обеда. Все курили, а я сидел и смотрел на них. Вдруг Баяджан говорит: - Пискурёв, а давай мы тебя курить научим. Что ты как не родной, в армии служишь, а курить - не куришь. Давай, попробуй, это не страшно. И он, достал из пачки «ПРИМЫ» сигарету и, подавая мне, стал объяснять: - Набери дым в рот и потихоньку вдохни его в себя, подержи, там, внутри, а потом, выдохни. Потом, опять снова, то же самое. Давай пробуй. –
Я взял в рот сигарету, зажёг спичку, поднёс к кончику сигареты и сразу же вдохнул в себя. Раздался кашель и смех. Раздались голоса: - Давай, давай, пробуй снова. - Вторая попытка оказалась удачней. Я подержал дым во рту и осторожно его вдохнул. На этот раз, кашля не было. Прошла секунда, другая и я выдохнул дым. Получилось - обрадовался я, и снова набрал дым в рот и далее. И, снова получилось, кашля не было. Ура, я начинал курить, как все нормальные мужики. Чувство гордости, охватило меня. Докуривая первую в своей жизни сигарету, я чувствовал себя счастливым. Я буду теперь, как все, а это - немаловажно На следующий день, прямо с утра, я купил пачку «ПРИМЫ» - ларёк был от нас в пяти минутах ходьбы.
Вскоре по части разнеслась весть: Пискурёв научился курить. В биллиардной, начальник медпункта, прапорщик Шимуда, прикололся: - Ну шо, Пискурь, - он так и звал меня Пискурь, - ты шо не знаешь, шо к первой сигарете полагается клизма, давай идём, сымай штаны. - Все смеялись, я конечно тоже. Он вообще был комик - этот Шимуда. Хороший малый, окончивший медучилище, попавший служить в нашу часть и оставшийся на, сверхсрочную. Он не мог говорить просто, у него всё было смешно. Он был наделён даром природного украинского юмора – тонкого, умного, смешного. Мне нравился его юмор и я с удовольствием его слушал. Шпота, Шимуда, эти украинские фамилии не были привычными для моего слуха, но они не резали моего сознания. Все мы жили тогда в Советском Союзе и, как мне казалось, были родными. Ну, если и не родными, то двоюродными точно. Так нас воспитывали тогда, в нашей общей стране. Они на самом деле, были хорошими, добрыми, нормальными парнями.
Суббота. Едем на кузове 66-го в баню. Все курят. Я тоже. Прапорщик Шпота сидит рядом.
- Пискурёв, ну что ты всякую хрень куришь, на, нормальную, покури, - и достаёт из пачки Беломора папиросу. - Да, затянись посильнее, чтоб кайф, почувствовать. –
Мне захотелось почувствовать кайф. Выбросив сигарету, я вставил в рот папиросу. Зажёг спичку и прикурил. Сразу же сделал глубокую затяжку. - Поглубже, поглубже, затягивайся, - советовал Шпота. - Я затянулся, как мог и тут… Я поплыл, голова закружилась и начался дикий кашель. Шпота смеялся, остальные тоже. А мне было не до смеха, мне было хреново. Табак в беломоре, оказался не для меня, не для такого, как я, начинающего, курящего хлюпика. В моей голове, для беломора - родилось табу. Нет, только «ПРИМА», сказал я себе.
Однажды, ко мне подошёл прапорщик Быков. Родом он был из Валуек – Белгородской области и в каком-то смысле, был моим земляком. И когда он узнал, что я из Курска, он так и звал меня – земляк.
- Ну что земляк, ты как, умеешь держать язык за зубами? –
- А что надо товарищ прапорщик? -
- Да надо ракушечника в часть привезти, будем сарай строить. Тысячу штук выписали, неделю будем в карьер ездить. -
- Так, а при чём тут мой язык, товарищ прапорщик? –
- Завтра поедем, там узнаешь. –
Ракушечником называли большие кирпичи, добываемые в карьере, далеко от Симферополя. Из него в Крыму, много чего строилось, особенно в частном секторе.
На следующий день, в семь утра, я и ещё четыре солдата, сидели под тентом на кузове 66-го, на приделанной к переднему борту, самодельной скамейке. Внешне, она напоминала длинный, во весь борт ящик, на котором, было даже удобно сидеть. - Странно, - подумал я, - мы всегда ездили на этом автомобиле в баню, и этой скамейки никогда не было. А тут, она появилась. Молодец Быков, позаботился. Ехать предстояло часа два – не меньше.
Подъезжаем к карьеру. На въезде, через пропускные ворота, женщина - охранник. Проверяет наши бумаги и тоном, не допускающим возражений, говорит: - Так ребята, предупреждаю сразу, ни одного лишнего кирпича не брать. Проверять буду строго, найду один лишний – будет скандал. У вас по накладной ровно двести штук. Понятно? –
- Понятно, понятно, - успокоил её Быков, - лишнего не возьмём, только своё. - И, я заметил, как он чему-то усмехнулся. Женщина показала рукой, куда ехать для погрузки и мы тронулись. Карьер был огромным и до нашего места мы ехали минут десять. Вот и огромная гора готового ракушечника. Вокруг, никого – мы одни. Мы встали со скамейки, чтобы выпрыгнуть с кузова. И тут, прапорщик Быков, подошёл к скамейке и поднял наше сиденье. Оно, оказалось крышкой, под которой было углубление, по сути дела, длинный ящик.
- Так парни, не в службу, а в дружбу, быстренько двадцать кирпичиков сюда прячем, тёще надо сарайчик маленький построить. Магарыч за мной. –
Такой прямоты от прапорщика Быкова я не ожидал. Вот почему, был вопрос о моём языке. Мне даже, как-то смешно стало. Мы быстренько загрузили в этот тайник двадцать больших Быковских кирпичей и закрыли крышку. Примерно через час, наших двести лежали в кузове. На проходной, прямо перед воротами, женщина-охранник, со специального возвышения, быстренько посчитала кирпичи, по своей системе, сказала, что всё правильно. И, забрав свои бумаги, а наши, отдав нам, выпустила нас. Оказавшись за воротами, мы испытали облегчение, и я бы даже сказал – радость. Мы, перехитрили её, мы украли у неё двадцать кирпичей. А больше всех радовался прапорщик Быков. Афера удалась. Перед Симферополем, мы заехали в какое-то благоустроенное крымское село, остановились у ворот очень приличного дома и став в цепь, за пять минут, выгрузили Быковской тёще её кирпичи. Магарычом оказался квас – правда он был очень вкусный и мы с удовольствием его выпили. Так всю неделю, мы возили Быковской тёще кирпичи, пили вкусный квас и смеялись над охранницей, которая не заметила наш тайник. Естественно, старшине Кияшко, никто, ничего не рассказал. Мы точно знали, что ему бы это, не понравилось, и он мог бы устроить Быкову скандал. Но мы уважали Быкова, за его простоту и непосредственность и конечно, никто бы ему подлянку, не подложил. Про себя я подумал: - Получается, что прапорщик Быков научил меня брать чужое без спроса, чего раньше у меня, никогда не было. - Я оказался талантливым учеником, и моя дальнейшая служба подтвердила это. Заканчивался сентябрь и потихоньку в свои права вступала крымская осень.
ГЛАВА 12.
СБЫЛАСЬ МЕЧТА ИДИОТА
- Ну, всё Пискурёв, собирайся, поедешь на точку, всё равно здесь от тебя, никакого толку не будет, а там, я хоть за Кравчука спокойным буду. Ты нормальный, глупостей не наделаешь. Там такие, как ты, как раз и нужны. Так что давай, собирай пожитки и послезавтра повезу тебя, - сказал старшина, в очередной раз, вызвав меня в каптёрку.
Радости моей, не было предела. Мне давно надоела эта скучная и неинтересная служба в Симферополе и я мечтал попасть на какую-нибудь одну из наших точек, разбросанных по всему Крыму, и послужить там, где была непосредственная работа на станции, тем более, что подходил к концу первый год моей службы и ещё оставался второй, и хотелось, чтобы он был заполнен, чем-то более интересным. И вот, мечты мои сбылись. Прапорщик Кияшко понял, что я не стану его правой или левой рукой, что я не заменю ему Бояджана – он демобилизовывался, а на точку, в Кировское - требовалась замена. Там трое уходили на дембель. Вот он и решил, послать меня туда. Вместе со мной, ехал Илья, молдаванин, который был моим другом ещё по учебке в Харькове, и Вася Сабодаш, прослуживший всего полгода. Кировское, находилось в 120 километрах от Симферополя и по крымским дорогам ехать предстояло часа три.
Съехав с феодосийской трассы, мы стали плутать по каким-то извилистым местным дорогам и вскоре впереди показались стационарные антенны нашей станции. Затем, показался самый обычный, жилой, крытый шифером, одноэтажный дом. Оказалось, что это и была, моя точка. Дом, с небольшой территорией, обнесённый колючей проволокой, внутри которого и была моя станция.
УРА! Я на точке! Сбылась мечта идиота. Как только прапорщик Шимуда узнал, что я уезжаю на точку, сразу же подошёл ко мне и начал: - Пискурь, ты шо, идиот, куда тебя черти несут, ты хоть знаешь шо, это такое? Это такая клизма, шо не вытягнешь из задницы. Иди, щас же откажись, не то я тебе, настоящую исделаю. Дурак, хто там с тобою смеяться будет, а тут у тебя я, есть. Давай, иди, отказывайся. –
Мне было приятно это слышать, но естественно, ни о каком отказе и речи быть не могло, тем более, - это был приказ. И, идиот я, или не идиот, никого это не волновало, приказ надо было выполнять.
Променять столицу Крыма, увольнения и прогулки по Симферополю, на какое-то захолустье, вдали от цивилизации, среди садов и полей, практически рядом со, взлётно-посадочной бетонной полосой для всех типов самолётов, и радоваться этому, не зная, что предстоит и, как, всё будет - действительно, мечта человека, как считал, тот же Шимуда, далёкого от ума. Но я был счастлив, мне ужасно надоели хозяйственные работы, надоел старшина Кияшко с его расспросами-допросами, надоел наш командир, с его вечно недовольным лицом, и я ужасно хотел от всего этого, избавиться. И вот наконец-то - случилось. Мне предстояла новая служба и я, не ошибся. Будущее показало, что она была полна приключений и далеко не воинских.
Выпрыгнув из кузова автомобиля, я - ошалел: мне навстречу шёл мой давний знакомый прапорщик. Ещё издали, узнав меня, он радостно воскликнул: - Володя ты! –
Подходя и отдавая ему честь, я радостным тоном ответил: - Я, товарищ прапорщик. - Однажды, в Харьковской учебке, в казарме, меня остановил прапорщик и спросил: - Солдатик скажи, где тут у вас столовая, а то я со своими, опоздал. - У него были голубые и очень добрые глаза и в этом «солдатик» было столько тепла и уважения, чего-то столько домашнего, что я подробно и обстоятельно объяснил ему, где у нас находится столовая.
- Тебя как зовут, солдатик? –
- Володя-
- А меня Алексей Денисьевич, будем знакомы, - и он подал мне руку, которую я пожал, - мы тут у вас на переподготовке. –
Я догадался: это один из многочисленных прапорщиков, которых прислали к нам на переподготовку, как раз по нашей станции, которую мы изучали. Эти прапорщики на местах своей службы были начальниками станций и вот теперь, изучали нашу – новую.
Воистину тесен мир. Передо мной стоял Алексей Денисьевич Кравчук - мой новый старшина, мой новый начальник. Я видел, как он был мне искренне рад.
- А ты, почему лычку то не пришил? - спросил он. Я не понял, но вмешался Кияшко: - Пискурёв, совсем забыл тебе сказать – начальник станции ефрейтором быть не может, приказ уже подписан, ты теперь у нас младший сержант, так что лычку пришей, сегодня же.
- Во, блин! Чудеса какие-то, - подумал я про себя.
Старшина Кияшко забрал дембелей и через десять минут они уехали. А мой новый старшина повёл нас в дом. В большой первой комнате стояла станция – блок питания, блок управления и четыре огромных электронных шкафа, соединённых между собой, от последнего из которых, шёл мощный кабель на антенну - это была аппаратная. В следующей комнате была наша спальня: стояли три кровати, стол, три стула и большой шкаф. За стеной от спальни, Ленинская комната – полка на стене с двумя десятками книг и стол.
- Выбирай Володя, как старший, себе кровать, - сказал старшина. Я подошёл к той, что стояла у окна, и вдруг увидел, что на ней спит кошка.
- Это Моська, она с нами живёт, служит так сказать, - услышал я голос старшины. Моська была очень красивая. Чёрная, лоснящаяся шерсть, с красивым белам воротничком, умные зелёные глаза – всё в ней выдавало удивительную кошачью красоту, изящество и ум. Моська дала себя погладить и замурлыкала, и я понял, что она была очень ласковая кошка. Я решил, не сгонять Моську с кровати, осознав, что на целый год, она становилась моим другом.
- Вы ребята тут располагайтесь, - обратился старшина к моим сослуживцам, - а я пойду Володе хозяйство покажу. –
Во дворе был сарай, в котором была клетка с двумя крольчихами.
- Возьмёшь на ближнем приводе кроля, подсадишь, свои пойдут, - сказал старшина. В другом сарае, была всякая хозяйственная мелочь, рядом стог сена, накрытый куполом от парашюта и неподалёку ЗИП – склад запчастей для станции. Отдельно, в укрытии, практически под землёй, находились два мощных дизеля. Радостная эмоция охватила меня. На дизелях я увидел: КЗПА – Курский завод передвижных агрегатов.
- Твои, твои земляки, Володя. - Старшина знал, что я из Курска.
- Один правда, не работает – пускач полетел, но другой ничего – пока держится. Как только электричество отключают, мы им пользуемся. –
Выйдя из дизельной, направились за дом. Там, метрах в пяти от него, в землю были врыты две пятитонные цистерны для солярки. В целом, вся небольшая территория станции была обнесена забором из колючей проволоки, во многих местах, практически отсутствовавшей. Подойдя к единственной калитке, старшина показал рукой вдаль: - Воон видишь здание, метров пятьсот до него – это казарма, будешь на развод туда приходить. Справа, - продолжал он, и показал рукой в сторону, где я увидел стоящие самолёты, - взлётно-посадочная полоса, самолёты прямо над нами взлетают, привыкнешь. А это, - и старшина показал на длиннющий сарай, метрах в пятидесяти от нас, - свинарник, мясо тут наше произрастает, а прямо напротив – собачник и рота охраны. В общем, скоро сам всё узнаешь. –
Вернулись в дом, и старшина познакомился с солдатами. Сказал, что служба здесь не трудная, но дисциплину держать надо – армия, есть армия. Потом сказал, что мне, они должны подчиняться бесприкословно, так как меня, назначили на должность начальника станции. Я удивился, но ещё не знал самого главного - мне полагалось теперь, не 7рублей 80 копеек, в месяц, как Илье с Васей, а целых 40 рублей, как начальнику станции. Впоследствии, эти деньги собирал для меня старшина Кияшко и по моей просьбе нные суммы иногда мне высылал. По телефону он мне сказал: - Пискурёв, ты не волнуйся, я тут тебе на дембель соберу. –
Мой новый старшина сказал, что Вася, вместе с солдатами из казармы, будет ходить строем в столовую, а мне с Ильёй, еду, будет приносить в котелках, так как покидать точку, даже на секунду, мы не имели права. В любую минуту, могли дать включение, и начиналась боевая работа. Связь была очень ответственной, так как через нас работали лётчики и ракетчики и, может, кто-то ещё. Включение может быть внезапным и, по времени, может быть как длительным, так и коротким. Все приказы о включении отдаются по телефону дежурным офицером. Ещё, он сказал, что пока, станция работает нормально, но иногда, время от времени, её надо подстраивать. Я знал время и специфические особенности настройки станции и умел это делать – ну так, мне казалось.
Время приближалось к шести часам, и вдруг старшина встал и сказал: - Ну, всё парни, оставайтесь, служите, а я, поехал домой. Я живу в посёлке Советском, в тридцати километрах отсюда. Володя проводи меня. -
Мы вышли, и я проводил старшину до казармы, возле которой, всех прапорщиков, которые жили в Советском, ожидал тентованный 131 ЗИЛ. Старшина забрался в кузов, махнул мне рукой и автомобиль тронулся, а я пошёл на точку. В голове появилась мысль: - Вечерком, наведаюсь в казарму. Посмотрю, где, что и как. - Подходя к своему новому дому, я увидел
Моську. Она шла мне навстречу и держала в зубах мышку. Хвостик мышки чуть-чуть подрагивал. - Ничего себе, - подумал я, - да она охотница. - Моська подошла ко мне и положила мышку у кончика моего сапога. Её красивые зелёные глаза смотрели на меня и как бы говорили: - Смотри, какая замечательная мышка. - Я наклонился и погладил Моську. Она заурчала, а потом забрала свою мышку и куда-то ушла. Зайдя в дом, я увидел Васю, который с нашими котелками, собирался в столовую. Вася ушёл, а мы с Ильёй, начали располагаться в нашем новом жилище. Кусок ленты для лычек у меня был и вскоре я стал младшим сержантом. Моська крутилась рядом, а потом вспрыгнула на мою кровать и заснула. Я смотрел на неё и думал: - Видимо, целый год мы будем вместе. – Так оно и оказалось, Моська дружила со мной, до самого дембеля. Часа через полтора, пришёл Вася и принёс еду. Она была обычной, армейской: пшённая каша, кусочек жареной рыбки, кусок чёрного хлеба и чай. К подобной, мы уже привыкли.
ГЛАВА 13.
Г И Р Я
Близился вечер. Потихоньку привыкая к новому жилищу, я вышел на крыльцо. Сразу за антеннами, было большое поле. Оно простиралось до самого горизонта и только электрические столбы, стоящие, видимо, вдоль дороги, нарушали его ровное, звенящее тишиной, пространство. Не зная чему, я радовался. Я ощущал свободу - ни командира, ни Кияшко, больше не будет. Я, сам себе начальник - как это здорово!
За край поля, садилось солнце. Несмотря на угасающие осенние краски, оно всё ещё дарило окружающей природе красоту. И эта красота, придавала моему состоянию какой-то особый душевный подъём. Мне казалось, что я пою: - Я на точке, я на точке! - Но душевная эйфория пребывала недолго. Я вспомнил, что собирался пойти и посмотреть, что там, в казарме делается. Надо было подробно знакомиться с тем, с чем предстояло сталкиваться. Я решил начать с казармы.
Дежурный, который узнал, что на релейку приехала новая смена, позвонил и сказал, чтобы мы не волновались – сегодня, точно, включения не будет. - Спите ребята, - сказал, он.
- Блин, - подумал я, - и здесь доброта живёт. Вот надо оно ему, успокаивать нас. Так нет же, позвонил, предупредил. –
Впоследствии я узнал, что это был майор, который тепло и по - дружески относился к нам – релейщикам. Позднее, он стал нашим другом. Мы от всех отличались, не только воинской спецификой, но даже погонами - у всех были голубые, у нас – чёрные. Все офицеры знали, что мы, прикомандированы, и что кроме нас, нашу работу, никто не сделает. Вид нашей станции, а особенно огромных антенн, вызывал уважение. Но, главное, было всё-таки в другом. В чём - я узнал не сразу, а постепенно, по мере знакомства со здешней службой. В некотором смысле, для всех, это была тайна. Это была тайна командира части, моего старшины и, теперь, моя. Мы были чужие, мы не проболтаемся. Но, на самом деле, никакой тайны не было – мы просто были посвящены, в силу определённых обстоятельств, в лично-хозяйственные связи кое-кого и это совершенно, не касалось службы.
Ночью, мы должны были дежурить. График был такой: до 12 ночи, не спал я, с 12 до 4х, Вася - в это же время, он убирал и мыл полы, с 4х, бодрствовал Илья.
В половине двенадцатого я пошёл в сторону казармы. Проходя мимо свинарника, я услышал похрюкивание. Свиньи спали.
– Сколько же их там? – подумал я, - и кто там с ними? Завтра, надо будет узнать. -
Вот и казарма. Тихо, стараясь не шуметь, вошёл в здание. Всё стандартно - направо и налево койки. Сонное царство царило в казарме. Дневальный стоял на тумбочке и, оперевшись на неё, тоже, спал. Я осторожно, прошёл мимо и вышел во двор. Он был весь в брусьях, разных спортивных снарядах и особенно много было железа. Тут были гантели разных весов, куски рельсов, несколько самодельных штанг и набитые песком, для отработки ударов, мешочки. Всего было много. Прохаживаясь по спортивной площадке, лишний раз убедился в том, что, физкультура и спорт в Советской армии почитались – солдат должен быть сильным. По-другому и быть не могло.
