Начало - здесь. Предыдущая глава - тут
С Великим Магистром Синцов встретился только через неделю. Все попытки увидеть его раньше ничего не дали. На Лубянке новый нарком занялся реорганизацией ведомства и вводил новые порядки. Синцова в «родное» здание не пустили вообще, отправив в бюро пропусков.
Там также не нашлось никого, кто мог бы выписать пропуск и поднять его наверх в рабочие кабинеты чекистов. По обрывкам разговоров в том же бюро пропусков, Матвей понял, что Ежов сдаёт дела Берии и занят так, что не имеет ни минуты свободного времени. Телефоны других братьев Ордена, работающих непосредственно в Наркомате, тоже не отвечали. Что с комиссарами первого ранга происходит сейчас, Синцов не имел ни малейшего представления. Домашние, до кого Матвей смог дозвониться, в один голос заявляли, что их глава семейства в служебной командировке.
Попытки выловить Ежова дома или в наркомате водного транспорта не увенчались успехом. В своём новом кабинете тот бывал крайне редко, и даже в эти минуты достучаться до него было невозможно. Домашний телефон Великого Магистра был отключен. Попробовав пробраться на квартиру Ежова, Синцов и здесь потерпел поражение. Во дворе круглосуточно дежурили чекисты из отдела наружного наблюдения, оцепив все подходы к дому бывшего наркома.
Напоследок Синцов попытался проникнуть на территорию Сухановки. Здесь ему сперва улыбнулась удача. На КПП дежурил давний знакомец Матвея – один из его первых подручных-колольщиков по имени Василий. Тот узнал Синцова и, разулыбавшись во всё лицо, кинулся навстречу, крепко сжав руки Матвея в своих ладонях больше напоминавших лопаты.
- Доброго здравия Вам, Матвей Фадеевич! Ой давненько я Вас не видел-то.
- Здравствуй, Василий! Как живёшь-поживаешь? – обрадовался Матвей.
- Да поманеньку! Живём – не тужим, с ложкой дружим!
- Мне бы пройти на территорию, подмогнёшь, Василий?
- Эх, Матвей Фадеич, а что же у тебя пропуск-то новый есть, аль нема?
- Да откуда, Василий, я же только на днях из Казахских степей вернулся, а тут сплошь нововведения всякие.
- Эх! Уж и не знаю что делать-то, а может, с новым начальником поговоришь, он тебе пропуск-то и выпишет.
- А что начальник сменился?
- Да. Роман Петрович-то Ярошко врагом оказался, неделю как арестовали, тут же и сидит только теперича в камере. Ишь как оно получается.
- А кто новый-то начальник?
- Новый-то? Так Богдан Захарович Гобулов.
- Чёрт, не знаю такого.
- Так говорят – из Грузии приехал с новым наркомом, значит, с товарищем Берия.
- А кто спецобъектом 0013 командует?
- Эй, Матвей Фадеич, ты давай полегше! Пошто такие вопросы задаёшь? Я тебя всем сердцем уважаю, но за такие вопросы… Ты лучше знаешь что, иди-ка подобру-поздорову. А как будет пропуск – тогда приходи, а то не ровён час с тобой тут и я в «сухановские палаты» загремлю…
***
Из Суханово Синцов возвращался с тяжёлым сердцем. Получалось, что Берия начал чистку Центрального аппарата и если он дознается про Орден, то всё это конец, тогда не уйдёт никто. Единственное на что надеялся Матвей, так это на то, что арестованные братья будут молчать про Орден, хотя бы из чувства самосохранения.
Ведь признать своё участие в тайной организации, пусть даже созданной с благородными целями, значит подписать себе смертный приговор. Пока же у него всё же был шанс выйти сухим из воды. Как-никак его не было в Москве целый год, на этом можно было сыграть и защитить себя от надвигающихся репрессий. Так думал Матвей.
Та же часть личности, что называла себя Андреем Кузнецовым, просто цепенела от страха и предчувствия скорой беды. Всё складывалось крайне скверно. Сценарий событий 1938-1939 годов его реальности с небольшой разницей, но сбывался. А если так, то сейчас должны начаться повальные аресты в наркомате, если конечно уже не начались. Ярошко арестован, возможно, арестованы и другие комиссары Ордена, до которых он не смог пробиться.
