О трудности феноменологии
Часто говорят, что феноменология сложна, ее не просто понять и трудно в ней разобраться. И да. Если обратиться к работам ее отца-основателя Эдмунда Гуссерля, то и конечно же голова идет кругом от технических терминов его философии. Да в добавок еще Гуссерль с каждой новой книгой как бы предлагал новую версию феноменологии.
Что не означает, что феноменологии не было в философии как ее грани. Феноменология — всегдашний момент любой глубокой и грамотной философии. А при определенных условиях феноменологическая составляющая философии может быть забыта, утеряна или затруднена. И тогда об этом забытом начинают активно говорить, специально обсуждать. Это становится модной интеллектуальной затеей. Так и случилось в XX в. Но феноменология была и в античности, и у Декарта, и у Гегеля. Да у кого только ее не было.
Метатеория
Но все меняется, если мы поймем простую вещь. Феноменология не теория. Хотя в ней, несомненно есть понятия и термины. Двусмысленным является и утверждение: феноменология прежде всего метод. Ведь тогда начинают говорить о познании и феноменологии как методе познания. Нет, речь не об этом.
Дело в том, что в феноменологии мы имеем дело с иррефлексивными (нетематизируемым в терминологии Гуссерля) моментами нашей жизни. Допустим, когда мы решаем проблему происхождения языка. И мы сталкиваемся со следующим за труднением: мы не можем применять язык для постановки и описания проблемы, т. к. мы его еще не ввели. И тогда как же нам говорить о проблеме происхождения языка?
Или вот еще пример. Не может быть теории смерти (мы не можем занять по отношению к смерти рефлексивную позицию): для описания смерти нужно быть живым, а если я жив, то не могу описать свою смерть. «И так будет всякий раз, когда мы берем такие примеры для аналогий, в которых сам способ описания уничтожает условия, в которых мыслится предмет, который мы хотим описать» (1, 32).
Вот для такого рода среза нашей жизни и может быть применена не теория, а метатеория. Причем метатеория не является теорией, которая надстраивается над другой теорией. Здесь метатеория понимается как работа, или практикование.
Язык, смерть, совесть, любовь, вера существует в нашей жизни, если есть что-то о языке, о смерти, о совести, о любви, о вере. Или иначе, мы думаем (заботимся, практикуем, вспоминаем) об этом. Феноменология — это метатеория. Или способ заботы о сознании. Сознание так же относится к тому, что функционирует «лишь поскольку есть нечто о сознании» (1, 34).
Феноменология не теория сознания, но метатеория работы с сознанием. Иначе говоря, феноменология относится не к сознанию, а к работе с сознанием.
Прагмемы
Но, одновременно, работа с сознанием является моментом жизни (функционирования) сознания. Мераб Мамардашвили и Александр Пятигорский в своей совместной работе «Символ и сознание» (авторы посвятили эту книгу друг другу. Забавно) предлагают называть такие метаобразования «прагмемами». Прагмемы так прагмемы. Кто бы возражал.
Допустим к прагмемам будет относится событие, которое случилось со мной в детстве и влияет на меня сейчас, при воспоминании о нем. И ведь меня волнует не случившееся объективно, а то, как это объективно случившееся воспринято и усвоено. Здесь предмет и его интерпретация неотделимы.
Мир физических явлений и духовно-материальный мир
Фактически я ввел (различил) два рода реальности. Есть реальность объективного мира. Или реальность научного, внешнего, позитивного описания. Именно эта реальность исследуется и анализируется. Но есть и другая реальность. Реальность — неотличимая от ее интерпретации. Или иначе: есть мир объективных (физических) явлений и есть мир, в которых неотделимым моментом является сознание (мир «третьих вещей», или материально-духовных, смешанных вещей).
Мир материально-духовных образований (феноменологическая действительность) не исследуется и не анализируется, но практикуется. Здесь задается подход к явлениям сознания вне традиционного деления на «теорию» и «практику». Здесь теория является моментом практики. Или — метатеория.
Феноменологическое препятствие
И вот феноменология начинается со следующего момента. Допустим, мы описываем какое-то историческое событие. Допустим, революцию 1917 г. Есть описание этого события в терминах исторической науки: «историческая ситуация», «низы и верхи», «расстановка классовых сил», «стратегические и тактические задачи», «движущие силы революции» и т. д. И то же событие, но взятое как бы изнутри, со стороны действующего лица революции — революционного бойца.
Скорее всего он не знает ничего о социальных конфликтах и классовой борьбе (или знает весьма поверхностно), но его реальные действия вписываются в сложную архитектонику социально-классовых отношений и взаимодействий. Иначе говоря, сознательное действие не содержит в себе всей сложной картины социально-исторических закономерностей, но умудряется им соответствовать. И научное, объективно-позитивное познание не ухватывает этого среза реальности. Вот что интересно.
«Простите господа ученые, но вы не можете описать ситуации актора революционного действия изнутри. Не зная социально-исторических законов, он их как-то выполняет. Здесь мы сталкиваемся с неким препятствием. Научное описание как бы «спотыкается» на этом препятствии». Так может сказать феноменолог.
Феномен
И феноменологи вводят следующее допущение: в сознании действующего лица революционные события представлены в виде простых образований сознания в которых как-то репрезентируются все переплетения и закономерности такого исторического события как революция. В простом (очевидном, непосредственно достоверном) представлено (упаковалось) сложное. Такая упаковка сложного в простом и очевидном получила название «феномен».
Итак, феномен — это такая непосредственная очевидность сознания, в которой представлена сложная связь и переплетение многих закономерностей, но эти очевидности сознания функционирует поверх этой упакованной в них сложности.
Феномены суть сложные образования, функционирующие независимо от своей сложности. Сложные моменты сознания вытеснены, но одновременно представлены, упакованы в простых очевидностях самого действующего лица (актора).
Феноменологическая редукция
Вместе с тем феномены будучи очевидностями, должны быть еще обнаружены. Ее (непосредсвенную очевидность) нужно воссоздать, реконструировать. Ведь речь идет об особых данностях, которые случились как со-бытие, состоялись как момент самой жизни сознания, когда в ограниченном упаковалось сложное и безграничное.
Процедура обнаружение упаковки в некоторые образования сознания бесконечного называется феноменологическая редукция (эпохэ). А феноменологический текст суть текст «прочтения» такой упаковки.
Самым общим правилом такой работы-прочтения феномена (его распаковки) является утверждение или понимание феномена как онтологического образования. Что означает следующее: мы не идем от явления к сущности, от очевидности к чему-то другому, помимо самого феномена-очевидности. Нет. Мы всматриваемся в сам феномен. В нем все. Он сам себя показывает. Само-основно и само-достоверно.
Гуссерль этот онтологический момент феномена так ввел: сколько видимости — столько бытия (wie viel Schein, so viel Sein).
Заключение
В нашей небольшой статье хотелось бы простыми словами рассказать о «сложной феноменологии». Но это лишь начало разговора о феноменологии. Небольшое, надеюсь внятное «введение в феноменологию».
Правда история философии изобилуют примерами другого рода. Когда И. Кант попытался создать текст, который бы был введением в его «Критику чистого разума» и написал «Пролегомены», то оказалось, что без основного сочинения «Пролегомены» совсем непонятны.
Не будем терять надежду на лучшее.
Еще ничего не сказано о «трансцендентальном сознании», о феноменологическом описании, о моментах феноменологической редукции др. Но об этом смотрите в наших следующих публикациях.
- Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание.Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.:Школа «языки русской культуры», 1997.