И тут, я увидел её. Скромно, почему-то на боку, она лежала отдельно от всех. Облезшая со всех сторон краска, делала её совсем старой - да она, видимо, такой и была. Одинокая, среди этой груды металла, она выглядела жалкой и беззащитной. Казалось, что она отслужила свой век, и уже была никому не нужна. Это была гиря. Обыкновенная железная гиря. Она сразу мне понравилась. Я поднял её и понял, что она весит 16 килограмм. Пуд. Подумал: - Вот лежит она здесь, никому не нужная, всеми позабытая – неправильно это. Неплохо бы её, забрать. Забрать на точку. Здесь ей делать нечего, здесь за ней не следят – даже покрасить не могут, а я - приведу её в порядок и буду заниматься. – Решение созрело сразу, и откладывать его, я не собирался. Я наклонился, положил руку на гирю – брать - не брать, брать - не брать, - мысли лихорадочно рождали мышечное действие – рука обхватила ручку гири, и я поднял её. Да, тяжеловато, а ведь идти далековато. Ну да своя ноша руку не тянет. Я поднял гирю и пошёл в обход казармы. Я нёс её с ощущением радости. У меня будет гиря, моя гиря! Стыдно мне не было, и никаких угрызений совести я не ощущал. Я даже не думал о том, что я её украл, я просто взял то, что должно быть у нас, на точке. А в казарме, и так, железок много, а у нас, пускай будет, хотя бы одна гиря. Я рассуждал так и время от времени, останавливался и менял руку, так как, нести пуд было нелегко. Да и время, давало о себе знать. Было далеко за полночь. Когда здание казармы растворилось в темноте, я остановился и решил отдохнуть. Спешить мне было некуда – ночь была длинной. Посмотрел наверх. Небо было в звёздах и, из-за тучи вышла большая крымская луна. Она ярко осветила окрестности. Я смотрел на всё это и думал - какая красота! Эмоции захватили меня. Я только первый день на точке, а уже так интересно. А что же будет дальше? О, я даже не мог себе представить! И, хорошо, что не мог, потому что даже сейчас, через много, много лет, я иногда не могу поверить в то, что всё это было. Как будто это был большой длинный сон. Я смотрел на луну, на звёзды и радовался тому, что я на свободе. Армия была где-то там, в Симферополе, а тут – Свобода. А ещё тому, что, у меня получилось и теперь у меня будет гиря. Покрашу и будем заниматься.
Вот и точка. На крыльце курил Вася. Увидев меня: - Володя, что это? –
- Да вот, гирю тебе принёс, будешь мышцы качать. –
- Во, здорово, а где взял? –
- Где взял, там больше нет. В казарме взял. –
- А что, разрешили? - Вася был сама наивность.
- Да разрешили. Сказали, бери Пискурёв гирю, пусть Сабодаж мышцы качает, а то он худой как щепка. Скажут, что в армии не кормят. - Вася громко рассмеялся. Он был светлым, чистым парнем – душою чистым. Я очень хорошо к нему относился. Я не был ему начальником, я был ему другом.
Я занёс гирю в сарай и поставил на сложенный в ровный штабелёк ракушечник. И вдруг, что-то пронзило меня.
- А вдруг, - подумал я. Я разобрал ракушечник и спрятал в него гирю. Мало ли чего, а здесь не найдут. Предчувствие меня не обмануло.
Часов в семь утра, я стоял на крыльце и курил. Ребята спали, а я, хорошо выспавшись после ночных деяний, курил и радовался жизни. Как всё - таки здорово, что я попал на
точку, как мне повезло. Зашёл в сарай, посмотрел на сидящих в клетке крольчих и вспомнил совет старшины – на Ближнем приводе взять кроля и подсадить. Ладно, сделаем. Потом вышел из сарая, посмотрел на стог сена, накрытый куполом от парашюта, а затем зашёл в другой сарай, в котором находилась спрятанная гиря. Опять охватила радость - у меня есть гиря. Потом ещё раз обошёл всю территорию точки и вернулся на крыльцо. Достал сигарету, закурил и бросил взгляд в сторону казармы и вижу фигурку человека, который быстро, быстро - почти бегом, направлялся в нашу сторону. Через несколько минут, я увидел лейтенанта, который подойдя к нашей калитке, не представляясь, сердитым голосом произнёс:
- Сержант, чтобы через час гиря была на месте, иначе пойдёте на гауптвахту. –
- Какая гиря? Товарищ лейтенант, - отдавая честь, искренне удивился я, как будто бы действительно не знал, о чём идёт речь.
- Вы знаете, какая гиря. Повторяю, чтобы через час, она была на месте, иначе будете сидеть. - Всем своим видом, он показывал мне, что я точно буду сидеть на губе.
Я не собирался сдаваться. - А почему Вы решили, что она у нас. Мы чужого не берём. Я, даже в глаза её не видел. Ошиблись Вы товарищ лейтенант. –
- Ну как же, - возмущённо сказал лейтенант, - вчера гиря была на месте, а сегодня утром её уже нет. Вы чужие, вы только приехали, кому же её брать, как не вам? –
- Но мы действительно её не брали, не нужна она нам, - откровенно врал я, искренне разыгрывая невиновного.
- В общем, я тебе сказал, - он перешёл на «ты», - не вернёшь гирю, будешь на гауптвахте. –
И он повернулся и пошёл к казарме. Я задумался и решил пойти на развод, чтобы встретить старшину и вопрос о гире обсудить с ним. Как только старшина спрыгнул с кузова, я сразу же всё ему рассказал.
- Не отдавай, ни в коем случае, она и нам пригодится, - сказал он. И добавил: - Молодец что забрал. –
- А как же лейтенант, посадить обещал, - продолжал я сомневаться.
- Пошёл он на хрен, он ещё молодой, я с ним сам разберусь. Ты хорошо её спрятал? –
- Хорошо, никто не найдёт. –
- Ну, вот и славненько. Пошли на точку. –
Такого подарка от старшины я не ожидал. Оказывается он полностью за нас. Будущее показало, что мы были для него родными и он во всех случаях, оберегал нас и не давал в обиду. Примерно через неделю, мы с Васей нашли в траве недалеко от казармы два, по 25кг. блина от штанги и притащили на точку. Их уж точно никто не искал. Я приладил их к самодельному деревянному грифу. Так у нас появилась штанга. Начало было положено.
ГЛАВА 14.
П О Б Е Д А
Прошло два дня. Лейтенант грозивший посадить, не появлялся. Оказывается, он был помощником замполита по комсомольской работе. По воинской специальности он был вертолётчиком, но внезапно, что-то случилось со здоровьем и ему запретили летать, и вот теперь он занимался военными комсомольцами, и всякой культурно-оздоровительной работой. Поэтому, видимо, он отвечал и за гирю. Но её, пока я служил, он больше, так никогда и не увидел.
Время шло, а включения станции не давали. Я начинал потихоньку волноваться: - Как-то оно будет, когда придётся включать станцию, как она будет работать, какая будет связь. – Эти мысли, бередили мою нервную систему. Ведь, демобилизованные с точки парни, даже словом с нами не обмолвились - чтобы что-то рассказать про станцию, её особенности. Так быстро, Кияшко увёз их. И поделать с этим, я ничего не мог. Всё - таки, это была Армия.
Все эти вопросы возникали в моей, теперь уже сержантской голове, всё чаще и чаще. И вот на пятый день, часов в 9 утра, раздался звонок: - Говорит дежурный по части, включайте станцию, сейчас начнётся работа. –
Я повернул ручку блока питания и загорелись лампочки, затем включил остальную аппаратуру по уже знакомой мне схеме, но стрелки на всех приборах лежали около ноля и я понял, что связи не было. Её просто не могло быть при таких показаниях приборов. Холодок пробежал по моей спине. Что такое, что случилось? Я лихорадочно смотрел на приборы, смотрел на всю станцию и ничего не понимал. Понимал только одно – связи нет. А это – катастрофа. Раздался звонок. Голос дежурного: - Релейка, ну что вы там, пошла работа, а связи нет, давайте побыстрее, исправляйте, а то скандал будет. Давай сержант, давай! –
Я лихорадочно соображал, что надо делать и пришёл к выводу, что надо настраивать станцию с самого начала, то есть, с самого первого блока, с самого первого прибора. Общий принцип был такой – начинаешь с первой стрелки, которая занимает определённое положение и возникает сигнал, и далее по порядку сигнал передаётся на следующие блоки, и затем на антенну, ну и далее в тропосферу. Так что, всё начиналось с первой стрелки и заканчивалось последней. И если последняя, – не поднималась, то, связи не было.
С этим надо было что-то делать. Начинаю выставлять первую стрелку первого прибора. Поднимаю её до максимального уровня и смотрю на следующую стрелку второго прибора. Она должна начинать подниматься до определённого уровня. Но она молчит, молчит, как истукан и остаётся на ноле. Стрелка, даже не шевельнулась. Снова кручу ручку первого прибора и возвращаю стрелку в исходное положение. Потом по новой, в точку начала сигнала, но вторая стрелка – мёртвая. По многу раз, я повторяю эту операцию, но выводя на максимум первую стрелку, с последующими, - ничего не происходит и связи – нет. Внутренне, я уже смирился с любым наказанием – будь что будет, дальше армии не пошлют. В это время появился старшина: - Володя, ну что тут? –
- Да вот, товарищ прапорщик, может, Вы покрутите. – Отчаяние начинало меня одолевать.
- Ты знаешь, да я её никогда и не крутил, всё ребята делали, нормально работала, не понимаю, что случилось. –
По голосу старшины, мне показалось, что он, не очень - то испугался этого форсмажора и вообще, вёл себя так, как будто, ничего и не случилось.-
- Ну, крути Володя, может что-нибудь получится, - сказал он мне спокойным голосом.
Время приближалось к обеду, а связи не было. Снова звонок. Дежурный: - Сержант, ну что там, генерал ругается, давай делай связь. –
Через пять минут снова звонок. Звонит командир части: - Сержант, где Кравчук, что там у вас, почему связи нет? – Я передал трубку старшине.
- Да ничего, всё нормально, делаем товарищ командир, скоро будет, - успокоил его старшина и, повернувшись ко мне произнёс: - Ничего Володя, не волнуйся, делай потихоньку, что-нибудь, да получится. А генерал, он на то и генерал, чтоб ругаться. Если б не ругался, то и генералом бы не был. Ты, не обращай внимания, делай своё дело. –
Я понял, что прапорщик Кравчук, относился к той породе людей, для которых человек, был важнее всего. Не дело, не обстоятельства, а именно человек. И, хотя он сам служил в Армии и приказ был для него свят, но видимо в душе его, человек был важнее, даже важнее приказа.
Я окончательно успокоился, взял себя в руки и, отрешившись от всего, углубился в настройку станции. Я выключил все приборы станции. Вспомнил, как в Харькове, учился по многу раз её настраивать и начал всё сначала. Я решил всё делать очень медленно, как когда-то, когда первый раз, меня учили её настраивать в учебном классе. Я начал очень медленно, еле-еле, потихоньку, поворачивать ручку первого манометра и одновременно поглядывать на вторую стрелку. Первая стрелка, стала потихонечку ползти вверх, вторая – стояла на месте. Медленно, я продолжал поворачивать ручку и первая стрелка продолжала подниматься вверх по делениям, вторая - стояла на месте. На лбу выступил пот, как будто я выкручивал взрыватель у мины. Наконец, первая стрелка, достигла середины манометра, но вторая, продолжала оставаться на месте. Я прекратил крутить и уставился на стрелки. Я сидел и думал: - Блин, ну что этой стрелке надо, ведь всё правильно делаю, а она молчит. А вдруг, это чисто конструктивное, характерное только для этой станции, если это её собственная, какая-то закавыка. Такое, ведь может быть. Я выставлял первую стрелку сразу на максимум, как и положено, но ничего не происходило. Значит, буду крутить также медленно, как и начал, может что-нибудь и получится. -
Я продолжил медленно вращать ручку настройки и когда, до окончания разметки манометра оставалось три деления, я бросил взгляд на второй прибор и, о чудо - вторая стрелка медленно стала подниматься вверх и остановилась на максимуме. Сердце учащённо забилось и, я почувствовал, что мне жарко. Ура, есть! Я довёл первую стрелку до максимума, и вторая снова упала до ноля.
- Так, так, значит что-то своё, что-то конструктивное, возможно сбиты приборы, - размышлял я, но радость уже охватила меня. Теперь должно получиться. Снова, возвращаю первую стрелку в исходное положение и медленно поднимаю до нужной отметки и в этот момент, вторая стрелка ползёт на своё место.
- Есть, товарищ старшина, есть, сейчас всё будет! - радостно закричал я.
- Володя сделал? – подошёл ко мне старшина и положил руку на плечо: - Молодец, ну молодец! –
- Сейчас всё будет товарищ прапорщик, всё нормально, я понял причину, сейчас минутка, - отвечал я, продолжая настраивать станцию. Стрелки остальных приборов быстро ползли вверх и становились на своё место. Когда последняя стрелка стала на своё место, в телефонной трубке, появился характерный сигнал, означающий, что сигнал пошёл и связь есть. Я позвонил дежурному и спросил: - Ну как там? –
- Нормально сержант, связь есть, работа пошла, давай там больше, не вырубайся. –
- Всё нормально, товарищ майор, теперь всё будет, не беспокойтесь, - радостно отчеканил я.
- Ну, давай, работаем, -
Это была победа. Моя личная победа. Я понял принцип настройки именно этой, теперь моей станции. Со старшиной, мы договорились, что теперь, кроме меня, к станции никто и никогда не подойдёт. Чтобы не случилось, но настраивать кроме меня, её никто не будет. Да её и не было смысла настраивать, так как её устройство, сохраняло долгую и устойчивую связь, и настройка требовалась исключительно в каких-то форсмажорных ситуациях. Я радовался. У меня получилось. Старшина до вечера побыл с нами, а потом поехал домой. Вася пошёл на ужин, а мы с Ильёй остались. Станция работала и время от времени, я проверял сигнал. Он был чёткий и устойчивый. Заскрипела дверь и в комнату вошла Моська, держа в зубах мышку.
ГЛАВА 15.
Я Б Л О К И
В волнениях и открытиях нового, закончился ноябрь и наступил декабрь. Наступила зима. Мне она показалась странной. Снега не было, но было, почему-то холодно – а ведь это был Крым. Часто дули холодные ветра и даже в бушлате иногда бывало зябко. В нашей спальне, практически не выключался козёл, но всё равно жарко не было, скорее наоборот. Но к этому тоже можно было привыкнуть, что у нас и получалось. Вообще, я заметил, что при определённых обстоятельствах, привыкнуть можно ко многому.
На Ближнем приводе взял большого кролика и подсадил к нашим крольчихам. Через три дня отдал и мы стали ожидать потомство. А будет оно или нет, мы толком не знали – если случилось, значит, будет, а если нет – значит, нет. От нас тут ничего не зависело, вся надежда была на кролика. Как то он там постарался? Мы не стали ему мешать и смотреть не ходили. А хотелось. Но Вася сказал, что лучше не надо – так вернее будет.
Однажды, к нашей точке подъехала копейка (ВАЗ 2101). За рулём был наш старшина. Он вышел из машины, открыл заднюю дверь, и из машины выскочила маленькая симпатичная собачка. Скорее всего, это была дворняга.
- Вот, Володя, это Чебурашка, пусть живёт с вами. Он безобидный и вам не помешает. -
Чебурашка подбежал ко мне и тут же завилял хвостом. Я наклонился и погладил его. Он был славный, из той породы собак, которые сразу нравятся. Умный, дружелюбный малый. Появилась Моська. Настороженно подошла к нему. Они обнюхали друг друга и случилось чудо. Моська приняла Чебурашку, ей он тоже понравился. Чебурашка обнюхал Моську со всех сторон и даже попытался лизнуть, но она не дала и тут же опустила хвост. Мы обрадовались и пошли эмоции. Половину дня мы с Васей строгали, пилили, забивали гвозди – делали Чебурашке маленькую будку. Получилось. Положили прошлогоднего сена и поместили его туда. Он немного полежал, а потом выскочил и стал бегать и обнюхивать двор.
Заканчивалась первая половина декабря. Приближался новый год. Для меня он был дембельским, но до самого дембеля было ещё очень далеко. О доме, я как-то не думал. Мне нравилось на точке. Я был начальник, у меня была свобода и добрый, хороший старшина. Мне вполне этого хватало и в каком-то смысле, я, даже был счастлив.
Однажды, во время своего дежурства, я сидел на кровати, гладил Моську и поглядывал в окно. Ребята спали. Время было около двенадцати ночи. Вдруг в окно, я увидел фары приближающегося к точке автомобиля. Надел пилотку и вышел к калитке. Из остановившегося «газика» вышел командир – подполковник Денисов. Я доложил, как положено и он поздоровался со мной за руку.
- Сержант, помоги водителю, - сказал он. Водитель вытаскивал из машины большой ящик. Я подошёл и увидел яблоки. Они были крупные, красивые и вкусно пахли. Я взял ящик с другой стороны и мы понесли его к ЗИПУ. Это был склад с запчастями для станции. Открыв
дверь, мы занесли ящик в холодное чистое помещение, которое наполовину находилось под землёй, и в котором яблоки могли долго храниться.
Командир достал из кармана авоську и наполнил её яблоками. Кивнув на ящик, он сказал: - Ты об этом никому не говори, я через неделю приеду, буду сам брать, когда мне надо, а сейчас возьми ребятам по яблоку. - Я взял три яблока и сказал спасибо.
Командир уехал, а я стал есть яблоко. Оно было очень вкусным. На гражданке я любил яблоки, но в армии, нам, по крайней мере, их не давали. И вот в декабре, в Крыму, за несколько дней до Нового года, я, ем яблоко. Вкус его, отдалённо, чем-то напоминал нашу курскую антоновку, но это была не антоновка. Антоновка, будучи очень вкусной, не была такой сладкой. Видимо это был какой-то крымский сорт. Но меня это не волновало, я наслаждался вкусом яблока, я ел его с таким наслаждением, что казалось, что все мои вкусовые рецепторы объяты этим приятным вкусом, и ничего более вкусного, я никогда не ел. Я смотрел на звёздное небо, ел яблоко и ощущал себя таким счастливым, что в какой-то момент, в моей голове, мелькнула крамольная мысль: – А не остаться ли мне, на сверхсрочную, - получить прапорщика и жить, и служить в Крыму. Но она, тут же улетучилась, когда я вспомнил маленького Андрюшу, брата, родителей - нет, без них, я не смогу. Подумалось: - Надо же, вкус какого-то яблока, красота ночного неба, ощущение радости жизни, и на тебе – мысли, какие-то, странные. Неужели так бывает, неужели настроение – рождает мысли, всякие? Наверное, раз со мной, так случилось.
Я вошёл в дом, разбудил Васю, положил на стол два яблока и со словами: - Одно тебе, - лёг спать. Утром, проснувшись, я снова вспомнил ночную, яблочную историю. Рассказал обо всём ребятам. Илья, тут же принялся есть яблоко, Вася своё съел ночью. Им яблоки тоже очень понравились. Придя на развод, я рассказал о яблоках старшине. Он тут же сказал: - Надо будет попробовать. - И мы пошли к себе. Я открыл склад. Посмотрев на яблоки, я подумал: - Ну что будет, если я возьму нам ещё по одному яблоку - вон их, сколько много, и они такие вкусные – ребятам будет приятно. Я взял из ящика четыре яблока и закрыл склад. Старшине яблоко тоже понравилось, но какой это сорт, он не знал. Вася пошёл за завтраком и яблоко собирался съесть после него. Мы с Ильёй его тоже поддержали. Теперь мне предстояло быть начеку, ожидая приезда командира, за очередной порцией яблок. Прошла неделя, но командир за яблоками не приехал. - Значит в другой раз, - подумал я. Но другого раза тоже не случилось. Я решил проведать, как там яблоки, ведь время приближалось к новому году. Открыл ЗИП, разгорнул стружки - яблоки на месте. Большие, красивые, вкусно пахнущие. Что делать? Аа, была, не была, от четырёх яблок не убудет, он и не заметит. Беру четыре штуки, остальные раздвигаю так, чтобы не было заметно. Выхожу, закрываю ЗИП, а тут, как раз и старшина к калитке подходит. Здороваюсь и подаю ему яблоко. - Угощайтесь товарищ прапорщик, а то они лежат, а он за ними не приезжает. - Он берёт яблоко и говорит: - Ну и правильно, чего ж добру пропадать, ты там всё аккуратно сделал? -
- Да, не волнуйтесь, ничего не заметит, ящик большой, их там много. –
- Ну, вот и хорошо, - подытожил старшина и стал с аппетитом грызть яблоко. Илья с Васей, тоже с удовольствием съели. Эту процедуру, я повторил ещё два раза. Наши организмы с лихвой наполнялись витаминами.
Время шло и через день – Новый Год. Вечером, около десяти часов, внезапно, приехал командир и набрал огромную сумку яблок. В ящике их осталось меньше половины. Он посмотрел на них, потом на меня и сказал: - А это всё вам, ешьте - на сколько хватит, мне они больше не нужны.
- Спасибо товарищ подполковник, - только и оставалось мне сказать.
– На здоровье, пожалуйста, - ответил он, вышел из ЗИПА, сел в свой «газик» и уехал. В сердцах, про себя я произнёс: - Блин, тут командир добрый попался. Ну и армия! - В дальнейшем я неоднократно убеждался в том, что подполковник Денисов был реально добрым человеком. Но, как командир, он был строг и ответственен. Он хорошо знал службу и был объективным и справедливым командиром. Он был командиром светодивизиона, который полностью обслуживал аэродром. На его плечах была колоссальная ответственность, но он со всем справлялся. Это был энергичный и очень деятельный человек. Нашего, Симферопольского, с ним - нельзя даже было близко сравнить. Это были люди разных планет, разной ментальности. Ментальность, я понимал, как образ мышления, а он, у всех – разный, – так мне казалось.
А о лётчиках, с некоторыми из которых я позднее познакомился, я могу вспомнить только хорошее. В учебке, я не мог пройти мимо ефрейтора, не отдав честь, а тут, лётчики, капитаны, майоры, здоровались с тобой за руку, даже не обращая внимания на то, отдал ли ты им честь или нет. Они, как будто бы не обращали внимания на уставные требования, они относились к нам, как к товарищам, с которыми вместе служили.