Ежову, получается, тоже осталось недолго. А если возьмут его самого? Что тогда делать? Ведь ни Андрей, ни сам Матвей не испытывали никаких иллюзий относительно своей участи при попадании в Сухановскую тюрьму. И если Матвей размышлял над тем, как выдержать пытки и допросы, то Андрей при таких мыслях просто впадал в ступор и искал любую возможность избежать этих мучений.
Неудачи, преследующие Синцова в Москве совершенно выбили его из колеи. Хотелось забыться чтобы терзающие страшные мысли хоть на минуту оставили его в покое. Сначала он решил найти забвение в водке, но тот же страх оказаться «безоружным» при возможной попытке ареста взял вверх и Матвей принял для себя сухой закон. Зато курил он, практически не переставая, опустошая пачки папирос одну за другой. Это как-то отвлекало от непрестанно атакующих чёрных мыслей.
***
Ночью опять приснился странный сон. Андрей спал, но каким-то образом знал об этом, осознавая, что находится в своём собственном сновидении.
Он обнаружил себя в каком-то чуждом и странном мире. Кругом вокруг него, куда ни кинь взор, возвышались земляные кучи в виде купола, два-три метра в высоту. У основания этих куполов имелись вырытые ямы, напоминающие могилы. Как узнал Андрей, эти ямы-могилы исполняли роль входа внутрь этих «домов».
Между кучами-куполами сновали странные существа. Ростом чуть больше полуметра, они были облачены в чёрные мантии с капюшонами. Вместо лица был виден лишь белоснежный огромный клюв, вернее его верхняя часть. Нижней части видно не было, но как «знал» Андрей она всё же имелась. Из-под капюшона на окружающий мир смотрели узкие щели глаз, в которых просматривались лишь мрак и пустота. Тоненькие когтистые пальцы, словно кости обтянутые светлой пергаментной кожей, сжимали в руках что-то типа оружия. Это «оружие» состояло из короткой палки, на конце которой был закреплён отточенный как лезвие бритвы серп.
Существа сновали тут и там, издавая неслышные ухом вибрации, и общаясь друг с другом именно таким образом. Ещё Андрей «знал», что этот мир реальный, что он действительно существует где-то на просторах вселенной и что он сейчас физически присутствует в этом мире...
Пришло очередное знание. Он узнал, что существа «видят» его как своего сородича, но стоит ему проявить человеческие эмоции – он будет опознан и тогда существа схватят его. Если это произойдёт, ему уже не выбраться из этого мира, он погибнет в нём. Существа никогда не оставляют пришельцев в живых.
Это полученное знание привело его в ужас, что тут же отразилась на существах. Они прервали своё упорядоченное движение и, остановившись, стали оглядываться по сторонам как бы принюхиваясь. Наконец их «пустые» взоры сосредоточились на Андрее и они как по команде двинулись на него с разных сторон. Бежать было некуда. Андрей внезапно успокоился уже готовый принять свою участь и… тут же проснулся…
***
Наконец шестого апреля в московской комнате Синцова зазвонил телефон. Ежов ждал его сегодня в десять вечера в своём кабинете наркомата водного транспорта.
***
Великий Магистр сдал, это было видно, что называется невооружённым взглядом. Весь как-то сразу постарел, исхудал. Под красными воспалёнными глазами чернели мешки, пальцы рук то и дело подрагивали. Да и сам взгляд – он стал каким-то порывистым, суетливым. Разговаривая, Ежов старался не смотреть на собеседника, а прятал глаза в пол. То и дело, вздрагивая от каждого постороннего звука, Николай Иванович вскидывал вверх глаза и в этом мимолётном взгляде отчётливо читался испуг. Видимо нарком пил, пил по-чёрному до беспамятства, а утром шёл на новую работу, чтобы перетерпев день вновь нажраться до невменяемости вечером.
- Здравствуй, Матвеюшка! Здравствуй, дорогой мой человек! - Ежов повис на плечах Синцова.