Я часто думал о том, почему лётчики такие добрые, так хорошо относятся к нам, солдатам, и мне кажется, я понял, почему они такие. Лётчики, их военная специальность уникальны уже в том, что они, практически в каждом полёте, могут встретиться со смертью. Может быть поэтому, обязательные уставные отношения, кажутся им не такими уж важными и они, ведут себя просто и по-человечески. Их опасная профессия, закаляет их до такой степени, что эти люди, ценят жизнь и понимают её ценность, как никто другой. Их смелость и отвага, их постоянное напряжение в полёте, на земле - выражались в добром, уважительном отношении к человеку. Иду как-то в казарму, навстречу майор, знаю – лётчик. Приготовился отдать честь, а он подходит, подаёт руку, здоровается и стеснительным тоном говорит: - Извини, сержант, закурить не найдётся? - Я сказал, что у меня только «ПРИМА». Пойдёт, - сказал он, и с удовольствием затянувшись, поблагодарил и пошёл дальше. Подобное обращение, со стороны лётчиков, я замечал много раз.
Почти весь январь, каждый день, мы съедали по одному яблоку и с благодарностью вспоминали подполковника Денисова.
Г Л А В А 16.
ЗИМА
Во второй половине января, наконец-то, наступила настоящая зима и выпал белый пушистый снег. Снежки, правда, из него не очень получались – он был какой-то суховатый, но вспомнить детство и порадоваться было можно. Моська умудрялась даже под снегом ловить мышку и обязательно приносить её в дом. Такая у неё была привычка, к которой мы тоже привыкли и не обращали на это внимание. Я до сих пор не могу понять, почему некоторые так боятся мышей, особенно женщины. Для нас, Моськины мыши были чем-то естественным и обычным - как воробьи, как мухи, как чуть-ли, не домашние животные. Чебурашка тоже, не прятался от снега в своей будке: бегал, резвился, лаял. Снег принёс хорошее зимнее настроение, но продолжалось оно недолго. Внезапно, где-то на электрической линии, произошла крупная авария и мы лишились электричества. Для включения станции перешли на резервное питание от дизеля. И здесь, появилась одна большая проблема. Мы включали резервное питание, только для работы станции, для себя, этого делать было нельзя – таков был приказ. А тут, как назло, перестали включать станцию и мы попали. Буквально через два – три дня, мы начали мёрзнуть. В помещении, мы не снимали бушлаты. Старшина, как мог, словами нас поддерживал, но больше помочь нам, он ничем не мог. Особенно холодно было ночью. Спали одетыми, в бушлатах. Однажды я попробовал лечь прямо на сетку и прикрыться матрасом и одеялом, и всё равно было холодно. Немного спасала Моська. Я клал её прямо к себе на грудь, и она была тёплой. Но это был только тёплый комочек и не более того. От холода часто просыпаешься и дальше понятно… Лежу и не могу понять: - Ну почему так, и в одежде, и в бушлате, и под матрасом, и под одеялом, и шапка на голове, а всё равно – холодно, ужасно холодно. Хоть бы дали включение, хоть бы дали, хоть бы немного потопить козёл. –
Но теплее от этих мыслей не становилось, холод пронизывал от пяток до макушки.
И наступил момент, когда я задумался - надо что-то делать. Дальше терпеть этот холод было невозможно. В аппаратной комнате, возле противоположной от станции стены, стояла совсем небольшая каменная печь. Старшина сказал, что они никогда ею не пользовались и никто, никогда её не разжигал. Труба от неё была прямая и выходила прямо через крышу на улицу. Я попросил разрешения растопить печь. Старшина разрешил. Но для этого нужны были дрова. На следующий день после нашего разговора, я встал пораньше, взял топор и пошёл искать дрова. Недалеко была лесополоса. Она шла вдоль поля, которое начиналось прямо за нашими антеннами. Снег слежался и превратился в твёрдый наст. К тому же, он, почему-то был глубоким. До этого, я никогда не представлял себе, что в Крыму может быть такая зима. Пытаюсь найти сушняк, но как-то не очень его много – так небольшие ветки и то редко. Наконец удача - старое, небольшое, высохшее дерево. Топор туповат, видно, что им давно не пользовались. Но потихоньку кучка набирается. И вот дров уже много - донесу ли? Вспомнил, что в сарае был мешок, пошёл за ним. Полный мешок дров, принёс в дом. Не спешу, из сушняка настругиваю много мелочи - до армии, занимаясь горным туризмом, мне приходилось часто разжигать костёр. Что покрупнее и посуше, кладу на печь, пусть пока сохнет. В печи, появился огонь, потихоньку подкладываю сушняк, он всё больше разгорается. Подошли ребята, греем руки, радуемся. Неужели конец холоду – печка выручит. Пока печка разгоралась, послал за дровами Васю. Он пришёл через час, с полным мешком. Печка раскалилась до такой степени, что до неё уже было нельзя дотронуться руками. Мы сидели рядом и грелись. Это было счастье. Как всё-таки здорово, что у нас есть печь. Но, как только я вставал и отходил от печки хотя бы на метр, то снова ощущался холодный воздух. Странно, как такое, может быть – печь раскалена до предела, а температуру в окружающее пространство, она, не отдаёт. К тому же, она очень быстро остывала. Разгадал это физическое явление, наш старшина. Он сказал: - Тот, кто строил эту печь, сделал глупость. Труба, абсолютно прямая и тепло быстро уходит. Для подобной печи, воздуховод, должен быть другим. Поэтому и толку от неё, почти никакого нет - она не согревает комнату. -
Но, как говорится - на безрыбье и рак рыба, и у нас появилась возможность греться хотя бы так. Правда за дровами, с каждым днём, приходилось ходить всё дальше и дальше.
В воскресенье, с утра, внезапно, дежурный дал включение. Обычно, по воскресеньям, станцию никогда не включали, и вдруг, на тебе. Иду заводить дизель, дёргаю пускач, он заводится и вдруг вижу, что из под крышки блока сильно сочится вода. Догадываюсь – возможно потекла прокладка, а может и того хуже – трещина в крышке. Что делать, электричества нет, станция не работает. А Илья уже кричит: - Володя, дежурный срочно связь требует, срочно – из дивизии звонили, что мне ему сказать? - Я в нервах кричу снизу: - Трындец (по-другому конечно сказал) скажи ему, связи нет, и не будет. –
- Иди сам скажи, ты начальник. - Илья был мотористом, и он собственно отвечал за дизеля. Но за связь, спрашивали с меня, и её отсутствие для меня было катастрофой. В армии за подобные штуки строго наказывали и мысленно я уже к чему-то готовился. Осенью всё обошлось, а как-то будет сейчас, ведь нерабочий дизель – наша вина. Почему молчали, почему не сказали, почему не отремонтировали и т. д, и т.п.
Я поднялся, взял трубку и рассказал всё, как есть. Дежурный сказал: - Ладно Володя, делай, когда сделаешь, позвонишь. - По голосу я узнал майора, который уважал нашего прапорщика и хорошо к нам относился. Кто бы, что - не говорил, но нормальная человеческая дружба между сослуживцами, была неотъемлемой частью, нашей, Советской Армии. Я наблюдал это много раз.
Илья совсем распсиховался и ушёл в дом, а мне надо было что-то делать. Решил переставлять крышку блока сам. С нерабочего дизеля снял крышку минут за сорок. Точно не помню, но вроде бы надо было открутить 16 болтов. Заодно снял и прокладку - она была в хорошем состоянии и могла пригодиться. Теперь, всё тоже самое, надо было сделать на поломавшемся дизеле. Тут получилось ещё быстрее. Уже через полчаса осматривал крышку. Трещину увидел сразу. Она была большая и понятно, что крышка накрылась. Теперь оставалась всего ничего - поставить рабочую крышку, вместо нерабочей. Я обрадовался - даже Илья не понадобиться, пусть там психует - всё сам сделаю. Волнение пропало и с хорошим настроем, я стал прикручивать крышку к блоку, на всякий случай, поменяв и прокладку. Болты входили в отверстия ровно и хорошо прикручивались. С каждым прикрученным болтом, настроение моё всё поднималось и поднималось, я начинал гордиться собой - что-то могу, оказывается сам, что-то могу. Ура, наконец-то остался один, последний болт. Я вставил его в отверстие и решил отдохнуть. Спрыгнул с дизеля, достал сигарету и закурил. Подумал: - Всё-таки здорово, - не бояться и браться самому, и пытаться сделать. Вот, не испугался, не запаниковал и сделал, сам, без Ильи, хотя это была его прямая обязанность.
Но я не обижался на Илью, я не имел права на него обижаться, - ведь он был моим корешем из самого Харькова, с первых дней службы, он был как брат и все его капризы я прощал ему. К тому же, он был удивительной личностью. Он обладал природным чувством юмора, он умудрялся на своём большом носу, держать молоток – это надо было видеть, а главное, он был одарённым музыкантом. Однажды, я попросил старшину Кияшко, чтобы он прислал мне рублей пятьдесят. Когда я получил деньги, то наш старшина, в Советском, купил для Ильи гармошку. На ней было всего два ряда кнопок, но как он играл! Одно ухо положит на гармошку, второе поднимет кверху, на кнопки понажимает, про себя губами что-то произнесёт, а потом играть начинает. Мы в шоке! Я спрашиваю: - Ты как без нот, то, играешь? - Отвечает: - Я нот не знаю, я всё на слух, у меня внутри музыка. Я когда маленький был, меня дед учил на гармошке играть. -
Я не понимал, как такое может быть. Родом он был из Молдавии и видимо слух у него был абсолютный. Как можно, полонез Огинского, на двухрядной гармошке играть? А он играл, да ещё как. Старшина тоже им восхищался, он музыку любил. Так что Илье я всё прощал и его псих, тоже.
Покурив, я залез на дизель и стал прикручивать последний болт. Привычно надев на головку ключ, я стал закручивать. Но с первого раза на резьбу не попал. Такое бывает. Снова начинаю крутить и опять не попадаю. Наверное, это от нервов – подумалось. Надо успокоиться и начинать потихоньку. Начинаю потихоньку, но резьба опять не схватывается. Раздражение нарастает. Твою мать, что ж такое, всё так было хорошо, и на тебе, последний болт, не идёт. Что может быть? Не выдержал, пошёл, позвал Илью. Тот, толи успокоился, толи стыдно стало - ведь я ему тоже был корешем, с готовностью пошёл и попробовал закрутить. Но, как назло, у него, тоже не получилось. Резьба не схватывалась и болт, последний болт, не закручивался. Я предложил Илье: - Давай попробуем, может и так сойдёт, может получится? - Он согласился: - Давай. –
Дёрнули пускач, мотор заработал и тут из под незакрученного болта, пошла вода. Мотор заглушили. Что делать? Вышли из капонира покурить. В это время, мимо нас идёт Жора Булгар - сержант с Ближнего Привода. Подошёл, прикурил, согласился попробовать. Жора с техникой был на ты, и я, подумал, что уж у него-то, должно получиться. Но все попытки Жоры оказались напрасными - резьба не цеплялась и болт не закручивался. Охренеть! Прошло часа два, а мы не можем закрутить один болт. Видимо, что-то есть такое, что не позволяет радоваться раньше времени. Напрасно, я обрадовался одному, оставшемуся болту. Видимо кто-то, Там, решил меня за эту радость наказать. И вот теперь, я несу это наказание - последний болт, ни в какую, не закручивается. В это время, с собачника, пришёл Юра Закусило - он там был главный. Тоже был с руками и тоже начал пробовать. Но и у него ничего не получилось – болт закручиваться не хотел. Прошло часа четыре, а мы топтались на месте. В пятом часу позвонил дежурный. Успокоил: - Володя я договорился, обойдёмся без релейки, как там у тебя? -
- Спасибо товарищ майор, пока хреново, не закручивается никак. –
- Ну ничего, не волнуйся, старайся, может, что-нибудь получится, - успокоил он меня. И в который раз, мысль о том, что многие офицеры, несмотря на строгую армейскую специфику, были, прежде всего, хорошими, добрыми, нормальными людьми - возникла в моей голове. Реалии, окружавшие меня, подтверждали её.
Кто-то предложил открутить все закрученные болты и начать всё по - новой. Но Жора отверг эту идею, сказав, что это ничего не даст и надо пытаться закрутить последний. Снова все попытались по очереди как-то это сделать, но резьба не цеплялась. Я устал, нервы мои были на пределе, или их совсем уже не было, и я не знал, что мне делать. Этот последний болт достал меня. В моей голове появилось ощущение какой-то опустошённости и бессмысленности. Ребята снова вышли из капонира покурить, а я сидел на дизеле, держал в руках ключ и обречённо смотрел на, не закручивающийся болт. Наконец, скорее интуитивно, чем осмысленно, я в который раз надел ключ на болт и осторожно, прижимая сверху болт пальцем, медленно стал поворачивать ключ в нужную сторону. Надежды никакой не было, но что-то делать было надо. Я уже ничего не соображал, а просто очень медленно, крутил. Вдруг, я почувствовал, что, как будто-бы, резьба зацепилась. Пот прохватил меня и я остановился. Неужели мне показалось, неужели, правда? Я боялся крутить ключ дальше. Я не мог понять - я действительно зацепился резьбой болта за резьбу отверстия или мне так показалось. Посмотрел на часы - половина шестого. Со страхом берусь за ключ и осторожно продолжаю крутить. Резьба идёт нормально. Господи, неужели он схватился и закручивается, неужели случилось! А болт, продолжал медленно проворачиваться и уходить вниз. В это время в капонир зашли ребята и, увидев, что я делаю, остановились как вкопанные и молчали. Казалось, что они боялись голосами что-то нарушить и всё сорвётся. Но болт продолжал медленно уходить вниз и вскоре коснулся крышки блока. Я остановился и все закричали. Илья попросил: - Володя, дай я затяну? - Затягивай, - согласился я и спрыгнул с дизеля. Когда Илья закончил, мы завели дизель и всё проверили. Воды нигде не было, дизель исправно работал, электричество подавалось. Я доложил дежурному, но станция была не нужна. Всё обошлось. Реакция моего старшины была лаконична, но приятна: - Молодец Володя. -
Да, зима в Крыму 74 года, была ещё та. Прошло столько лет, а я всё помню.
Глава 17.
О В Ё С
9 февраля. Суббота. Мой второй День Рождения в армии. Мне 20 лет. 6 часов утра. Я иду в баню. Она далеко, в конце части - идти километра три. Иду не спеша, прогулочным шагом, наслаждаюсь зимним утром. На столбе висит громкоговоритель. Это радио. Оно само по себе - всегда работает. Я не обращаю на него внимания и вдруг слышу: - Звучит курская «Тимоня». - Я оторопел. Курская Тимоня, в День Рождения - вот это да! Я остановился и прислушался. Звучала какая-то народная музыка. Я мало что в ней понимал, но слово КУРСКАЯ, меня сразило. На душе мне стало тепло и приятно. Я забыл про баню, я стоял и слушал «Тимоню». Было ужасно приятно. Как будто, это была какая-то весточка с далёкой родной земли, в этот день. Что-то стало с глазами и пришлось их вытирать. Я был один и стеснятся мне было некого. Вот так бывает - выстрелит внезапно и убойно, что потом долго будешь помнить. Время от времени, до самого дембеля, я вспоминал этого «Тимоню».
А за два дня до Дня Рождения, я получил от мамы посылку, и там было много вкусного. А ещё там был батон копчёной московской колбасы. И мы тут же отрезали кончик и зарядили крысоловку, потому что в сарае у кроликов появилась крыса. Но мы никак не могли её поймать. Дня через три, утром, Вася бежит и кричит: - Володя, Володя, быстрей сюда, там такое! - Забегаю в сарай и вижу – жуткое зрелище. Передними лапами, огромная крыса попала в крысоловку и одну успела перегрызть, а дальше – сдохла, от потери крови. В последний путь её проводил Вася – закопал, по моей просьбе подальше.
Сплю. И во сне слышу: - Володя иди скорее, смотри, что делается. - Это кричит Вася. Открываю глаза и слышу звук работающего мотора. Неужели к нам кто-то едет? Но звук удаляется, а я одеваюсь и выхожу на крыльцо. Вася показывает рукой за антенное поле. А там – трактор пашет землю. Чёрная, жирная земля переворачивается большими пластами и ложится ровными рядами. А сегодня только 23 февраля, праздник, а тут, уже пашут. Уж не весна ли? Так странно и почему-то приятно. Землю готовят под будущий урожай – это здорово! Будучи, абсолютно городским человеком, я всегда с огромным уважением относился к колхозникам, к крестьянам, к их великому труду. Кто бы, что бы, не говорил, но я всегда понимал, что эти люди – нас кормят. И этим всё сказано. И сейчас, смотря, как распахивающий поле трактор, уезжает всё дальше и дальше, я внутренне радовался тому, что видел. Иду на развод, здороваюсь со старшиной, поздравляю с праздником - он меня, и после развода идём на точку. Рассказываю о том, что начали сев. Он тут же: - А что сеют? -
- Не знаю. –
- А что не интересно? –
- Нет. –
- Ну, пошли, посмотрим. –
Сразу идём на поле. Сеялка, оставленная на ночь, далеко – почти километр. Но старшину это не пугает. Видно, что его это очень интересует. Я не могу понять – почему? Наконец подходим и он открывает крышку. Слышу радостный возглас.
- Володя овёс! - В голосе была такая радость, как будто мы победили в войне. Я ничего не понимал - как можно радоваться, какому-то овсу, что в нём такого. Я не знал, что у моего прапорщика, дома была какая-то живность. Лицо его сияло и он тут же попросил: - Володя, вечерком с Васей, мешочек принесёте? - Я с радостью согласился и пообещал, что сделаем.
Вечером, найдя в сарае какой-то мешок и вытряхнув его от кучи пыли, мы с Васей отправились за овсом. На наше счастье, сеялка была недалеко – метрах в ста, от точки. Бункер, состоявший из трёх секций, был почти полон. Пустым ведром, висевшим сбоку на сеялке, мы стали насыпать в мешок овёс. Я держал мешок, а Вася насыпал. Насыпал, насыпал, насыпал - и вот мешок полон. Обрадовались – сделаем старшине приятное. Мы его очень уважали. Можно даже сказать – любили. Ну, в путь. Я схватился за мешок и тут, вдруг увидел, что он мне почти по грудь. Когда насыпали, мы этого не замечали. Я маленький, а мешок оказался огромным. Я попытался его приподнять, но не тут-то было - мешок даже не оторвался от земли. Вася сказал: - Килограммов девяносто – будет, а то, может и сто. -
Что делать? Отсыпать – жалко. Столько насыпали, да и принести хочется, побольше, – ведь старшине несём.
- Ладно, - говорю, - давай попробуй на меня его положить. - Я подсел под мешок, как мог, ухватился за его верхнюю часть, Вася наклонил мне его на спину и я попробовал встать. Но не тут-то было - как будто тонна на моей спине - ноги даже не сдвинуть. Что делать? Бросил мешок и встал.
- Может отсыпим, - предложил Вася.
- Жалко, - говорю, - столько насыпали, а ты отсыпим - нет, всё понесём, давай ещё попробуем.
Я снова подсел, ухватился за мешок, Вася снова повалил его на мою спину и я говорю: - Давай одновременно, я буду вставать, а ты помогай мне, поднимай его. Пытаюсь встать, медленно, с трудом, разгибаю ноги, Вася помогает мне, поддерживает и приподнимает мешок. Встаю. Мешок на спине. Ощущение, что как будто бы, земной шар на мне. Земной шар, я ещё не носил, а вот мешок с овсом – сейчас попробую. А теперь надо сделать первый шаг. Делаю и чуть не падаю – мешок ведёт меня в сторону. С трудом удержался. Меня начинает разбирать смех. Мне смешно – я не могу сдвинуться с места. Вася подбадривает и ему тоже смешно. Делаю второй шаг и опять чуть не падаю. Мешок давит меня к земле, но я с трудом удерживаюсь. Кажется, прошёл один метр. Стою, ноги дрожат, а меня разбирает смех - такого у меня в жизни ещё не было. Слышу голос Васи: - Может всё-таки давай отсыпим. –
- Ни за что! - говорю и делаю следующий шаг. Потом ещё и ещё - кажется, пошёл. И вдруг, шаге на одиннадцатом или двенадцатом, падаю и утыкаюсь носом в землю. Мешок лежит на мне, я дико смеюсь, Вася тоже. В подобной ситуации смех был естественной реакцией. Он был, как капля дождя во время засухи. Настала очередь Васи. Он худющий и рост 185см. Ноги у него длинные. С трудом встал и, пройдя метров десять – больше чем я, тоже упал. Так по очереди, падая и вставая, мы передвигались до нашей точки. Временами казалось, что пути нашему не будет конца - так медленно мы продвигались. В очередной раз, падая с мешком, почему-то вспомнил один из рассказов Джека Лондона – в детстве я его много
читал. Видимо, какие-то ассоциации у меня возникли. У многих его героев, были большие трудности – вот как у меня теперь. Наконец, перед нами, дверь сарая. Затащили его туда и снова посмеялись. Облокотившись на мешок, постояли и покурили. Подошла Моська, запрыгнула на мешок, понюхала овёс и ничего не сказав, удалилась. Да, овёс нам достался нелегко, но это было начало нашего пути, наших будущих разнообразных приключений.
Утром, когда пришёл старшина, рассказали ему нашу историю. Он пожалел нас и на следующий день принёс нам два небольших мешка килограмм на сорок. Целую неделю, вечерами, мы с Васей, ходили за овсом, и приносили по мешочку. С каждым днём, сеялка оставалась всё дальше и дальше от нашей точки. Она, как будто-бы дразнила нас: - Ну-ка мальчики, найдите меня. - Но мы шли и находили. Наконец, старшина сказал: - Всё ребятки, спасибо, хватит. –
Но мы решили сходить в последний раз. Сеялка была очень далеко, в самом конце поля, километра полтора от нас. Открыв крышку бункера, мы увидели, что он был абсолютно пуст. Мы посмеялись и пошли домой.
Глава 18.
СЧАСТЬЕ ИЛИ, ПОЧЕМУ ОРГАНИЗМ ХОЧЕТ ПЕТЬ
Апрель. Весна, но ещё прохладно, ходим в бушлатах. Однажды старшина, по дороге на точку, подвёл меня к железке, лежащей в стороне от дороги.
- Вот Володя, видишь железка? –
- Вижу. –
- А, знаешь что это такое? –
- Нет. –
- А это, в каком-то смысле золото. –
- Как это – не понял я. –
- А так. Когда-то из этих железок была сделана взлётная полоса. А потом её разобрали и сделали бетонную. А они теперь валяются по территории всей части и за её пределами. Металл очень крепкий. Местные жители их используют для перекрытий, заборов, для разных хозяйственных нужд. Мне нужно штук десять. Соберёте? –
- Конечно товарищ прапорщик – запросто соберём, - пообещал я.
- Там в сарае кувалда - ею выпрямить можно – иногда, сильно искривлённые, попадаются. –
- Не волнуйтесь, всё сделаем. –
Я объяснил Васе, что от нас требуется. Он обрадовался и согласился. Отправились на поиски железок. И надо же, чудо, нам повезло - железки, вот они, рядом. Лежат готовенькие - в лесополосе, - в тридцати метрах от нашей точки. Посчитали - двенадцать штук - то, что нам надо. Здорово - искать и собирать не надо. Обрадовались ужасно. Решили: вечером, попозже, часам к одиннадцати придём и заберём. Идём, курим, разговариваем: вот блин, повезло. Настал вечер, стрелки часов показывали одиннадцать – время забирать железки. Одеваем бушлаты, идём, медленно подходим к лесополосе. Впереди, метрах в пятидесяти, горят огни Ближнего привода - там находится аппаратура наводящая самолёты на полосу, там тоже три солдата и главный у них, молдаванин Жора Булгар – эмоциональный, энергичный, хозяйственный. На привязи у них бегал пёс. Иногда, по ночам он лаял, но мы к этому привыкли. Подходим, наклоняемся и поднимаем первую железку.
Дикий, громкий лай оглушил окрестность. На крыльцо выскочил Жора Булгар и пустил сигнальную ракету. Стало светло – как днём. Как там у классика: «Страх обуял наши сердца!». Наши с Васей сердца тоже обуял страх. Мы бросили железку и залегли, как залегают настоящие солдаты, прячась от врага. Почему-то мгновенно вспомнились сцены из старого военного фильма - там наши разведчики, часто прячась от немцев – залегали. Я смотрел на постепенно угасающий свет от сигнальной ракеты и, вспомнил старый, увиденный в детстве, фильм «ЗВЕЗДА». В моей голове возникали ассоциации - это был какой-то детский сад. А может, я и есть - детский сад, только в 19 лет. Мы залегли, как разведчики, прячась от Жоры Булгара.
Всё-таки ассоциации, - удивительное природное творение психофизики человека. И, наверное, пятьдесят на пятьдесят. Половину нашей жизни занимают реалии, а половину – ассоциации - вымыслы, фантазии, образные представления. Так уж видимо, мы устроены. И все наши мифы, легенды, сказания, сказки - это по большому счёту тоже ассоциации, выраженные в текстах, устных преданиях, и так далее.
Но, мысли – мыслями, а надо было что-то делать. А что делать - не знаем. Мы попали в неприятную ситуацию - видимо Ближний привод, тоже собирал железки.
- Ну их к чёрту эти железки! - сказал шёпотом Вася. Я согласился с ним. Свет осветительной ракеты потух, Жора вошёл в дом, мы поднялись и быстро пошли к себе. Только вошли, сняли бушлаты, сели к козлу, закурили и тут распахивается входная дверь, врывается с искажённым лицом Жора Булгар и прямо с порога: - Володя, представляешь, только что, какие-то козлы хотели … наши железки. Ты представляешь суки какие! Мы их неделю собирали – гадёныши. Весь в волнении, Жора присел, закурил и продолжал возмущаться. Я поддакивал ему, соглашаясь с его аргументами, а в душе не знал, толи смеяться, толи ещё как-то реагировать. Вася с трудом удерживался от смеха. Он прикрывал рот, кашлял, делал вид, что сочувствует Жоре. А тот, клеймил невидимых воров и обещал всех поубивать, если поймает. Наконец, Жора умолк. Выкурили ещё по одной и он ушёл к себе.
Первый блин оказался комом и мы решили искать и собирать сами. Утром рассказали всё старшине. Он долго смеялся. Целую неделю, в разных местах на территории части мы собирали железки, многие выравнивали кувалдой и складывали в стопку. Насобирали пятнадцать штук.
Я сижу на кузове ГАЗ 53 и громко пою песню. Мне хорошо, я счастлив. А до этого, мы со старшиной в столовой посёлка Советска выпили по стакану вина, очень вкусно поели, сдали железки кому надо и получили десять литров спирта и трёхлитровую бутыль вина. Вино старшина отдал нам. И вот мы едем в часть. Крепко прижимаю бутыль и пою на кузове. Счастье – оно бывает не только в любви, не только в романтических походах или гулянье под луной, оно бывает и на кузове автомобиля, когда тебя обвевает ветер, тебе хорошо и радостно и, твой организм поёт, и ты, поёшь вместе с ним. Поёшь абы что, но звуки, вылетающие в пространство, это звуки твоего радостного сердца, потому что прекрасно прошёл день, крымское вино оказалось очень вкусным, настроение потрясающее - вот оно, счастье в Армии. Правда, позднее, мелькнула одна мысль в голове – может это спиртное подарило мне счастье? Ну да это неважно, главное, что оно – было.
Приехали к вечеру и сразу же дали включение и пошла боевая работа. Станция работала как часы. Я позвонил дежурному и спросил: - Как идёт сигнал? –
- Великолепно Володя, все довольны! Извини, говорить некогда. - И он положил трубку. И тут повезло - станция меня не подводила. После того случая она работала идеально по многу часов. А это и было главным, в качестве моей службы на точке. Остальные, личные дела, главному не мешали, а значит, ими можно было заниматься. Что, я и делал, почти каждый день. Про себя, я называл эти дела – хозяйскими. Они были интересными, и с ними было не скучно. Да, на точке было здорово! Это тебе не Симферополь с капризным командиром и специфическим старшиной - это свобода. Хоть и в погонах, но всё равно свобода.
Воскресенье. Встал рано – не спалось. В субботу вечером дежурный предупредил, что включений не будет и можно весь день отдыхать. Часов семь утра. Решил пройтись подальше в сторону взлётной полосы. Пройдя примерно километр, увидел чудо - двадцать ровненьких, сцепленных между собой в один блок железок. Их только надо расцепить и можно опять ехать в город за очередным счастьем. Бегом назад, к дому. Подбегаю и кричу: - Вася, бери скорее лом и пошли - там такое! - Вася взял два лома: один большой, другой поменьше. Мы идём к нашим железкам и до самого вечера их разъединяем. Я радуюсь - целых двадцать железок! Завтра понедельник - будет поездка, будет вкусное крымское вино, будет песня на кузове, будет праздник! Предвкушение всего этого, опять дарило радость душе. А когда душа радуется, то, – и сказать нечего – просто здорово! О, как я ожидал понедельника. А всего-то одна ночь и он будет. Я лежал на кровати, гладил Моську и мечтал.
И вот он, понедельник наступил. Бегу на развод и быстро сообщаю приятную новость старшине. Он обрадовался и говорит: - Ну пошли посмотрим, где они, а потом пойду к командиру за машиной. - Подходим, осталось метров четыреста, смотрю и глазам своим не верю. И слышу голос старшины: - Володя, а это не твои железки грузят? - Я остановился, как вкопанный. Действительно, какой-то прапорщик и два солдата, грузят мои железки в кузов «УРАЛА». Старшина издалека узнал его – это был старшина роты, которая находилась в казарме. В некотором смысле, он был конкурентом моего прапорщика – он завидовал ему. Мой, дружил с командиром, а это давало определённые преференции и это, все знали. Неужели он не догадывался, что раз железки сложены в стопку, значит они уже чьи-то. Нет, он не мог этого не знать, он брал чужое, то есть – крал.
Праздник на глазах исчезал, его у меня просто отнимали и я ничего не мог с этим поделать. Я не любил мат. Он был внутренне мне неприятен. Но тут, я высказал всё, что знал. Мой старшина, успокаивал меня. Мы решили не подходить к ним, потому, что это был всё-таки старшина местной роты, а мы были пришлыми. Ругаться не хотелось. Повернув к себе и немного успокоившись, я всю дорогу думал о том, как мне наказать этого прапорщика и вскоре случай представился. От природы я не был злым, не был злопамятным, но мне было очень обидно: с самого утра и до вечера, мы с Васей, расцепляли эти железки – наши железки, по всем местным законам и на тебе. Простить этого, я не мог. Для себя, я решил, что отныне, этот прапорщик, мой личный враг.
ГЛАВА 19.
МЕСТЬ
Я стою на разводе рядом со своим старшиной и слушаю приказ командира. А он вызвал из строя моего личного врага и приказал ему в течение двух недель освободить от железок какие-то старые, разбросанные вокруг казармы капониры, похожие на глубокие окопы, стены которых, были ими укреплены. Идя в сторону казармы, я часто подходил к ним и смотрел, не понимая, для чего строились эти сооружения, но при этом видел, как капитально, именно железками были укреплены их стены. Видимо, ими давно не пользовались и командир решил их разобрать. Слушая приказ командира, я не представлял, как же ротный прапорщик, вместе с его солдатами, будет отдирать железки от стен, ведь укреплены они были, более чем капитально - намертво, как бункер, какой-то. Но я ошибался, я не знал, что мой враг, был смекалистым человеком. И на следующий день, я увидел вот что.
Напротив казармы, огромный капонир, стены которого, кажется, намертво укреплены железками. К капониру подъезжает огромный «КРАЗ». Сзади к «КРАЗУ» цепляют два конца, похожие на раздвоенный змеиный язык. Они вплетены в толстый, металлический трос, длинной, метров десять. Два солдата, которыми командует мой враг, цепляют два других конца к железкам. «КРАЗ» разгоняется и вырывает сразу несколько железок из капонира. Потом трос привязывают к другим железкам и так по очереди. Примерно через час, все железки, из капонира были вырваны. Но, на территории части капониров было ещё много. Я стоял, наблюдая всё это, и в моей голове рождались всякие нехорошие мысли на предмет отмщения. И, кажется одна, вычленилась из многих, и стала окончательно созревать для приведения её в действие. Я понял, как можно здорово, насолить этому прапорщику.
Вечер. Одиннадцать часов. Мы с Васей идём в сторону казармы. Там отбой – все спят. Мы подходим к капонирам – одному, второму, третьему. Рядом с каждым груды вырванных железок. Вдруг, у очередного капонира мы видим лежащую на земле одинокую железку, а на ней - скрученный трос.
- Господи! Спасибо Тебе! Ты услышал мои молитвы! - подумал я про себя. Мы решили отвязать трос и забрать его. Второй такой, у него - навряд ли, был. Пусть попробует без троса, разобрать капониры. Командир ему дал две недели – вот пусть попробует, пусть узнает, как воровать чужие железки.
- Будешь знать, как брать чужое - думал я, пытаясь отвязать конец троса от железки. Но, не тут-то было. Концы из металлической проволоки были так затянуты, что все наши усилия – их развязать, оказались бесполезными. Пришлось кое-как, скрутить весь трос и положить его на железку. Решили нести его на ней. Взяли, как носилки и понесли. Но пройдя метров двадцать, пришлось опустить – рукам было больно – трос был тяжёлый, ну и железка само собой. А идти предстояло ещё немало. Стоим, курим, смотрим на ночное небо. Оно было всё в звёздах, и где-то из-за ночного облака, немного выглядывала луна. Ночь была очень красивой. Тихо, спокойно, ветра нет. Сказка. Почему-то вспомнил «ПЛАНЕТУ ЛЮДЕЙ» Экзюпери. Романтическая литература, была моим любимым чтением. И хорошо это или плохо, но я вырос на ней. Она дарила особые ассоциации, и забыть это было невозможно. Видимо образы, созданные писателями романтиками, оставались в моей голове и всплывали, время от времени, в моём сознании. Они дарили, какие-то особые ощущения и окунали меня в какой-то особый мир, который был мне интересен и близок. Наверное, я тоже, немножко был романтиком и ночь, как природное явление, отвечала моим романтическим пожеланиям. Затягиваясь сигаретой и рассматривая звёздное небо, я на мгновение забыл про трос, железку, почти пятьсот метров, которые оставалось пройти, и пребывал в каком-то удивительном, эмоциональном мире, который дарил мне радость и настроение.
На часах уже был первый час ночи. Хватит мечтать, надо идти дальше. Подняли, пошли, но прошли не более пятидесяти метров – пальцам было больно. Опять стоим, курим, любуемся звёздами. Так, наконец-то, примерно через час, мы подошли к точке. Я быстренько взял зубило и перерубил затянутые кончики троса. Свернули его и спрятали в стог сена, накрытый парашютом. Железку тоже спрятали и пошли спать. Моська лежала на моей кровати и мурлыкала, видимо ожидая меня. Я лёг и сразу провалился в сон.
Семь утра. Стою у калитки забора и курю. Слышу звук мотора. На мопеде, подъезжает мой враг и сразу ко мне: - Сержант, ты трос не брал - убью суки! - Видно, что он был злой, как чёрт. Он весь кипел и негодовал.
- Какой трос, товарищ прапорщик? - искренне и с сочувствием спросил я.
- Да мой трос, капониры я им расчищал, командир две недели дал, а они суки … Поймаю убью, точно убью. Ну, ты правду не брал, ну скажи честно, не брал? –
- Да вы что, товарищ прапорщик, ну подумайте сами, ну зачем он мне нужен, ну что я с ним делать буду, да я его и в глаза не видел, клянусь, не брал, - искренне и с сочувствием уверял я его. Он вроде бы поверил, завёл мотор и со словами: - Поеду на дальний, может эти козлы взяли, раздолбаю всех! –
Я ликовал, я попал в самую точку, в самое то, что надо было. Пусть теперь помучается. Каково мне было видеть, как он грузит мои железки, которые мы с Васей целый день расцепляли и я готовился к празднику, а он, меня, его лишил. Теперь я лишил его праздника – будет знать, как брать чужое. Но, как он узнает об этом? Просто. Когда, я уезжал на дембель, на автобусе до Феодосии, а потом и до Симферополя и мой старшина, провожал меня на вокзале, я попросил его рассказать моему врагу за что и почему, он лишился троса. Мой рассмеялся и сказал: - Обязательно расскажу Володя, обязательно! –
Ему моя история с тросом тоже понравилась, и он считал, что я, поступил справедливо. Август. Недалеко от точки, трактор распахивает поле. Подхожу к трактористу, он глушит мотор, я здороваюсь и спрашиваю: - Вам трос не нужен? -
- Какой трос? -
Объясняю какой. Тракторист обрадовался: - О! Давай, сколько? –
- Пятёрка. –
Согласен. Завтра в 8 утра привезу, куда подъехать?
- Подъезжайте к краю поля, поближе к точке, - сказал я и пошёл к себе.
Как и договаривались, он подъехал, и мы с Васей отдали ему трос. Он дал нам пять рублей и бутылку самогона. Было видно, что трос ему очень понравился. Довольный, он укатил на своём тракторе, а мы с Васей, спрятав в сарай самогон, который потом отдали старшине, пошли в магазин на территории части. Почти неделю мы ели сладкое - конфеты, печенье, вафли. Пили вкусно заваренный чай. На полке лежали десять пачек «Примы». Это был тоже, маленький праздник.
ГЛАВА 20.
КОПТИСЬ РЫБКА
Где-то в конце апреля, ближе к вечеру, приехал командирский газик. Командир попросил помочь его водителю занести к нам в Ленинскую комнату не очень высокий, но довольно широкий и объёмный ящик. Я догадался, что в нём было, так как это было не трудно - от него исходил потрясающий запах копчёной рыбы. Мы поставили его на стол. Оказалось, ящик был не один. Сверху, на первый, мы поставили второй. Сказав, что утром приедет, командир уехал. Как только газик скрылся, я не выдержал. Взяв стамеску, я подошёл к верхнему ящику и аккуратно, поддевая стамеской гвозди, приоткрыл ящик. Рыба была завёрнута в тонкую бумагу и лежала хаотично, и в большом количестве. Не могу сказать, что на гражданке у меня с рыбой были хорошие отношения: красную рыбу и селёдку, я не ел, а вот жареного карпа и карасика – любил. В Армии, раз в неделю, на пшённой или овсяной каше, лежал маленький кусочек жареной рыбки. И, видимо, от долгого лежания в холодильнике, по вкусу, она была, какая-то нейтральная, но всё равно, ел я её с удовольствием. Это было хоть и маленькое, но разнообразие. Откровенно говоря - каши надоедали. А тут, на тебе, такое пиршество. Запах был – необыкновенный! Все мои нервные окончания, приспособленные в организме для появления аппетита - взыграли. Мозги, на предмет того, что нельзя и нехорошо брать чужое – отключились, и я стал аккуратно вынимать из ящика по рыбке. Достал десять штук. Затем, также аккуратно сдвинул рыбку к рыбке, заполняя свободные места, укрыл бумагой всё, как было, вставил гвозди в родные дырочки и плотно придавил крышку. И тут, мне в голову пришла одна идея. Я поменял ящики местами. Нижний, не тронутый, поставил на верхний. Они были не очень тяжёлые – килограммов по 12 каждый. Внешне, всё оставалось на месте, как было. Плотно завернув рыбу в несколько старых газет - их в Ленинской комнате была огромная подшивка, видимо с незапамятных времён, я отнёс рыбу в сарай и спрятал под потолком. Утром решим, что с ней делать. Ребята в это время крепко спали.
Как только старшина выпрыгнул из кузова, я сразу же рассказал ему про рыбу.
- И ты не попробовал? –
- Да нет, как-то неудобно, - впервые обманул я его. Но я не чувствовал угрызения совести. Почему - не знаю.
- Пошли скорее, я рыбу очень люблю. – Я вспомнил, что моя мама, тоже очень любила рыбу - особенно селёдку. Пыталась приучить меня, но, видимо мой нос, не переносил селёдочный запах и у неё ничего не получилось. Рыбным гурманом, я так и не стал.
Быстрым шагом мы пошли на точку. Ящик с рыбой перед нами. - Ох, какой запах! – восклицает старшина. - Давай, открывай скорее, - просит он. Со стамеской в руках, я проделываю вчерашнюю операцию со вторым ящиком и по просьбе старшины достаю десять рыб. Потом, всё в обратном порядке. Старшина сразу определил, что рыба холодного копчения и что, скорее всего, привезена из Керчи. Там есть коптильни.
Тут же одну разрезаем и едим. Рыба очень вкусная. Вася с Ильёй тоже довольны – нахваливают. Я ем и посматриваю в окно. Командир обещал приехать утром. Как бы не пропустить, а то, попадём. Старшина с аппетитом ест и сочувственно произносит: - Жаль, что ты вчера не взял, ну да ладно, эту заберёте себе. –
Эту - это те девять, которые остались у нас, а ведь у меня ещё в сарае на потолке десять спрятано, о которых он не знал. Да, будет пир на всю точку - думал я про себя.
Мне стало неудобно и я сказал: - А, как же Вы, товарищ прапорщик, штучки три хоть возьмите. –
- Нет, кушайте сами, мне не надо, - сказал он и в это время я увидел вдалеке командирский газик.
Мы мгновенно всё убрали. Запаха рыбы нам можно было не опасаться. За ночь, всё помещение пропахло рыбой, так что от кого он исходил, понять было невозможно.
Старшина пошёл докладывать. Командир приехал не один. С ним были замполит и зампотех. Один был старший лейтенант, другой – майор. Мы поставили ящики с рыбой на пол в аппаратную и все вышли. Они остались втроём. Стоим, курим, старшина с нами. Прошло минут пятнадцать. Слышим голос командира: - Кравчук, зайди. - Старшина пошёл в дом. Мы ждём. Слышу голос командира: - Сержант зайди. –
Захожу. Командир подаёт мне свёрток и говорит: - Это вам. –
- Спасибо товарищ командир. –
- Еште на здоровье, - пожелал он. Командиры сели в газик со своими свёртками и уехали. Старшина тоже держал в руках приличный свёрток. Все, всё поняли и все были довольны, а особенно, я. Развернули наш свёрток, там было десять очень крупных, копчёных рыбин. Мы обалдели, - вот это да, вот это праздник! А ведь у меня ещё десять рыбин на потолке сарая.