- Здравствуйте, Николай Иванович. Я уже неделю как в Москве, никак до Вас добраться не мог. На Лубянку меня не пускают. Вас по телефону не найти, домашний не работает. Возле дома наружка дежурит. Попытался в Сухановку попасть, да где там, дежурный хоть и знакомый оказался, да всё одно не пустил. Сказал вот только, что Ярошко арестовали. А что с другими братьями? Никого ведь найти не могу.
- Да, Матвей, всё так, как говоришь. Обложили суки со всех сторон! Все сейчас на казарменном положении, спят и живут в кабинетах и каждый день аресты… То одного брата, то другого уводят и всё… с концами. Вчера вечером вот и до Франковского добрались, так что и «Третий», и «Четвёртый» уже арестованы. Да что там! Фактически все комиссары первого ранга под стражей.
- Все???
- Ну, почти… «Восьмой» застрелился… А «Одиннадцатый» и «Семнадцатый» в бега пустились.
- То есть всё? Ордену конец? А Огневой?
- Конец, Матвеюшка, всему конец. Не успел я, понимаешь, не успел…
- Что не успели?
- Сейчас расскажу всё по порядку, как дело было...
И Ежов пересказал события последнего года:
- Ты когда уехал год назад, то начали мы громить правое и левое подполье. По всей стране громили. Рептилий я тебе скажу, положили – тысяч сорок с хвостиком. Вот это был результат, так результат! Сам товарищ Троцкий мне и передовикам нашим руку жал, ордена раздавал, в общем, кругом одна слава и почёт были. А мы уже тогда второй удар готовили. Помнишь? Я же тебе ещё тогда говорил, что контрреволюцию недобитую подчищать будем. У нас ведь материала было не счесть, столько показаний и на кулаков, и на белогвардейцев бывших. Они же все законспирированы были, оружие готовили… Да что там! Целые армии в нашем тылу создавали, чтобы выступить в случае войны с Германией.
- Всё это мы доложили на Политбюро и было решено начать массовые операции по изъятию этой самой контры. Мы ведь когда прикинули, сколько внутри страны врагов осело, так даже страшно стало, а ведь все они выступили бы против нас. А самое страшное, что этими армиями могли воспользоваться и рептилоиды, которых хоть среди правых, хоть среди левых – воз и маленькая тележка. Вот и внедрили тройки, чтоб значит, время на следствие не терять иначе бы всё это так затянулось… да мы в этих расследованиях утонули бы. Опять же опасность была, что враги пронюхают и нанесут удар первыми.
- Но всё удалось! Успели мы вовремя и начали крушить направо и налево, да ты это и сам знаешь, у вас ведь тоже славно поработали. За год по стране столько всякой контры истребили! Только по первой категории тысяч пятьсот расстреляли. Но ведь не зря! Страну от второго фронта спасли, а если бы не успели? Представляешь, напал фашист, его значит бить надо всей рабоче-крестьянской армией, а тут у нас в тылу армии кулаков и всякой сволочи белогвардейской восстания подымают. И начинается: диверсии, теракты, промышленность уничтожают, захватывают территории и ведут полномасштабную партизанскую войну.
- Огневой – гад, поднялся на этом. Сейчас второй человек в Политбюро после товарища Троцкого конечно. Героем стал, страну от врагов очистил. Орденами всю грудь обвесил, газеты о нём так и трубят. Сейчас он председатель ЦИК и Совнаркома СССР, по сути даже Троцкий без него уже никуда. Вот так получается. Когда массовые операции начинали так я у него лучшим другом был – водой не разольёшь. А как позиции свои укрепил, как Политбюро своей паутиной опутал, так всё изменилось сразу. А я же тогда занят был, не до его реверансов мне было. Я врага бил, страну от скверны очищал, опять же рептилиям спуску не давал.
- А ближе к зиме стал Огневой отдаляться от меня… от нас… от Ордена. На Политбюро протолкнул такую мысль, что НКВД и Ежов это хорошо, крепко громят врага, но и нам хорошо бы над ними контроль иметь. Чтобы не закружилась у них голова от успехов. А давайте, говорит, введём в НКВД наблюдателя от Партии, сделаем его замом наркома, и пусть смотрит, чтобы не удалялись чекисты от большевистских принципов. И ввели. В декабре назначили моим замом Лаврентия Берию, он де бывший чекист, а сейчас партийный работник, член ЦК и ЦИК. Так и стал Берия моим замом с неограниченными полномочиями.