- Во, объедимся – думал я. У старшины, видимо тоже было неплохо, он тоже выглядел очень довольным. От такого обилия вкуснятины, мы даже немного растерялись. Решили съесть ещё рыбку. Старшина хотел взять из своего свёртка, но я, категорически отказался, даже запротестовал - видимо капелька совести у меня ещё оставалась. Сидим, едим, командира нахваливаем. Аппетит приходит во время еды. Не думая о желудках, я предложил съесть ещё одну, но старшина не захотел и мы ели втроём. Он смотрел на нас и его голубые глаза источали какую-то удивительную доброту. Как будто мы были не солдаты, а его дети. За весь год, что мы были вместе, он не то, что, не закричал, он не повысил на нас голоса. В тот же вечер мы с Васей сожгли ящики от рыбы, окончательно заметая следы рыбной эпопеи. Почти месяц, мы ели эту вкусную командирскую рыбу. Естественно, Моське тоже вкусной рыбки перепало. Она с удовольствием ела, отдыхая от ловли мышей и наслаждаясь готовой продукцией.
ГЛАВА 21.
НУЖНЫ ЛИ АРМИИ СВИНЬИ?
Нужны. Ещё как нужны. Свиная история, которая случилась с нами в апреле, подтверждает этот тезис. Свинья была огромная - килограммов 160 - не меньше. Она с трудом стояла на ногах и смотрела на меня своими маленькими поросячьими глазками, не понимая, зачем я приближаюсь к ней и что от неё хочу. Справа от меня был Вася, слева Петя, Илья подстраховывал меня. Она смотрела на нас и, наверное, думала: - Чего же эти козлы хотят от меня, зачем я им понадобилась, и зачем они приближаются ко мне? –
Мы, медленными шагами, брали её в кольцо, пытаясь поймать и завалить с первого раза. А дальше, мы должны были её связать, затащить на кузов автомобиля и завтра или послезавтра, она была бы, съедена. Может быть в виде бульона, а может быть в виде малюсеньких свиных кусочков мяса - иногда они попадались в каше. Редко, но попадались. Свинья, видимо это чувствовала и поэтому не хотела становиться кусочками мяса и возможно, поэтому, мы ловили её часа два. Мы окружали её, падали на неё, но, она каждый раз вырывалась и убегала, и нам снова приходилось догонять её. И так, много раз. Наконец, она устала и сдалась. Грузовик увёз её в последний путь, а мы сидели на пригорке и курили, вспоминая, как она нам досталась. Всегда это делали солдаты из роты, но тут, что-то случилось и прапорщик, который дружил с нашим старшиной, попросил нас помочь Пете. Мы согласились, да и потом, интересно было - как мы будем её ловить и затаскивать.
Свинина, это вкусное, полезное мясо. Я, лично, любил свинину. Шашлык на гражданке – милое дело. Свинарник находился прямо напротив моей точки, метрах в пятидесяти. Свиней было много - голов восемьдесят, не меньше. И всем этим хозяйством руководил Петя. После призыва у него оказались проблемы с простынями – по утрам они были мокрыми и плохо пахли. Но его решили не демобилизовывать, а перевели на свинарник. Здесь, в небольшом домике, он и жил, и служил, и сушил матрас. Сушил часто. Ещё, у него были две лошади, на которых он по очереди, возил из столовой свиньям еду. С понедельника по пятницу, управляться с, свиньями, ему помогала одна, вольнонаёмная женщина из соседней деревни, а в субботу и в воскресенье, он управлялся сам. Начальником у него был один прапорщик, который дружил с моим старшиной. Иногда, они поигрывали в карты – в треньку - на мелкие суммы.
И вот, в конце апреля, почти вся свиная женская половина – разродилась. Прошло какое-то время, и весь свинарник наполнился поросячьим визгом. Мы с Васей ходили на них смотреть, как в зоопарк. Петя специально нас приглашал, чтобы мы вместе с ним порадовались этому замечательному событию. Мы смотрели и радовались. Они были маленькие, смешные, лежали около своих мам и сосали их молоко. Это действительно было умилительное зрелище. Все похрюкивали, повизгивали и наслаждались тем, что они были друг у друга – у мам, поросята, а у поросят – мамы. Ещё через несколько дней маленькие поросята рассыпались, как горох по всему свинарнику и даже выбегали на улицу. Петя только и успевал их ловить. Мы иногда ему помогали. Они находились в небольшом закутке в свинарнике, и сосчитать их было трудно - так много их было. Да, скорее всего, Петя их и не считал - это никому было не нужно.
Я курил недалеко от точки, осматривая окрестность. Незнакомец подошёл ко мне со стороны деревни.
- Привет земляк! -
- Привет. –
- Ну что, поросята появились? –
- Да, - с усмешкой ответил я и добавил - А Вы что, хотели? –
- Да поросят немножко хотел, - ответил незнакомец.
- Как это? - не понял я.
- Ну, мне бы штук пять – по десяточке бы, за каждого дал -
Тут до меня дошло: он хочет купить у нас поросят.
- Ну, так купите у Пети, он продаст. –
- Не продаст, - с горечью ответил незнакомец, - я уже подходил - ни за что, - боится. Может с тобой, сержант, договоримся? –
Я задумался - поросят я ещё не воровал. Я вообще, не считал воровством то, что я делаю. Гиря, овёс, железки - это всё была осознанная необходимость. Гиря была нам нужна – в казарме железа было много. Овёс был нужен старшине, и его тоже было много, и мы не думали, что воруем. Этого слова, с его смыслом, в голове не было. Почему не взять, если много и это кому-то нужно: нам, старшине. Мы не залезали в чей-то карман, мы брали то, что лежало на поверхности - так нам казалось. Про железки, вообще не говорю - их везде было навалом - только ходи и собирай. И вдруг мне предлагают украсть. Украсть армейских поросят, которых тоже было много и, которых, никто не считал.
- Приходите завтра, на это место, - сказал я, - поговорим. –
- Во сколько? - спросил мужик.
Я прикинул - В половине второго, сможете? –
- Конечно, конечно смогу. - В его голосе слышалась надежда и уверенность в том, что всё будет хорошо. Незнакомец попрощался и пошёл по дороге в деревню, которая была от точки километрах в трёх. Нас разделял огромный яблоневый сад, который начинался сразу же за колючей проволокой, ограждавшей нашу воинскую часть. За ним, и начиналась деревня.
- Что делать будем? - спросил я у Васи, рассказав про мужика.
- Володя, пятьдесят рулей это же деньги! Тут и думать нечего. –
Наступило завтра. Время обеда.
- Давай по быстрому, держи мешок пошире, - говорю я Васе и хватаю маленького поросёнка за ноги и опускаю в мешок. Он визжит, но мы не обращаем на это внимания. Потом второго, третьего и так по очереди я засунул в мешок пять поросят. У нас всего
полчаса. Вольнонаёмная пошла на обед, а Петя поехал на лошади в столовую. Вася взвалил мешок на спину, поросята визжат и мы быстро уходим из свинарника. Идём к тому месту, где вчера я разговаривал с незнакомцем. Ещё издали, он увидел нас и помахал нам рукой. Увидев полный мешок на спине Васи, он обрадовался.
- Ну, ребята, ну молодцы, ну не подвели, а я, как чувствовал, деньги взял. Спасибо. –
Мы раскрыли мешок и показали поросят. Мужик радовался, как ребёнок. Казалось, что эти поросята, ему были, как дети. Он называл их ласковыми словами и так любовался ими. Я не мог понять эту крестьянскую радость, это торжество по поводу, приобретённого. Я был глуп и не понимал одного - поросята достались ему почти бесплатно. Я узнал об этом много позже. Забрав деньги, счастливые и довольные, мы с Васей пошли в магазин. Вечером у нас был сладкий пир. Старшине мы не стали ничего рассказывать, а он, к тому же, дня три на точку не появлялся. Звонил, интересовался, узнавал, что всё в порядке и со словами: - Так держать, Володя, - видимо занимался своими делами. Нам было хорошо - добрая армия, продолжалась.
А ещё, примерно через неделю, по просьбе того же прапорщика, мы помогали Пете кастрировать поросят. Для чего мы это делали, я не знаю, - но мы с Васей хватали поросёнка за задние ноги, опускали его вниз головой в маленькую бочку, чтобы он там не сильно барахтался, держали его, а ветеринар, быстренько разрезал ему что надо, доставал оттуда - что надо, и замазывал это место йодом. Затем, та же процедура, проделывалась с другим поросёнком и так по очереди. Так как поросят было много, нам пришлось потрудиться. Сначала мы смеялись, но потом привыкли и у нас всё пошло, как на конвейере. Когда всё закончилось, Петин прапорщик дал нам пятёрочку и долго говорил СПАСИБО. По армейским канонам, мы становились миллионерами - у нас там ещё, от пятидесяти рублей хорошо оставалось. Деньги мы тратили с умом и в основном на сладкое. К спиртному, мы были равнодушны. Если и выпивали, то очень редко и, по, чуть – чуть. Рассуждая на темы спиртного, наш старшина говорил, что выпить можно, но это надо делать с умом и знать меру. Мы разделяли его точку рения и не наглели, хотя свобода у нас была полная. И потом, мы не могли подвести нашего старшину, мы слишком его уважали, и не могли устроить ему скандал.
ГЛАВА 22.
« КОСИ КОСА, ПОКА РОСА»
Как-то незаметно и тихо пролетел май и наступил июнь – лето. Крымское буйство зелени - это что-то! Вокруг точки стояла потрясающая зелёная красота. Трава, цветы, кусты, деревья - всё доставляло радость глазам. Особенно много было травы. Она росла везде и повсюду. Мы идём с моим старшиной с развода на точку. Внезапно, старшина останавливается, показывает рукой на поляны с травой и говорит: - Володя, видишь трава? –
- Вижу, - отвечаю. Не понимая, к чему это он.
- А как ты думаешь, это что? – Я засмеялся: - Товарищ прапорщик, я Вас не понимаю. –
- А это, Володя, - не обращая внимания, на мой смех, - телевизор, - сказал старшина и уставился на меня своими добрыми голубыми глазами. Я впал в ступор, я ничего не понимал.
- Что, опять не понимаешь? - удивлялся моей непонятливости старшина и произнёс: - Скосите с Васей траву, насушите сена, продайте местным и будет у вас телевизор. Как тебе такая идея? –
Услышав слово телевизор, я обрадовался и одновременно не понял: - Как это телевизор, товарищ прапорщик, разве мы можем накосить на телевизор, ведь это же такие деньги. Как это можно сделать? -
- А так, - начал рассказывать старшина, - тележка сена на тракторе «БЕЛАРУСЬ» стоит пятьдесят рублей. А сейчас в магазины, пачками сдают чёрно-белые «РЕКОРДЫ», по дешёвке, а берут новые, большие. Ты мою мысль, улавливаешь? -
Я всё понял. Старшина предлагал купить подержанный телевизор и смотреть его на точке. Это было бы, просто здорово! Я загорелся этой идеей.
- Так у нас косы нет товарищ прапорщик, да я и косить то, не умею. –
- Да я завтра вам привезу, а Вася тебя научит, он деревенский, он умеет, я с ним разговаривал. –
Да, телевизор это здорово, - разволновался я. С телевизором, наша точка, превращалась почти в гостиницу. Да, всё-таки старшина, был ЧЕЛОВЕК! Осталось только, научиться косить. Ну да, не Боги горшки обжигают - подумал я. Узнав эту новость, Вася обрадовался: - Володя, да там нечего косить, научу тебя за один день. А если что, так и сам, накошу. Телевизор, это же здорово!
Мы загорелись телевизором и нам его очень хотелось. Вечером, лёжа на кровати и поглаживая Моську, я вспомнил. Мне был лет пять. Наша соседка, в квартире напротив, купила телевизор. Это был первый телевизор в нашем двухподъездном, шестнадцатиквартирном доме. Она была очень доброй и пускала смотреть телевизор почти всех соседей. Целая комната набивалась людьми - как в кинотеатре. Мы тоже, иногда ходили. Всем очень нравился телевизор. Примерно, месяца через три, прихожу домой из детского сада, а на столе стоит новый телевизор. Это был «РЕКОРД». Теперь к нам стали приходить соседи и комната тёти Зины разгрузилась. А вскоре, телевизоры стали покупать почти все и они стали неотъемлемой частью нашего быта. Лично на меня, тогда, огромное впечатление произвёл документальный фильм про Амазонку. Видимо, моё пятилетнее сознание было переполнено этим фильмом до того, что ко мне приходил мой друг, такой же пятилетний сосед Олег и мы, переворачивали раскладушку, набрасывали в неё всякий скарб и представляли, как мы плывём по Амазонке и попадаем в приключения. Эта эпопея продолжалась очень долго – так нам нравилось плыть по Амазонке в нашей квартире. Родители нас поддерживали и помогали. Они включились в эту игру, понимая, что детям это полезно.
На следующий день старшина приехал на машине и достал из неё две косы. К ним в придачу добавил точило. Мы с Васей взяли косы. Я покрутил косу в руках и подумал: - Как то оно будет, и что я там накошу - интересно?
- Ну, вперёд мальчики, - сказал старшина, сел в машину и уехал.
Мы пошли на ближайшую поляну, заросшую густой, высокой, травой. Вася сделал несколько движений и трава плавно легла на землю.
- Тут всё просто - главное прижимать пятку и стараться не врезаться носиком. -
Острый кончик косы, он почему-то называл носиком. А, ещё он сказал, что дома часто косил траву для домашней живности. И он спокойно и размеренно начал косить. Я стал пробовать. Первые движения были неуклюжими – то носик врезался в землю, то пятка сильно к ней прижималась. Вася меня подбадривал, говорил, чтобы я на это не обращал внимания, постепенно всё получится. При этом, он далеко ушёл от меня вперёд, а я топтался на каких-то двух – трёх, метрах. Но я терпел и продолжал стараться правильно держать косу, срезая траву то выше, то ниже. Минут через сорок, у меня заболела спина.
- Вася, не могу больше, спина болит, - кричу ему. Он уже ушёл далеко.
- Володя, хватит, отдохни, дальше я сам. - И он повернулся и пошёл обратно навстречу мне.
Я отошёл в сторону, сел на траву и закурил. По телу пошло блаженство, спина расслабилась. Я лёг на траву и стал пускать кольца в небо. Они плавно улетали вверх и постепенно растворялись. Я смотрел на небо и думал о том, какое же оно огромное, голубое, кое-где, плыли облака. Подумалось: - Да, небо, это удивительная тайна, которую наверно, ещё никто не разгадал, да и разгадает ли? –
Стало так хорошо и приятно. Прямо над головой прыгнул кузнечик, а сама голова находилась в каком-то травяном царстве - зелёном, цветастом, буйном. Это были какие-то травяные джунгли, в которых я оказался.
- Кайф, - подумал я. Рядом лежала коса. Я посмотрел на неё и вспомнил - «коси коса, пока роса» и, положив руку на косу подумал: - ты теперь моя подружка надолго. На телевизор, косить придётся недели три - не меньше, особенно с моими способностями. В это время подошёл Вася, лёг рядом, закурил.
- Ничего Володя, всё нормально, завтра будет легче, - успокаивал он меня. Полежав полчаса, мы встали и снова начали косить. Я старался, как мог и вскоре, моя коса всё реже и реже стала вонзаться в землю. Ко мне стало приходить какое-то чувство пространства, в котором должна пребывать моя коса. Она стала опускаться туда, куда надо и срезать траву, ровно там, где надо. Я начинал радоваться, у меня стало получаться.
- Вася, получается! - громко крикнул я.
- Ну, вот видишь, я же тебе говорил - получится. Не спеши, отдохни. –
- Добрая душа, - подумал я. Сабодаж, действительно был удивительным деревенским парнем. Удивительно чистым, светлым, бесхитростным. Он был настоящим другом, и год нашей армейской дружбы подтвердил это.
Мы продолжали косить и скоро, наша делянка наполовину была скошена. Наконец, Вася тоже стал уставать и мы решили, что хватит, надо отдыхать. Пошли на точку. Спина, руки - болели. Но мысли о телевизоре расслабиться не давали. Телевизор вошёл в наше сознание, как идея, от которой, отказаться мы не могли, не имели права и не хотели. В эту ночь, я спал, как убитый. Даже не слышал, как пришла Моська, как улеглась где-то в моих ногах и что-то там мурлыкала. Проснувшись, почувствовал, как все мышцы болят и на второй день, мы решили отдохнуть. На следующий день косьба продолжалась. Я постепенно втянулся и тоже стал нормально косить. Наши покосы становились всё больше и больше. Через два – три дня, на каждой скошенной делянке, вилами и граблями мы переворачивали скошенную траву - сушили. Дни стояли жаркие, солнца было много, и трава постепенно превращалась в сено. Потом, мы стали складывать её в стога. Недели через три, в разных местах от нашей точки стояло пять, вполне приличных по размеру стогов.
Я услышал звук трактора и пошёл на него. Вот он, «Беларусь» с тележкой, едет. А до этого, мы договорились с трактористом, что он заберёт сено за пятьдесят рублей. Было раннее утро – пять часов. Мы подъезжали от стога к стогу и грузили сено. Наконец, последний стог загружен. Тележка полная. Тракторист говорит: - Спасибо ребята, - подаёт пять красных десяток и авоську, и говорит: - Это вам ребята, жена курицу ощипала, может супу себе сварите, и вот ещё, - и подаёт завёрнутую в газету бутылку самогона. Мы ахнули от такого подарка. - Спасибо, - только и сказали, а он сел на трактор и укатил.
Старшина заметил: - Хороший вам мужик попался, добрый. - Он забрал пятьдесят рублей и самогон, который мы отдали ему сами - нам он был не нужен. Была пятница.
А в воскресенье, ближе к вечеру, мы услышали звук машины и вскоре увидели «копейку» старшины. Он подъехал прямо к дому, вышел, поздоровался и говорит: - Забирай, Володя. -
- Что? - не понял я.
- Телевизор, из машины, забирай. Да ещё там стабилизатор - на полу. -
Я открыл заднюю дверь и увидел на заднем сиденье машины, обвязанный подушками, «РЕКОРД» - точно такой же, как был у меня дома – когда-то. Трудно описать, что творилось в моей душе. Бережно, как младенца, мы с Васей достали из машины телевизор, а Илья взял стабилизатор.
Старшина отчитался: - Сорок рублей телевизор, а десять, стабилизатор. С ним будет надёжнее, напряжение часто скачет.
- Он и об этом подумал, - мелькнула благодарная мысль. Я полез на крышу устанавливать антенну. Её мы смастерили заранее из хорошей проволоки, под руководством знакомого прапорщика старшины. Он в этом разбирался. Телевизор на тумбочке у окна, антенна подключена, стабилизатор тоже. Включаю телевизор, постепенно появляется изображение на экране и затем звук. Телевизор работает и очень даже прилично – изображение чёткое, звук хороший. Мы прыгаем от радости, обнимаем старшину, благодарим. У нас - телевизор, - какое это счастье!
Старшина вышел из комнаты, и через минуту, посмотрев в окно, мы увидели отъезжающие «Жигули».
ГЛАВА 23.
У Д О В О Л Ь С Т В И Е
- Володя, черешня поспела, - услышал я голос старшины, подходящего к точке.
- Товарищ прапорщик, так это хорошо! - радостным голосом ответил я, совершенно не понимая, что за этим стоит.
- Это Володя, очень хорошо, - сказал старшина, подавая мне руку и добавил, - надо бы, черешенки принести. –
- А где она? - спросил я, мгновенно уловив ход его мысли.
- Пойдём, присядем, я расскажу, - и мы уселись на лавке возле сарая.
В двенадцать ночи, я выкатил из сарая старый, но вполне рабочий велосипед, повесил на руль с одной стороны чемодан, килограммов на десять, а с другой – футляр от гармошки и поехал в сторону черешневого сада. Ночь, часть спит, еду по центральной аллее и вдруг, навстречу, горящие автомобильные фары. Мгновенно сворачиваю и почти падаю в кусты. Вовремя. Патрульный газик останавливается прямо напротив того места, где я упал. Слышу голоса: - Тебе показалось или тут кто-то ехал?
- Да не знаю, может и показалось, а может и правду ехал. –
- А на чём? –
- Да, как будто на велосипеде. –
- А где ж он тогда, куда подевался? –
- Не знаю, может и правду показалось. –
- Ладно, поехали, - и газик медленно двинулся дальше.
Сердце моё сильно стучало. Скандал мне был не нужен. Видимо старшина забыл мне сказать, что ночью, по территории части с определёнными временными интервалами, проезжает патрульная машина. Вот я и попал на неё. Мне повезло, но честно сказать, я испугался. Страх – удивительное состояние. Ты понимаешь, что это реакция нервной системы, но поделать с этим ничего не можешь. Кто-то может побороть, кто-то – нет. Я, видимо, принадлежал ко вторым.
Исчезли звуки газика, и снова наступила тишина. Успокаиваюсь, поднимаю велосипед и еду дальше. Наконец, колючая проволока - закончилась территория части. Прячу в кустах велосипед, беру чемодан и футляр и перелезаю через проволоку, за которой сразу начинается огромный колхозный сад. Черешня где-то там, в глубине, а я пока иду через персиковые деревья. Прошёл метров четыреста и вот она – черешня. Большая, спелая, красная, гроздья висят низко. Луна яркая, всё хорошо видно. Начинаю срывать и есть. Какая же она сладкая и вкусная. Сказка! Во рту - праздник. Ем, ем, ем, - наконец, наелся. Внезапно вспомнил - сад хорошо охраняется и старшина предупреждал, что надо быть внимательным. Прислушался - тишина, только кое-где, видимо, поют цикады.
Ну всё, пора дело делать. На часах - половина первого ночи. Открываю чемодан и двумя руками срываю гроздья и кладу. Работаю быстро, времени у меня - часа два. Рву, рву, рву и временами прислушиваюсь - сторожа тоже могут быть хитрыми. Но, нет, тишина. Видимо спят. Сторожа, тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. В душе, радуюсь - всё идёт хорошо. Минут через пятьдесят чемодан был полон и я закрываю его крышку. Начинаю наполнять футляр от гармошки – туда войдёт килограмм восемь. Захотелось курить, но понимаю, что маленький огонёк от горящей сигареты, ночью, можно увидать. Ничего, потерплю. Посмотрел на часы – половина третьего. Надо поторапливаться, после трёх начинает светать, а мне ещё домой ехать. Наконец, футляр полон. Иду обратно. В чемодане, килограмм десять, в футляре - около восьми. Иду, довольный. Вот и проволока, вот и велосипед. Пристраиваю всё на руль и медленно еду. Ехать трудно, руль тяжёлый. Медленно начинает светать. По территории части, поехал быстрее, там асфальт. Повезло - никого не встретил и меня никто не видел. Вот и моя точка. Велосипед в сарай, черешню в дом и спать. Упал на кровать и чуть не раздавил Моську. Она успела отскочить. Коснувшись подушки, посмотрел на часы. Было, без двадцати четыре утра. Нормально, подумал я и заснул.
Мы стоим со старшиной в сарае и любуемся двумя стандартными ящиками до краёв наполненными черешней. Старшина радуется, благодарит. В доме ребята угощаются лишней – осталось килограмма три. Через полчаса приехал командирский газик и мы грузим черешню в него.
- Понял Володя, кому черешня нужна? - говорит старшина.
- Да понял, товарищ прапорщик – командиру, - говорю.
- Да нет, бери повыше, это он меня попросил, - намекает старшина на большое начальство. Мне, откровенно говоря, абсолютно всё равно, кому она нужна, я собирал старшине, по его просьбе, а кому и зачем, меня это не волновало.
Итак, первый поход оказался удачным и вскоре, эти походы за черешней стали частыми. Я никому не мог отказать, все были друзьями - лётчики, знакомые прапорщики, ну и конечно своим ребятам, знакомым солдатам в казарме, тоже перепадало. Самое удивительное, что я ни разу, не был пойман сторожами. Видимо они спали. Правда, однажды, маленький испуг у меня случился. Ночь, половина третьего, быстро рву и поглядываю на часы - надо торопиться, скоро будет светать. Вдруг слышу, метрах в двадцати от меня, справа, явный шорох листьев. Ветра нет, ни один листок не колышется, а тут. Я перестал рвать и затаился, слушаю. Мысль о том, что подкрадывается сторож, родила волнение. Так не хотелось скандала. Мой слух превратился в радар - я ловил, каждый ночной звук. И вдруг, шелест прекратился и наступила тишина. Она длилась недолго и наконец, я услышал: - Зема ты? - Голос был испуганным, видимо его обладатель тоже чего-то боялся. Меня отпустило. Так мог говорить только солдат.
- Я, - отвечаю, - а, ты где? –
- Я тут, - отвечает голос и ко мне выходит его обладатель с кульком черешни в руках. Он в голубых погонах.
- Ну и напугал же ты меня, - говорит подошедший солдат и, увидев мой наполненный чемодан и наполовину футляр, восклицает: - Ни хрена себе, куда тебе столько? - Я решил
приколоться: - Да вот, повар попросил, сказал, что завтра хочет солдат черешенкой побаловать, вот я и стараюсь. – Он даже не обратил внимание, на мои чёрные погоны.
- Так это завтра у нас черешня будет, - искренне обрадовался он.
- Наверное, - обманывал я, не зная для чего, но почему-то, мне хотелось.
- А я вот, наелся, кулёчек ребятам нарвал, а ты тут для всех стараешься, - продолжал он верить моему вранью.
- Ну да, ну да, - уже как-то отрешённо сказал я, понимая, что завтра он расскажет всем про ночного брехуна, и мне почему-то стало его жалко.
Внезапно, он посмотрел на часы и сказал: - Ой, зема, мне пора, я на часок у дневального отпросился. –
- Ну, давай, пока, - я подал ему руку и, пожав её, он скрылся в ночи. Я быстро наполнил футляр и тоже отправился домой. Днём, черешню собирали колхозники, но видимо её было очень много, так как я ходил за ней, почти месяц. Но всё, когда-нибудь кончается – закончилась и черешня.
И когда она закончилась, мне стало немножко грустно. Я лишился чего-то интересного, каких-то маленьких романтических приключений, которые я испытывал каждый раз, отправляясь за черешней и думая о том, а хорошо ли спят сторожа. Но сторожа, видимо спали хорошо, так как я, ни разу не попался. А ещё я знал о том, сколько радости и удовольствия я доставил многим, сколько людей, благодаря мне, поели вкусной и сладкой черешни, и это тешило моё самолюбие. Я совсем не думал, что я ворую, я доставлял удовольствие - так мне казалось.
ГЛАВА 24.
ГОСТИ
Конец июня. Тепло. Ближе к вечеру. Я сижу на лавочке и ножом строгаю из дерева пистолет. Зачем - не знаю. Так, от делать, нечего. Послышался шум мотора. Видимо где-то ехала машина. Ну, мало ли. Шум приближался. Машинально я повернул голову в сторону дороги, откуда приближался шум. И, о, ужас! Я увидел ЗИЛ 131 с кунгом из нашей части в Симферополе, подъезжающим к моей точке. Бросаю пистолет, бегу в дом, быстро надеваю пилотку и выбегаю. И в этот момент из кунга выходят зампотех капитан Давлетшин и командир взвода, лейтенант Галеев. Мысль – молния: - Чёрт, принёс их. –
Подхожу к Давлетшину и докладываю: - Товарищь капитан, за время моего дежурства, происшествий не случилось. Докладывает сержант Пискурёв. –
- Ну, вот Пискурёв, ну здорово, ты тут совсем от рук отбился, забыл, как докладывать надо, - говорит Давлетшин и, протягивает мне руку. А я, действительно забыл. Сказал, что в голову пришло. Галеев тоже поздоровался и что-то, тоже недовольно буркнул.
- Сабодаж, возьми у меня портфель, - говорит Давлетшин и протягивает Васе большой коричневый баул, чем-то хорошо заполненный. Офицеры уселись на лавочке и стали курить, а мы с Васей пошли в дом.
- Тяжёлый, - сказал Вася, неся портфель Давлетшина. Пройдя аппаратную и войдя в нашу спальню, Вася, внезапно подбросил портфель вверх, сильно ударил его ногой и при этом выругался. В портфеле что-то треснуло и он грохнулся на пол.
- Ты, зачем это сделал! - удивлённо воскликнул я, не ожидая от Васи такого. Я вообще не мог представить, что Вася, может рассердиться. А тут, такой жест.
- Да Володя, на хрена они приехали, так хорошо жили. Чего им тут надо - проверяльщики.
- Не знаю Вася, не знаю, - говорю я, а сам тоже не понимаю, зачем они приехали - внезапно, без предупреждения. Ну да ладно, ничего не поделаешь, придётся потерпеть. Накурившись, офицеры прошли в дом. Прошли через аппаратную и направились в спальню. Мы вышли, давая им понять, что они могут располагаться и отдыхать. Выходя, мы закрыли за собой дверь. Стоим в аппаратной, ждём, что будет дальше: какие будут указания, приказания и т. д.
Вдруг, слышим истерический голос Давлетшина: - … твою мать, да что же это такое, третий термос в командировке разбиваю. Ну, на хрена, мне такие командировки, термосов не накупишься, каждый раз они бьются, прямо напасть, какая-то. Неужели в машине, ехали вроде спокойно. Как он мог разбиться? Такой хороший термос был.
Посыпались эмоции, которые от Давлетшина, я тоже не мог себе представить. Видимо, сильно его зацепило.
- Блин, Володя, кажется, это я его грохнул, - шепчет мне Вася.
- Конечно ты, - соглашаюсь я. Моё состояние раздваивается. С одной стороны – разбитый термос, кажется мне маленькой местью за то, что приехали. Нечего было приезжать, нечего проверять, всё у нас нормально. Нет, приехали и получили - третьего термоса он лишился. С другой – жалко Давлетшина, жалко термос, даже как-то неудобно и стыдно. Иногда, необдуманный поступок, заканчивается плохо. Так, видимо, и с термосом получилось.
- Пойдём отсюда, - говорю я Васе и мы выходим из аппаратной. Из нашей спальни продолжают доноситься возмущения Давлетшина. Мне жалко его. Какой – то он невезучий, прямо. Ну и Вася, хорош тоже - надо было ему подбрасывать и бить ногой портфель! Но, случилось то, что случилось. Стоим, курим на крыльце. Подходит лейтенант Галеев.
- Пискурёв, а где мы спать будем? -
- Товарищ лейтенант, да где хотите, выбирайте любую кровать и ложитесь. –
- А бельё запасное у вас есть? –
- Нет белья. –
- Почему? –
- Потому что, его меняют нечасто, потому что это точка и здесь смена белья происходит от случая к случаю. Никто же не знал, что вы приедете. –
Он смотрел на меня непонимающими глазами, забыв о том, что цивилизация на точке, не такая, как в Симферополе, а может он просто, этого не знал. А я, не понимал его глупые, для меня вопросы и удивлялся его непониманию. Мне повезло, моя кровать им не понравилась. Но всё равно, я спал в сарае на сене, а Илья с Васей, в аппаратной на матрасах. Запасные матрасы у нас, были.
Утром, Галеев сказал, что сейчас они будут проверять работу станции. Я сказал, что её не надо проверять, она и так, хорошо работает.
- Пискурёв, выполняй приказание, включай станцию. –
Я попробовал сопротивляться. - Товарищ лейтенант, но эта станция боевая, в любую минуту могут дать включение и что тогда? - Он, видимо не понимал всю серьёзность последствий, если связи не будет. Он видимо не понимал, что боевая станция, это не учебная и что проверки и эксперименты на ней проводить нельзя.
- Пискурёв, повторяю, включай станцию. –
- Это приказ? –
- Да, это приказ! –
Я включил блок питания и станция заработала. Я ждал, что будет дальше.
- Давай, расстраивай всё и будем настраивать по новой.
- Как расстраивать!? – опешил я.
- Контуры давай все раскручивай и так далее.
- Товарищ лейтенант, так нельзя же этого делать! - Я был в шоке, он видимо действительно ничего не понимал, не понимал, что боевая станция всегда, каждую минуту, каждую секунду, должна быть готова к работе. Все мои отлучки с точки по «делам», всегда были продублированы Васей и Ильёй. Они умели включать станцию, никогда не трогали настройки и она великолепно работала. Это много раз подтверждали дежурные, благодарившие за устойчивую, хорошую связь. Я даже в их голосе, чувствовал уважение ко мне. А станция, действительно, после того форсмажора, работала идеально и связь была безукоризненной. Видимо они считали это моей заслугой и относились ко мне с уважением. Командир части Денисов, тоже об это знал и я это чувствовал. Человек всегда ощущает, как к нему относятся окружающие: по интонации голоса, по рукопожатию, по многим признакам. И в душе, я всегда был благодарен, моей тропосферной, радиорелейной 408й. И вдруг, на тебе - раскручивай Пискурёв контуры, расстраивай всё, чтоб потом по новой. Ну не дурь, ли? Я растерялся, не зная что делать. Выполнять дурной приказ или не выполнять. Я стоял и не двигался. Я не понимал, зачем это было нужно. Мы часто не понимаем то, что считаем глупостью, но обстоятельства складываются так, что противиться этой глупости ты, не можешь. Я не мог не выполнить приказ офицера.
Но Галеев пожалел меня: - Уйди, я сам всё сделаю. - И он подошёл к первому блоку и начал раскручивать контуры. Потом, проделав тоже самое, со вторым блоком, пошёл к третьему. Звонок раздался внезапно. Вася поднял трубку.
- Володя, дежурный, срочно, включение. Сказал, что серьёзная работа будет.
- Ну вот, товарищ лейтенант, случилось. Связь нужна.
- Пискурёв уйди, не мешай, я сам всё сделаю.
- Товарищ лейтенант, вы что, не понимаете – связь нужна, срочно, скандал будет, - набрался я наглости.
- Уйди, не мешай – это приказ!
Я вышел из аппаратной. Оглянувшись, я увидел, что Галеев, усиленно крутит настройки. Давлетшин, всё это время сидел на кровати и рассматривал свой разбитый термос, совершенно не вникая во всё, что происходит. Как будто бы, он приехал для того, чтобы разбить термос и уехать обратно. Раздался звонок. Трубку взял Илья.
- Володя тебя.
Я услышал голос, хорошо знакомого дежурного майора: - Володя, почему нет связи, генерал из дивизии срочно требует. Что случилось? - Я быстро обрисовал ситуацию.
- Дай ему трубку.
- Товарищ лейтенант, Вас к телефону.
- Скажи, что я занят. - Я передал его слова дежурному. Тот выругался матом и повторил просьбу.
- Товарищ лейтенант, Вас майор, срочно требует.
Галеев, нехотя встал, подошёл ко мне и взял трубку. Дальше, я увидел, как держа трубку у уха, лицо Галеева стало покрываться красными пятнами и вскоре стало пунцовым. И в этот момент из спальни вышел Давлетшин и сказал: - Галеев, поехали на хрен домой, мне трёх термосов хватит. Собирайся, едем.
В телефонной трубке послышались гудки. Какой-то отрешённый, видимо после услышанного, Галеев передаёт мне трубку и говорит: - Пискурёв, сам всё сделай, а мы поехали.
И он пошёл собирать свои вещи. Я быстро настроил станцию и работа пошла. Позвонил дежурному.
- Да Володя, всё нормально, гони этого мудака оттуда и больше не подпускай. Это тебе мой приказ. Работаем.
Успокоившись, я подумал о том, что может лейтенант и не виноват. Ведь он никогда не служил на точке, в войсках, он всегда был при штабе, в Симферополе. И он действительно не знал, что в реальной жизни, в её непосредственном, живом течении, всё происходит по – другому, - не так, как видимо, думал он. Но жизнь учит. Видимо и для него, это был урок.
Минут через двадцать, даже не попрощавшись, офицеры уехали в Симферополь. Обиделись, подумал я. Один потерял термос, другой, немного опозорился. Но, кто ж виноват, что так получилось. Уж не я – точно. Вспомнив про недоструганный пистолет, я взял нож и пошёл строгать. Через день, на точку приехал старшина, и я рассказал ему о наших приключениях.
- Ну что ж, сами виноваты, не будут приезжать без предупреждения, - как бы подвёл он итог, всей этой истории.
ГЛАВА 25.
ГРОЗА
Середина июля. Воскресенье. Мы с Васей курим на скамейке и видим, как на небе собираются тучи. Где-то прогремел гром и сверкнула огромная молния. Видимо будет дождь. Снова гром и молния совсем рядом, и крупные мокрые капли стали падать на землю. Мы успеваем забежать в дом. Наконец-то гроза. Настоящий крымский дождь. Сильный, тёплый. Гром и молнии, кажется отовсюду. Дождь всегда почему-то меняет настроение – в ту, или иную сторону. Мы обрадовались дождю. Нам хорошо. Шум дождя усиливает ощущения. В детстве я любил дождь. Особенно когда пузырились лужи и вода, была тёплой. Помню лет в пять, даже сидел в луже и обливал себя водой. Как было хорошо!
Мы сидим в нашей спальне и пережидаем грозу. Постепенно она стихает, но раскаты грома продолжаются. Вдруг из аппаратной раздаётся какой-то странный и непонятный звук, перерастающий в жуткий вой, похожий на сирену. Одновременно с Васей вбегаем в аппаратную и видим страшную картину: горят трансформаторы блока питания. Они же, издают этот жуткий звук. Из решёток вырывается большой огонь. Почему-то, не испугался и только крикнул Васе: - Не подходи! - Мгновенно подбегаю и отключаю силовой рубильник. Звук и огонь прекратились и из блока питания, пошёл тёмный дым. Отпустило. Слава Богу, не загорелись. Остальные блоки станции, совершенно не пострадали.
Мы понимаем, что блок питания накрылся и станция работать не может. У нас – форсмажор. Сразу же докладываю дежурному, а потом звоню старшине. Хорошо, что воскресенье - может включения не будет. Старшина сказал, что постарается приехать. Также позвонил в роту, в Симферополь и доложил о том, что случилось. Сказали, что завтра, в понедельник, привезут новый блок. Всё-таки, военная техника, в этом смысле, была весьма совершенна. Полное дублирование. Я даже успокоился - завтра связь появится.
Внезапно, в открытую дверь аппаратной вбегает Петя со свинарника и орёт благим матом: - Володя отключай, отключай быстрее, у меня свинью убило! Отключай быстрее! – На Пете, нет лица – он весь белый.
- Что отключать? - совершенно не понимаю я.
- Ну, отключай ток, у меня там свинью с поросятами у твоей проволоки убило. –
У меня совсем отключился мозг: - Петя, какой ток, какая проволока, какая свинья? –
- Там, на улице, свинья с поросятами лежит у вашей колючей проволоки. –
- А, чего она там делала? - я продолжаю не понимать, что он от меня хочет.
- Она там гуляла, а твоя проволока её убила. –
Я совсем потерялся: - Как убила? –
- Я не знаю как, но убила – мёртвые все лежат. –
Мы быстро выходим из аппаратной и идём за Петей. Действительно, прямо за сараем, там, где забор из нашей колючей проволоки превратился в какой-то спутанный клубок, лежащий
на земле и, по сути, забором уже и не являлся, лежит большая мёртвая свинья и шесть, маленьких, таких же мёртвых поросят. Жалкое зрелище. Особенно поросят жалко – маленькие. Видимо Петя уже позвонил своему начальству и в этот момент к нам подходит какой-то подполковник с солдатом, у которого в руках прибор для измерения электрического тока. Подполковник, который видимо был слаб, по электрической части, кричит: - Не трогайтесь, не трогайтесь за проволоку, убьёт. -
Солдат начинает замерять прибором, но прибор ничего не показывает. Я смотрю на всё это и говорю: - Товарищ подполковник, нет тут никакого тока, видимо молния в них попала, у нас вон блок питания сгорел, наверное, в кабель тоже молния попала, - и берусь руками за проволоку в том самом месте, где лежит свинья.
- Не трогай, сержант, убьёт, тебя мне тут ещё не хватало, - кричит подполковник.
- Да нет тут никакого тока, товарищ подполковник, - и продолжая держаться за проволоку, повторяю: - Гроза сильная была, видимо молния в них попала, вот и случилось. Жалко. –
Подполковник успокоился, а тем временем, из казармы пришли четыре солдата и они стали решать, что делать со свиньёй. Мы пошли к себе в дом, продолжая обсуждать увиденное. Часа через три, на своей копейке подъехал старшина. Мы всё обстоятельно ему рассказали и ещё раз проверили все блоки станции. Всё было в норме. Затем мы вышли на улицу и быстро нашли причину нашего возгорания. В том месте, где с электрического столба на наш силовой рубильник шёл кабель, было видно явное попадание молнии. Место было чёрным, обугленным и каким-то развороченным. Старшина сам позвонил в Симферополь и ещё раз всё обстоятельно рассказал дежурному при штабе. Тот успокоил и подтвердил, что завтра обязательно привезут новый блок питания. А мы ещё раз перезвонили нашему дежурному, а он дальше сообщил куда надо. Когда всё решилось и устаканилось, старшина уехал домой.
Вечером, Петя принёс нам большой кусок убитой свиньи. Мы обрадовались - мяса было много. Порезали на куски, посолили – пачка соли у нас была всегда, дали, как следует просолиться, а затем, на костёр за домом. Было вкусно. Едим, вспоминаем грозу и электрические приключения.
В понедельник Галеев привёз новый блок питания и станция сразу же заработала. Всё, проверив, он тут же уехал. Было видно, что обида за предыдущий приезд, ещё жила в нём. А нам со старшиной, пришлось вкапывать новый столб и проводить новый кабель к рубильнику. Всё это мы сделали за два дня. Гроза устроила всем нам проверку, подарив маленькие приключения. И в конечном итоге, всё это складывалось, в какой-то маленький, полезный, жизненный опыт. Всё больше и больше я понимал, что жизнь складывается из обстоятельств. Только обстоятельства эти бывают разные – большие или маленькие, хорошие или плохие. Но от нас, тут ничего не зависит. Гроза тоже, оказалась обстоятельством.
ГЛАВА 26.
ИЗБА – ЧИТАЛЬНЯ
Воскресенье. Конец июля. Часов шесть утра. Мне, не спится. В окно ярко светит солнце. Надо куда-нибудь пойти и посмотреть - что там, в мире делается. Беру за спину рюкзак и иду проведать дальний огород - что там, да как. До него, километра четыре. Идти хорошо – красиво, тепло – сказка. Мелькнула мысль: - Да, всё-таки добрая Армия у меня получилась. Дома расскажу, так и не поверят. Ну да ладно, это не важно, главное, что на самом деле моя армия – добрая. Уж я то, точно это знал.
Подхожу. Огромный колхозный огород и весь засеян луком. В луке, я мало чего понимаю. Стою у самого края поля и думаю: - Брать, не брать. Зачем мне лук - не нужен он мне. Но, не идти же пустым обратно. Для чего рюкзак брал? Ладно, возьму лука, может кому-нибудь пригодится. –
Выдернул одну луковицу из земли. Оказалась большая – надо брать. Начинаю выдёргивать лук из земли, немного отряхивать и складывать в рюкзак. Наконец, рюкзак полон. Поднимаю - килограмм 8 будет. Иду на точку. Прихожу и звоню старшине: - Товарищ прапорщик, Вам лук не нужен, целый рюкзак? -
- А где ты взял? –
- Да на огороде. –
- А на каком? –
- Да на колхозном. Там его много. –
- Да нет, Володя, спасибо, лук у меня свой есть. –
- Ну, до свиданья. - Кладу трубку и думаю - куда ж лук то, девать. Отнёс лук в сарай. Пусть пока там полежит.
На следующий день, в понедельник, стою у своей калитки и курю. Мимо идёт прапорщик «Кот» - так все его звали, и я спрашиваю: - Старшина, вам лук не нужен? –
- Какой лук? - не понимает он.
- Какой – обыкновенный, а какой лук ещё бывает, - удивляюсь я его непонятливости.
- А сколько? –
- Да целый рюкзак. Возьмёте? – Он призадумался: - А, давай, отдам своей, может, поутихнет. -
Я знал, что прапорщик «Кот», частенько дерётся со своей женой и она его побивает. Он маленький, метр шестьдесят, а она, большущая женщина. Так, что достаётся ему иногда. Мой старшина его жалел - они друг от друга недалеко, на одной улице живут. У нас «Кот» служил в канцелярии. Заведовал всякими канцелярскими бумагами. Я уважал его, потому что, как человек - он был добрый, не вредный и спокойный. Мне даже было жалко его. Бывают же такие жёны. Не повезло мужику.
Я принёс из сарая рюкзак лука и подал ему. - Что весь? - удивился он.
- Да, забирайте весь, он мне не нужен. –
- Володя, спасибо, может правда, поутихнет. - В его голосе была такая благодарность, что мне опять стало жалко его. Старшина рассказывал, что когда он немножко выпьет, жена очень сильно сердится и у них, начинается. А он, выпивший, совсем безобидный. Мухи, не то, что женщину, не обидит. Ну, да может лук ему поможет - подумал я про себя. Прошло три дня. Сижу на своей скамейке, играю с Чебурашкой. Он стал частенько куда-то убегать по своим собачьим делам и появляться только через день, а то и через два. Вот и сейчас, он прибежал и давай со мной играться. Вдруг слышу: - Володя! - голос радостный, громкий.
Поворачиваюсь - прапорщик «Кот», к точке подходит.
- Здравия желаю, старшина, - и пожимаю его протянутую руку. А он достаёт из кармана пачку ровных маленьких бумаг и подаёт мне.
- Что это, старшина? - спрашиваю я.
- Возьми, это увольнительные. Они с печатями, с подписями, только впишешь свою фамилию, если надо и иди, гуляй. Ты не представляешь - у меня из-за твоего лука, уже три дня мир в доме. Спасибо тебе, выручил. Да, вот ещё тебе - подарок. Ты только никому не давай, читайте у себя на точке. Хорошо? - И он подаёт мне очень толстую, свёрнутую, бумажную трубочку, перевязанную ленточкой.
- А, что это, старшина? - не понимаю я.
- Это книга, такая, очень интересная, почитай, тебе понравится. Это тебе подарок, за лук. Ну, только, не отдавай никому – ладно. –
- Да ладно, ладно, - подарки не отдают, никому не отдам, - сказал я.
А «Кот», уже начал уходить, прокричав: - Извини, спешу очень. - И он быстрыми шагами пошёл в казарму.
Я присел на лавочку, развязал ленточку и развернул трубочку. Прямо на обложке, крупными буквами, я прочитал «КАМАСУТРА». Я отвернул обложку и начал читать. Даа! Такой книги, я ещё не читал. Мне уже было двадцать, но к стыду своему, я даже не знал о её существовании. Мой мозг и моё сердце слились в единое целое и я, вскочив со скамейки, побежал в дом.
- Вася, Илья, идите сюда. У меня тут, такое.
Эмоции захлёстывали меня и вдруг, внезапно, я замер, в меня вошёл ступор - я понял, что я не смогу им это читать, читать вслух – я не смогу.
- Что это, Володя? - спросил Вася.
- На, сам почитай. - Вася начал читать и я увидел, как он покраснел и заулыбался.
- Что там такое? - спросил Илья.
- Илюша, на, сам почитай, я вслух, не буду, - и он отдал перепечатку Илье.
Илья начал читать, стал громко смеяться и сказал: - Пойду на улицу почитаю. –
Я предупредил: - Читай, только никому не давай. –
Вскоре, вся близлежащая округа узнала, что на релейке, есть какая-то, особенно интересная книга, но почитать её можно, только у них. И люди пошли, как в библиотеку. Мы давали всем, но только с одним условием - читайте у нас. И солдатики, по одному, по двое, а то и по трое, приходили, садились в Ленинской комнате и читали «КАМАСУТРУ». Эмоции были разные, но, нравилось это всем. Мы стали, как изба - читальня, в далёкие годы. Сексуальная грамота входила в нас мощным потоком текстов этой книги и видимо открывала для нас какие-то новые вершины в этом важном и нужном деле. По крайней мере, поток желающих почитать, не прекращался целый месяц. Но, как, когда-то, закончилась черешня, угас постепенно и интерес к нашей, а точнее к моей книге. Всё меньше и меньше желающих приходило почитать. Мы шутили - наверное, все, кому надо, уже прочли. Кончилось всё это тем, что однажды, почитать её дома, попросил один мой знакомый лётчик, которого я очень уважал. Я не мог ему отказать. Да и по правде сказать, я как-то привык к тому, что она у меня есть и перестал думать о ней, как о какой-то необходимой мне ценности. Я отдал её лётчику со словами: - Читайте сколько хотите. –
Может быть, он читает её и сейчас, а может быть, да и скорее всего, её читают его внуки.
ГЛАВА 27.
ЖАЖДА
- Помогите мне, пожалуйста, - услышал я мягкий женский голос, раздававшийся откуда-то из кроны яблони. Я подошёл поближе, всмотрелся в ветви дерева и увидел чудо. Словно молния прожгла меня и я оторопел. Я увидел большой вырез в тонкой майке, открывавший путь к потрясающей красоте. Дыхание моё остановилось, мозг куда-то улетучился, я не мог думать, я только смотрел и не мог отвести глаз. Господи, и тут космос! Куда же от него деваться? Какой огромной и потрясающей была эта красота! А ещё, глаза в пушистых ресницах, маленький курносый носик и пухлые губки – смотрели на меня. Классика!
- Ну что же вы стоите, возьмите ведро, пожалуйста, - произнесла красивым голосом обладательница этого космоса. Я вышел из оцепенения и подскочив к дереву со словами: - Да, да, конечно, - взял у неё из рук ведро. Мы познакомились. Её звали Ира. Она была студенткой медицинского училища. Их прислали убирать яблоки. Не знаю почему, но она согласилась со мной погулять по саду, но только завтра, в семь вечера.
На точку я не шёл, я летел. Я был в предвкушении такого, чего даже себе не представлял. Какая-то жажда, к чему-то неизвестному, загадочному и страстно манящему, появилась во мне. Ох, как я ожидал этого завтра! Такого в моей жизни не было ещё никогда. Правда - чего не было, я совершенно не представлял. Я понимал только одно – мне ужасно понравилась эта девушка, и я очень хотел опять её увидеть. Я долго не мог заснуть, вспоминая этот вырез в тонкой майке. Моя фантазия рисовала мне потрясающе прекрасное, что за майкой скрывалось и мне казалось, что я не смогу заснуть, до самой завтрашней встречи. Как я ждал её, совершенно не представляя, что вообще, это такое - встреча с женщиной, которая тебе ужасно понравилась, так понравилась, что всё вокруг, перестаёт существовать. Жажда, жажда неизведанного и манящего обуревала меня. Но, я всё-таки заснул.
Видимо, от этих мыслей я так устал, что сон получился очень глубоким. Телефонный аппарат находился на моей тумбочке, прямо над моей головой. Длинный телефонный звонок разбудил меня. На часах семь. Кого это несёт так рано?
Беда пришла, откуда не ждали. Как гром среди ясного неба, я услышал в телефонной трубке голос старшины Кияшко.
- Пискурёв, твоя точка признана лучшей в дивизии, срочно собирайся, часов через шесть за тобой приеду. Поедешь на полигон, на стрельбы дивизии. Это приказ. –
И он повесил трубку. Этого мне только не хватало. А, как же Ира, а как же вырез в майке, как же моё ожидание того, чего у меня никогда не было. Я ужасно расстроился, но уже генетически заложенная во мне армейская дисциплина, сработала мгновенно. Приказ есть приказ. Солдат должен подчиняться приказу беспрекословно.
Каким бы, он, не был: несправедливым, глупым, неправильным, опасным, и т.д., и т.п. Приказ в Армии - это святое, и не выполнить приказ, это всё равно, что обычному человеку – не дышать, не есть и не пить. В моём сознании это сидело уже давно. Я позвонил своему старшине и стал собираться.
- Ладно Володя, как только в Севастополь вернёшься, сразу же тебя заберу, - успокоил он меня.
И вот я в Севастополе. Мы грузим на платформы военную технику, закрепляем, как следует, ломами закручиваем толстую проволоку, чтобы ничего нигде не покатилось и не упало. На это ушёл целый день и утром эшелон тронулся. Ехали в теплушке. После Волгограда поезд куда-то повернул и пространство за нашим эшелоном, становилось всё более каким-то пустым. Наконец, ранним утром, поезд остановился в тупике на каком-то полустанке. Приказ выгружаться и грузить всю технику на автомобили. Когда всё закончилось, мы тронулись длинной колонной. Я и ещё несколько солдат, сидим на кузове 66-го. Едем по песчаной местности, едем медленно - дорога, далеко не идеальная. Такое впечатление, как будто едем по пустыне – кругом виден один песок. Едем долго. Наконец-то колонна остановилась, и мы услышали голоса офицеров: - Выгружаемся. –
Выгрузились. Кругом песчаная местность. Ставим палатки и располагаемся. Мне всё интересно, настроение отличное. К вечеру лагерь был полностью оборудован. Нас, человек восемьдесят. У всех разные военные специальности, необходимые, чтобы обслуживать технику для стрельбы по низко и высоколетящим целям. Мы расположились немного в стороне от полигона, на котором вся эта техника присутствует. Наша задача – грамотно и правильно её обслужить, чтобы попасть в цели. Моя станция тоже участвовала в этой работе, поэтому меня взяли. Офицеры сказали, что мы стреляем через три дня. Вечером отдыхаем в палатках. Едим сухпаёк и запиваем водой из фляжек. Кухни пока нет. Меня вполне устроил сухпаёк, тем более, что я хорошо запил его водой. Ощущение сытости вводило в дрёму, и я прилёг на своё место и заснул. Проснулся и вышел из палатки. Кругом ночь, небо в звёздах - таких же, как и у нас, в Крыму. Крым давно стал мне родным. Стояла тишина и было очень красиво. Опять захотелось пить. Сделал несколько глотков из фляжки и пошёл спать. Утром, делать было нечего. Позавтракали и слонялись по лагерю туда - сюда, ожидая дальнейших указаний. Снова захотел пить и опять, сделал несколько глотков из фляжки. Они оказались последними. Было около девяти часов утра.
В этот момент, видимо увидев в моих руках фляжку, ко мне подошёл незнакомый солдат и попросил: - Земляк, не дашь глотнуть, у меня кончилась. -
- Извини, вот сам только, последнюю, выпил. - И для пущей убедительности я перевернул фляжку горлышком вниз.
- Ну, извини, а не знаешь, где тут воды можно достать? - в его голосе я почувствовал волнение, видимо он очень хотел пить. Мы решили подойти к первому попавшемуся офицеру и узнать, где можно набрать воды. Увидели капитана и спросили у него.
- Парни, подождите, я и сам без воды. Сейчас схожу в штабную палатку и узнаю. Ждите здесь.-
Через несколько минут, капитан показался и по его лицу мы поняли, что, что-то с водой не так. Голос был тревожным. - Ребята, пройдите по палаткам, а также всем встречным, - и скажите, чтобы экономили во фляжках воду, пили, по чуть-чуть, так как вода будет нескоро. Возможно к вечеру. И без паники. Идите. –
Последнее слово было сказано в приказном тоне. Мы огорчились, но его просьбу выполнили. Скоро, то у одного, то у другого, во фляжках стала кончаться вода. Пили сами и делились с другими. Я решил терпеть. Просить было неловко, да вскоре и просить было не у кого. Практически вода во фляжках кончилась у всех - и у солдат, и у офицеров. Офицеры молодцы, как могли, поддерживали нас, хотя и сами хотели пить.
- Терпите ребята, терпите, надо терпеть, ничего потерпим, к вечеру привезут, - слышали мы. Всё-таки офицерский корпус в Советской Армии, за редким, редким исключением, был вполне достойный. По крайней мере, те офицеры, которые были с нами, были настоящими.
Постепенно, мой организм стал ощущать нехватку воды. Пить хотелось очень. Всё больше и больше мысли о воде захватывали меня. От этого, я почему-то стал часто поглядывать на часы. Мне казалось, что это приблизит вечер и наконец-то, я напьюсь. Но время как назло текло медленно. На часах, было только двенадцать дня. Солнце, во всю - палило и было очень жарко. Все находились в палатках. В основном все лежали на своих матрасах. Нытиков не было, все терпели. Это как-то поддерживало. Ты не один, всем тяжело, терпи. Вскоре во рту, стало совсем сухо и куда-то пропала слюна. Языком, я как-то пытался найти её, но у меня ничего не получалось. Бессмысленные поиски хоть какой-то влаги во рту заканчивались длинным выдохом, который как бы ввинчивал в сознание одну мысль: терпи, терпи, терпи. И я терпел. Терпели и остальные. Мысленно я вспомнил того солдата, который утром первым подошёл ко мне попросить воды - как-то он там теперь - страдает видимо, очень. Жалко. Кто-то из офицеров прошёлся мимо палаток и произнёс: - Ребята, если хотите, можете взять сухой паёк, а то время обеда. В общем, смотрите сами. - Это был не приказ, это было предложение. Но за едой никто не пошёл. Не до неё было. Все хотели пить. К пяти часам вечера у меня было какое-то полусонное состояние. Всё труднее становилось дышать. Но я терпел, терпел, как мог. Мысли о том, что я не один, что всем остальным также плохо, но они терпят, поддерживали меня.
Это была сильная мотивация – осознание того, что вокруг тебя люди и им также плохо, но они остаются людьми и ведут себя достойно. И, как бы не пафосно - это сейчас звучит, но, тогда это придавало силы. Иногда я выходил из палатки, пытаясь хоть что-нибудь узнать, но всё оставалось неизменным – воды не было. Изредка, кто-нибудь подходил из офицеров и снова успокаивал и поддерживал, и просил потерпеть. Не раз я слышал: - Пожалуйста.-
А ведь они тоже хотели пить, и им тоже было плохо, но они поддерживали нас и держались сами. Время тянулось медленно, но к восьми часам вечера, солнце, почти ушло за горизонт, и жара спала. Внезапно, мне показалось, что, как будто-бы стало легче. Я вышел из палатки и увидел, что многие солдаты, также как и я, стоят, возле своей.
Вода, вода, вода! Сколько про тебя написано, сказано, а тут, такая встреча с водой - нет её, а пить ужасно хочется. Я как бы, постепенно начинаю понимать, что такое жажда - что такое настоящая жажда - когда пить очень хочется, а пить нечего. Нет ни глоточка, даже слюны нет, а ты уже не можешь без воды, тебе уже плохо и мысли только о ней - воде и кажется, что нет в мире ничего важней и нужней воды. Пить, пить, пить! Ой, как хочется пить? Я понял, что никакая еда, не заменит воду. В этот момент, из офицерской палатки вышел лейтенант и громко произнёс: - Ребята терпим, по рации передали, что к нам выехал огромный водовоз, часа через два будет. Терпите, пожалуйста. –
Говорят, что надежда спасает и, наверное, с этим можно согласиться. Услышав это, я почувствовал какой-то прилив сил, я понял, что два часа, я продержусь точно. На часах было начало одиннадцатого. Всё чаще и чаще мы стали выходить из палаток и посматривать в ту сторону, откуда должен был приехать водовоз. Двенадцать часов ночи. Всматриваюсь в далёкий ночной горизонт, пытаясь увидеть огни водовоза. Рядом, такие же, как я, стоят и всматриваются, и ждут. Мы все ждём, когда же появятся эти спасительные огни. И вдруг кто-то закричал: - Едет, вижу, едет! -
- Да, да, да, - услышал я возгласы вокруг и вдруг, сам увидел на горизонте далёкие огни. Огни медленно приближались и вскоре ясно обозначились две яркие автомобильные фары. Начался шум и кто-то, не выдержав, закричал: - Ура, едет! –
Мы ждём, огни приближаются, в душе состояние праздника. И вот уже водовоз совсем близко. Мы радуемся, откручиваем пробки у фляжек. И вот он великий час – огромный водовоз тонн на двадцать воды, на платформе «КРАЗА» въезжает на нашу территорию. В ночи, он похож на большой паровоз на колёсах, с огромной белой цистерной с надписью «ВОДА». С каждого бока, у него было двенадцать кранов и фляжки наполнялись мгновенно. И опять офицеры поступили по человечески, по офицерски - никто из них не подошёл, пока последний солдат не наполнил флягу. Только, не известный мне подполковник громко сказал: - Ребята, не пейте много сразу, сделайте один, два глотка и подождите. После такого пить много вредно, пожалуйста. -
Я так и сделал. Маленький глоток, прополоскал горло и проглотил. О, какая же она вкусная эта вода, какая вкусная! Нет ничего вкуснее! Немного выждав, я опять сделал глоток и проглотил. Стало хорошо, так хорошо, как не было давно. Всё, что теоритически из книг и фильмов я знал о жажде, не шло ни в какое сравнение с испытанием самой жажды. Хотя, в общем-то, если разобраться, я не пил всего лишь с десяти утра до часа ночи - всего пятнадцать часов. Но, когда дело касается воды и ты, очень хочешь пить, поверьте – это не мало. Водовоз остался у нас и вскоре мы забыли про водяное приключение.
Наша дивизия на отлично отстрелялась, и через неделю, мы были с нашим эшелоном в Севастополе. По дороге, с нами случилось одно приключение, которое по этическим, а скорее по эстетическим соображениям, я не могу здесь описать. Намекну лишь на то, что недалеко от Джанкоя, на каком-то маленьком полустанке, рано утром, эшелон остановился. Стоял большой туман. Мгновенно - как пуля из ствола, из вагонов выскочили солдаты. И тут же, на отдалённой платформе, метрах в трёхстах от домов, примерно в шеренгу, через два-три метра друг от друга, солдатские тела освобождались . Освобождающихся было много - так что сами понимаете, как выглядела платформа. Буквально через 5 – 7 минут, эшелон тронулся. Простите читатель. Это были человеческие реалии – эшелон шёл, практически без остановок. Ситуация была такая, что никто, ничего, не мог поделать. Банально – но, это была жизнь. Через сорок пять лет, приношу свои извинения жителям полустанка, хотя думаю, что они ничего и не увидели, так как платформа была от их домов, всё-таки далеко. А дождливая погода, наверное, своё дело сделала.
В Севастополе, ещё целых две недели мы были на карантине. Там где мы стреляли, была тотальная дизентерия и поэтому нас проверяли, и каждый день брали мазок. Бог миловал, всё обошлось, мы были здоровы. Там же, мне пришлось пришить третью лычку, так как пришёл приказ и я стал сержантом. Карантин был как маленький отпуск: мы ели, играли в футбол, смотрели фильмы. Мы отдыхали и было здорово. И опять моя Армия была доброй, опять положительные эмоции бурлили во мне.
Из Севастополя меня забрал мой старшина. Встреча была горячей и вскоре, я был дома - на точке. Целый день, я рассказывал своим о том, что было на стрельбах. Старшина тоже, сидел и слушал и по его лицу я видел, как он рад тому, что мы снова вместе. Начинался август и до дембеля, было ещё три месяца. Но о дембеле, я вообще не думал. Мне было хорошо, я снова был дома. А Моська, ходила за мной, как привязанная и всё время, тёрлась о мою ногу. Как хорошо я это помню. Всё-таки память - удивительная штука.
ГЛАВА 28.
ПЯТНАДЦАТЬ МЕТРОВ
Сколько раз не ходил я в яблоневый сад, но Иру, я так больше и не увидел. Видимо студенты уехали. Потом, я много раз вспоминал её и понимал, что ничего подобного у меня никогда ещё не было. Как же всё-таки сильно понравилась мне эта девушка. Ещё долго я не мог забыть этот удивительный вырез в майке. Вот так может выстрелить.
Как-то в воскресенье, по просьбе старшины, мы с Васей, взяв шесть мешков, отправились за кукурузой. Кукурузное поле находилось от точки километрах в пяти. Нужно было идти по дороге, потом по небольшому бетонному мосту через канал, по которому текла вода для орошения полей и затем ещё километра два до самого поля. День стоял чудесный, включения я не опасался - воскресенье, да и на точке был Илья. Если что, он станцию включит. Пройдя от края кукурузного поля вглубь, метров двести, мы стали наполнять мешки кукурузой. Сторожей мы не боялись – воскресенье, – люди же они, им тоже отдыхать надо. Работали часа три, не меньше, мешки были полными. Запомнили место и отправились домой. В понедельник на разводе я сказал старшине, что всё готово и остаётся только забрать. А вот на чём? И тут старшине пришла в голову идея.
- Володя, а ты попроси у Пети одну лошадь и привезите с Васей. Он с лошадьми управляться умеет.
Мне эта идея понравилась. Я был не прочь покататься на лошадке. Иду к Пете, договариваюсь, он обещает дать лошадь. Решили поехать рано утром. Пять часов утра. Висит большой, плотный туман. Это нам на руку. Садимся в повозку, Вася берёт в руки вожжи и начинает погонять лошадь. Она нехотя трогается с места и идёт. Но, как-то медленно. Видимо чувствует, что погоняет её чужой. Я знал, что лошади умные животные, но что до такой степени, даже не представлял. Едем по дороге, Вася продолжает погонять лошадь, но она как будто чем-то недовольна, продолжает упрямиться и идёт нехотя и очень медленно. Минут за двадцать мы проехали всего лишь метров сто. Люди пешком быстрее ходят. Ничего не можем понять – лошадь явно не хочет идти.
– Дурная она, что ли, - начинает на неё ругаться Вася.
Я тоже ничего не могу понять – что за лошадь такая? Странно. И так, и сяк, Вася продолжает её погонять, а она еле, еле сделает несколько шагов и останавливается. Прошло минут пятьдесят, а мы и километра не проехали. Ну, что ты с ней будешь делать, вот дурная лошадь попалась, - ругаемся мы с Васей. Мой спокойный Вася начинает заводиться и всё сильней, и сильней хлещет её вожжами. Но лошадь, как назло, всё больше ерепенится, всё больше останавливается и не хочет идти. Вася начинает закипать. Он не может понять, что за странное животное нам попалось. Он не раз говорил, что у себя в деревне он легко справлялся с лошадьми и любил их. И вот на тебе! Нам попалась удивительно непонятная лошадь. Что делать? Возвращаться обратно? Так она и обратно, не захочет пойти. Вот блин попали мы! А лошадь окончательно стала и не с места.
- Ну, зараза, что ж тебе надо, - в сердцах выругался Вася и с такой силой ударил лошадь вожжами, что даже мне её стало жалко.
И тут, случилось буря, случилось то, чего ни я, ни Вася, не ожидали. Случился ураган - лошадь так рванула с места и понеслась, так, - что мы с Васей только и успели соскочить с повозки на землю, так как повозка чуть не перевернулась. Она понеслась галопом. Понеслась так, что мы еле поспевали за ней. Я бежал за бешено несущейся лошадью и не знал, что делать. А лошадь, тем временем, сошла с дороги и понеслась по скошенному полю в сторону. И тут ужасные мысли пронзили меня: - Впереди канал, почти отвесные, бетонные стены метра четыре и если она упадёт, то ей конец. А мне что? - А у меня скоро дембель, а если она разобьётся, то, это скандал, большущий скандал: и мне, и старшине, и всей части. И будет мне вместо дембеля – дисбат. Ни хрена, себе! Надо что-то делать.-
Решение пришло мгновенно. И тут я вспомнил свой талант в беге на 200 и 400 метров. Учась в Педучилище на физкультурном отделении, кроме уроков, я, лёгкой атлетикой не занимался. Но, у меня отлично получался бег именно на эти дистанции. Почему? Я не знаю. Но меня иногда приглашали на эти дистанции на вполне приличные городские соревнования и я, неплохо выступал. Один раз, даже 2 и 3 место в Белгороде занял. А там были люди с первыми взрослыми разрядами, а я вообще не тренировался.
Я догнал скачущую лошадь, прыгнул и повис у неё на уздечке. Лошадь продолжала бежать. Она храпела и из её пасти текла слюна. А я висел на уздечке и тянул её голову вниз, пытаясь остановить её. Она продолжала сопротивляться и бежать, а я упорно тянул её голову вниз. Я не обращал внимания на её храп и пену, мне не было страшно, я желал только одного - чтобы она остановилась.
И я победил. Она видимо устала, ведь, как - никак, но мои, небольшие 62 кг тянули её морду вниз и, видимо, ей тоже было нелегко и она сдалась. Пробежав со мной, метров 50, продолжая храпеть и брызгать слюной, она остановилась. Она остановилась, тяжело дыша и в этот момент, подбежал Вася, схватил вожжи и сильно их натянул, чтобы она не убежала опять. Внутри себя, я обрёл счастье – слава Богу, дембель должен состояться. А это для меня теперь уже было главным. Ведь как бы хорошо мне не было на точке, но время, приближающегося, чего-то очень важного, заполняло голову определёнными мыслями. И лишиться этого, из-за какой-то лошади, я совсем не хотел. Лошадь стояла и храпела, Вася держал её, а я решил немного просто пройти вперёд, просто пройти – может быть снять с себя, какой-то эмоциональный взрыв, просто успокоится. Туман немного рассеивался, но был ещё достаточно плотным. Я прошёл от лошади вперёд метров пятнадцать.
И, о, ужас! Я стоял на самом краю бетонной стенки канала, по которому, довольно бурным потокам текла вода. Пятнадцать метров! До возможной отсрочки моего дембеля, оставалось пятнадцать метров. Чудом я избежал этого - есть Бог на свете. Я стоял и радовался. Как же мне повезло, как повезло! Окончательно успокоившись, я вернулся к Васе и всё ему рассказал. От этих пятнадцати метров, Вася тоже пришёл в шок. Он стал хвалить меня за то, что я повис на ней и остановил её. Он просто видимо забыл, что при любом раскладе, за всё, отвечал бы я, и только я. В какой-то задумчивости Вася сказал: - Да, Володя, нам с тобой сегодня крупно повезло. - И тут, я был с ним согласен - нам действительно крупно повезло. Пятнадцать метров, для бешено скачущей лошади – это не расстояние.
Прошло примерно полчаса. Ни о какой кукурузе не могло быть и речи. Надо было возвращаться домой. Лошадь немного успокоилась. Она не храпела, пена не текла, она просто стояла и глубоко дышала. Бока её ходили туда - сюда. Она даже как-то виновато поглядывала на нас, своими большими лиловыми глазами, как бы извиняясь за то, что она натворила. Мы тоже окончательно успокоились и нам, даже стало её жалко. Она была худая, старая и видимо Петя, не очень за ней ухаживал. Бедная лошадь, и мы ещё ей, такое устроили. С трудом, управляя только вожжами и ласково к ней обращаясь, Вася повернул её обратно. Она тихонечко пошла, а мы шли рядом. Я шёл и радовался. Вот случился у меня форсмажор и я, сумел выйти из него. Да, сам себя не похвалишь - никто не похвалит. Но это были мои потаённые мысли, причины появления, которых, только мне, и были понятны. Да, пятнадцать метров - засело у меня в голове и никак улетучивалось. Впереди показалась точка. Я, даже не пошёл к Пете. Вася сам отвёл ему лошадь. Я увидел, как они стоят, курят и разговаривают.
- Володя, - услышал я громкий голос Васи, подходящего ко мне. -
- Ты знаешь, кажется, Петя раскрыл тайну этой лошади. Ты представляешь, он сказал, что она, никогда, кроме маршрута от свинарника до кухни, никуда не ходила. И всегда только с ним, с Петей. Вот она и испугалась, идти по новому пути, да ещё мы – чужие. -
Я с Петей согласился – испугалась лошадь. А сам подумал: - Она испугалась, а уж как она нас испугала, до сих пор, эти пятнадцать метров мерещатся – кошмар! –
Прослушав нашу историю, старшина попросил в части грузовик - не пропадать же кукурузе в мешках. А я, проходя мимо свинарника, посматривал в ту сторону, где по привычке, одиноко стояла наша несчастная лошадь. Я уже не сердился на неё, мне было её просто жалко. Ведь в наших, человеческих поступках, лошади не виноваты.
ГЛАВА 29.
ДЕМБЕЛЬ.
И вот наступила осень. Сентябрь. В Крыму тепло. Один раз я сходил на виноградники. Они находились слева от яблоневого сада, проходя мимо которого, опять вспомнил Иру и её вырез в майке. Взгрустнул - ну что поделаешь – армия. Наелся вкусного, спелого винограда и ребятам со старшиной принёс. По, каким-то, еле заметным признакам, я стал замечать, что старшина начал, как-то меняться. Он становился каким-то задумчивым, немного грустным, стал меньше смеяться, хотя юмором, от природы - был не обделён. Всё больше и больше, он оставался со мной: мы сидели, разговаривали и я чувствовал, как он привык ко мне. Я относился к нему также и мысли о том, что скоро, мне придётся расставаться с человеком, который за год стал мне родным, я старался от себя гнать. Часто, лёжа в кровати, я думал о том, как мне повезло с этим человеком, с этим моим начальником. Ведь начальники, это, прежде всего люди. Но люди, бывают разные: хорошие и, не очень. И когда человек хороший, он, как правило и хороший начальник, а когда нет, то… Во всяком случае, мой старшина, был прежде всего - хороший человек. Да, он служил, был прапорщиком, был военным, человеком приказа, но он видимо никогда не забывал что, прежде всего он – человек, а солдаты - это люди и к ним надо относиться по-человечески, несмотря на все, уставные, армейские отношения. Много раз мы в этом убеждались, и каждый раз, в душе, я был благодарен ему за это.
Все эти мысли скапливались во мне и я, видимо, тоже начинал ощущать приближение скорого расстования. Сентябрь прошёл как-то быстро и незаметно. Октябрь был совсем тихим и спокойным. Включений было мало и мы, почти всё время проводили у телевизора. 7 ноября, смотрим по телевизору военный Парад, посвящённый Великой Октябрьской Социалистической революции. Вася пошёл за праздничным обедом. Принёс борщ, картошку с котлетой, вкусный компот. Позвонил старшина, поздравил с праздником. У меня внутри какое-то странное состояние: как будто и службы нет, и Армии нет, просто ты в солдатской робе и всё. Я перестал ходить на развод, я практически не смотрел в сторону казармы, мне ни до чего не было дела, а тут ещё, куда-то пропал Чебурашка – его не было уже несколько дней. Одна Моська, почти не отходила от меня - поймает мышь, где-нибудь съест и снова ко мне. Ласкается, глажу её, она мурлычет. Славная кошка, любил я её и она, видимо, это чувствовала.
17 ноября, утром, старшина пришёл на точку и как будто, чего-то стесняясь, сказал мне: - Всё Володя, собирайся, кончилась твоя служба, домой поедешь, Кияшко мне уже позвонил. –
Я в шоке, ничего не понимаю, я совсем забыл, что именно 17 ноября, в моём военном билете стоит дата призыва. Я даже не обрадовался, я растерялся. Ребята тоже растерялись. Как внезапно это произошло. Моя добрая армия закончилась - так внезапно и так быстро. Неужели всё - я расстаюсь со всем тем, что стало мне дорого, близко, что стало кусочком моей жизни, к чему я привык и больше никогда не увижу. Я сел на кровать в какой-то растерянности, Моська прыгнула ко мне на колени, я погладил её и сказал: - Прощай Моська – дембель. - Ребята тоже стояли, как ошарашенные, никто не знал, что вот так, внезапно, всё случится. Случится мой дембель. Мы не были к этому готовы.
- Собирайся, собирайся, - торопил меня старшина, видимо желая побыстрей, закончить эту грустную для нас всех процедуру.
- Повезу тебя на автовокзал в Кировское, - командир свой газик даёт, а там, на автобусе до Феодосии и дальше, до Симферополя сам доберёшься. –
Я стал собираться и странное, смешанное чувство охватило меня. Радость и грусть соседствовали вместе. Хотелось домой и не хотелось уезжать с точки, хотелось увидеть родных и не хотелось оставлять старшину с ребятами, хотелось в Курск и не хотелось покидать Крым. Человек, человек - сложное устройство. Психологи думают, что они всё могут объяснить. Да нет, дорогие, не всё, есть и для вас, какие-то тайны.
Из общей кассы, я взял 10 рублей, оставив 30 ребятам. Это на всякий случай, мало ли что, в дороге. На автобусе, по военному билету, мне разрешался бесплатный проезд. Да к тому же, старшина дал мне документ из канцелярии, о том, что я направляюсь в такую - то часть, в Симферополь. За окном раздался гудок командирского газика. Значит Жора – водитель командира, уже ждёт. Я обнялся с ребятами, ещё раз погладил Моську и, взяв вещмешок вышел и комнаты.
- Привет, Володя, на дембель, - услышал я радостный голос Жоры.
- Да, Жорик. - Я подошёл к машине, открыл дверь и повернулся к точке. Прощальный взгляд и в этот момент, я почувствовал, как кто-то трётся о мои ноги. Моська, как она успела. - Иди домой, - сказал я и сев в машину, захлопнул дверь. Минут через сорок, мы были на автовокзале Кировского. Я поблагодарил Жорика и пожелал ему удачи.
Взяв билет, я посмотрел на часы. До отхода автобуса на Феодосию оставалось минут сорок. Старшина был рядом, но он был уже каким-то другим. Он был уже не старшиной, он был просто другом. Он всё время молчал, как будто-бы чего – то стеснялся, а со мной, случилось что другое.
- Пошли, товарищ прапорщик. –
- Куда Володя? - он как будто бы растерялся. –
- Пошли, пошли, - увлекал я его за собой. Рядом с автовокзалом был маленький магазинчик, к которому примыкало какое-то кафе, похожее на забегаловку.
- Бутылку водки и что-нибудь закусить, пожалуйста, - попросил я продавщицу, подавая десятку.
- Володя, не надо, зачем? - совсем, как-то застеснялся старшина.
- Нет надо, товарищ прапорщик, надо. - Я не узнавал сам, себя. Видимо во мне просыпался мужчина, а может, я давно им уже стал, ведь мне уже было двадцать. Продавщица подала водку, кусок колбасы с булкой и сдачу. Выйдя из магазина, мы зашли в кафе. Я подал буфетчице полтинник и взял у неё два чистых стакана. Подошли к свободному столику. Сели. Я, откупорил бутылку и налил старшине и себе по полстакана. Старшина молчал и
было видно, что он, волнуется. Я поднял стакан и посмотрел на него. Он улыбнулся и сказал: - Ну, давай, Володя, за всё хорошее, что у нас было.
–- Спасибо товарищ прапорщик, за всё спасибо. -
Мы чокнулись. Я выпил залпом, старшина спокойно. На спиртное он был крепким и мог выпить очень много. Разломив колбасу и булку пополам, закусили. Я собирался налить ещё, но старшина сказал: - Володя, я больше не буду, да и тебе не советую – ехать далеко, патрули могут быть, сам понимаешь. -
Я согласился, он был прав, ехать предстояло далеко, да ещё с пересадками. Я посмотрел вокруг и у барной стойки увидел бухарика. Я помахал ему рукой и он подошёл ко мне. Показав на бутылку, я сказал ему: - Забирай. -
- Братан, спасибо! - почти крикнул он и, схватив бутылку, выскочил из кафе. Мы тоже вышли на улицу и старшина сказал: - Ну что пойдём, автобус через десять минут. -
В автобус уже садились пассажиры. Шофёр проверял билеты.
- Ну, всё Володя, давай. - Мы распрощались и я сел в автобус. Я смотрел в окно на старшину, а он стоял и смотрел на меня. Когда автобус тронулся, мы помахали друг другу руками и скоро, я расстался с ним навсегда. Очень надеюсь, что он жив. Ведь сейчас, Алексею Денисьевичу Кравчуку должно быть 83 года.
Примерно в семь часов вечера я походил к калитке своей части в Симферополе. У калитки меня встретил старшина Кияшко, поздоровался, и каким-то, совершенно не приказным, а обычным человеческим тоном сказал: - Рад тебя видеть Пискурёв, пойдём, рассчитаюсь с тобой.
Идём. Казарма, территория – ничего не изменилось. Только солдаты другие, но я не обращаю на них внимания. Вдруг слышу радостный возглас: - Пискурь, ты, никак за клизмой приехал! -
Поворачиваюсь - Шимуда. Мы обнялись. Как же я рад был его видеть и чувствовал, что он меня тоже. А тут ещё одна радость.
- Ну, вот Пискурёв, ну привет, ну ты на дембель приехал, рад тебя видеть, - капитан Давлетшин, стоял рядом и улыбался. Я очень ему обрадовался. Он тоже был своим, родным.
- Как там ваша ласточка, товарищ капитан? –
- Да что ей сделается, бегает, вон стоит, хочешь, тебя на дембель отвезу, - и он засмеялся.
- Что, до Курска? - засмеялся я.
- А хоть и до Курска, - и он снова заулыбался. Улыбка была всё такая же - добрая и стеснительная. Да, Давлетшин, остался Давлетшиным – в чём-то главном, люди не меняются.
- Пискурёв, давай в каптёрку, потом наговоритесь, - услышал я голос старшины Кияшко.
- Вот Пискурёв, твои 260 рублей, всё точно - остальные я тебе высылал по твоей просьбе. Держи, распишись. –
Я в шоке, да я миллионер. При всей сложности характера Кияшко, что касалось солдатских денег, он был кристально честным человеком. И это все знали.
- Спасибо, товарищ прапорщик, большое спасибо! -
- Твоё, заслужил, распоряжайся, как хочешь. –
Кровать, на которой, я когда-то спал, была свободна и я улёгся на ней. Я не обращал внимание на молодых солдат, проходивших мимо и отдававших мне честь, я был уже где-то далеко от армии, я уже распрощался с нею – мысленно распрощался. На следующий день, прямо с утра, прапорщик Кияшко выписал мне увольнительную на целый день и я пошёл гулять по Симферополю. Начал с подарков. Маме платок, отцу - армянский коньяк, Андрюше – самодвижущийся танк на батарейках. Вернулся в часть, а тут, ещё шесть человек на дембель приехали и все мои - харьковские ребята. Ну, встреча была! Часа четыре, проговорили. Потом я взял большой баул и ушёл опять в город. Взял десять бутылок водки и много всякой еды – баул был полон. В эту ночь, дежурным по роте ходил Шимуда, и мы – дембеля, всю ночь пили и вспоминали. Примерно, каждые - минут сорок, заходил Шимуда и мы ему наливали. Он чокался с каждым и выпивал. Он зашёл к нам раз восемь. Под конец, он всё обнимал меня и приговаривал: - Ну, шо, Пискурь, ну пойдём, хоть одну, на дембель тебе поставлю. –
Мы смеялись и тут же вспоминали, что-то смешное из нашей прошлой жизни. Славный был он малый, этот Шимуда. 19 ноября, весь день мы отдыхали от ночной попойки. Был праздник – День Ракетных воск и артиллерии, и документы на демобилизацию, нам выдали только 20го утром. Ближе к вечеру, часов в пять, мы, семь человек, сели в кузов 66-го, и Шимуда повёз нас на Симферопольский вокзал. Он сел с нами на кузов и пока ехали, мы выпили еще пару бутылок водки. Утром, я на всякий случай взял. Мало ли что? Вот пригодились. На вокзале, в воинской кассе, довольно быстро взяли билеты. Понятно, что мой поезд был до Москвы. Мы распрощались с Шимудой и он уехал. Мне казалось, что он чуть не плачет. Может это была водка, а может настоящее чувство дружбы. Во всяком случае, мне тоже было жалко расставаться с ним.
19-30, мой поезд. В лёгком подпитии, захожу в вагон, нахожу своё место. Отдав билет и получив постель, лёг и быстро заснул.
- Курск, подъезжаем, солдатик просыпайся, - услышал я громкий голос. Быстро оделся и минут через десять поезд остановился. Я вышел из вагона. Вот он - мой родной Курск. Я не видел тебя два года. Ты, видимо всё такой же – не изменился. Я иду по платформе вокзала, озираясь вокруг, ещё, не до конца понимая, что я уже дома, что я, в Курске. Прошло два года, как в почтовом ящике я увидел повестку и вот, её действие закончилось, она больше не волнует и не трогает меня – я стал гражданским. Знакомая вокзальная остановка трамвая. Еду, смотрю в окно и всё не могу поверить, что я дома. Неужели эти два года, так быстро промчались. Но одна странность, с точки зрения любого, нормального солдата, во мне, всё-таки была - я никогда не думал в Армии об отпуске. Практически все о нём мечтают, а у меня, такого, не случилось. Почему - я не знаю, но я никогда не мечтал и вообще не думал поехать в отпуск. Видимо, на точке, мне было хорошо и с этим, не поспоришь. И вот я дома, еду в трамвае до площади Перекальского. Выхожу. Иду к дому.
Вспоминаю, как два года тому назад, прощался со всем этим и вот, снова встреча. Снова ноябрь, холодный осенний день, но холода я не чувствую. Я пребываю, в каком-то удивительном состоянии, описать, которое, я не могу. Это что-то между радостью, волнением и ожиданием. Мой подъезд, открываю дверь и поднимаюсь по порожкам, иду не спеша, как будто бы, чего-то боюсь. На секунду останавливаюсь возле почтового ящика и про себя говорю: - Привет, я дома, - и при этом, вспоминаю, как я доставал повестку.
Вот моя дверь, там родители, брат. Чувствую, что мандражирую. Звоню. Мама открыла дверь и заплакала.
РS. Да, мне действительно досталась Добрая Армия и я благодарю судьбу и Бога за это. Моя родная СОВЕТСКАЯ АРМИЯ – 1972 – 1974г. Прошло сорок пять лет, а я, помню тебя. Ну, извините, читатель, ну так уж, у меня получилось. Мне трудно объяснить всё это, но было так, - как было. Много других, моих армейских приключений, я не мог описать, по понятным причинам.
В декабре 1974г., я получил письмо от Васи. Ужасно ему обрадовался. Но прочитав его конец, сильно расстроился - Моська умерла. Было больно. Особенно сразили слова: - Она всё ходила, тебя искала. -