- А как только это произошло, то всё. Огневой про меня как будто забыл, все вопросы стал решать только через Берию. На доклады в Политбюро стали приглашать не меня, а Берию. Как чего не коснись – всё только с разрешения Берии. А он ведь формально ни одного документа не написал, везде только: «согласовано» и какая-то закорючка. В Сухановку мне вообще доступ закрыли, в смысле не тюрьму конечно, а в институт наш – на спецобъект 0013. Эйдельмана я последний раз в декабре и видел. Где он? Что он? Понятия не имею. Пока Ярошко в Сухановской тюрьме командовал, слухи, конечно, поступали. Говорили, что он теперь напрямую на Огневого работает. Что если и покидает срецобъект, то под усиленной охраной.
- Само собой пришлось уйти в подполье. На словах по братьям передал, что временно уходим на консервацию, что в случае ареста сознаваться во всём кроме Ордена. За Огневого и Эйдельмана я особо не переживаю, не в их интересах про своё участие в нём говорить, тут если новый нарком дознается никто не поможет. Товарищ Троцкий, да и всё Политбюро в таких делах решение примут быстро и однозначно, так что на это вся надежда.
- А вообще я момент упустил. Нужно было на превентивные меры идти, не выжидать столько. Тебя вот даже вызвал, но опоздал. Вот если хотя бы на недели две раньше, то можно было всё изменить. У нас ведь сил-то, сколько было, а сейчас. Нужно было первыми начинать аресты и Огневого, и Берии, а если бы потребовалось то и всего Политбюро. Да! Надо было брать власть в свои руки и уже потом начинать всё сначала. А сейчас? Сейчас поздно, аресты пошли уже у нас. Всю организацию, весь Орден выбили. Сейчас главное чтобы все про Орден молчали, тогда я попытаюсь что-то изменить. Меня-то так быстро не возьмут! Не их полёта я птица. Я к Троцкому хочу пробиться: попытаюсь убедить его и открыть ему глаза на эту змеюку.
Закончив говорить, Ежов погрузился в свои тягостные думы. Задымив очередной папиросой, молчал и Синцов. Всё складывалось очень скверно. В действие входил самый нежелательный сценарий, и что делать дальше Матвей просто не знал. Ежов молчал, курил и молчал. Казалось, что его рассказ забрал у него последние силы, лишил его остатка жизненной энергии. Так продолжалось минут двадцать. Наконец что-то про себя решив, бывший некогда Великим Магистром, а сейчас сломленный и раздавленный обстоятельствами маленький человек вскочил и, взлохматив шевелюру, прокричал:
- Гады!!! Твари!!! Не дамся!!! Мы ещё посмотрим кто кого!!! Я вас всех в капусту!!!
Синцов, испугавшись, что их услышат, стал успокаивать Ежова:
- Николай Иванович, опомнись, успокойся! Здесь же могут быть люди Берии, нас могут услышать.
Ежов тут же замолчал, затравленно огляделся по сторонам и, вцепившись в Синцова, прошипел:
- Иди, Матвей, иди и помни про Орден ни слова, что бы ни происходило, ни слова. Обещаешь?
- Да, Николай Иванович, обещаю. А что мне сейчас делать-то?
- Уезжай, уезжай сегодня же! К себе в Кустанай… Постарайся отсидеться там… пока я не решу все вопросы. Нужно отсидеться, это единственный выход…
***
Синцов вышел от Ежова полный сомнений и неопределённости. Состояние наркома передалось и ему, а попав в благодатную почву его собственных переживаний, расцвело и полностью поглотило Матвея. Забыв обо всём кроме своих тяжёлых раздумий, Синцов брёл по улице, не видя ничего и никого. А зря. Если бы опытный чекист хоть на минуту прорвался через туман страха и душевных терзаний, то, несомненно, заметил бы, что его сопровождают. Причём сопровождают, абсолютно не таясь, взяв в такое плотное кольцо, что заметил бы и второклассник.
Но Матвею было не до этого. Ноги несли его вперёд. Он брёл и смотрел ничего не видящим взглядом, скользя по домам, деревьям, прохожим…
Когда его всё же остановили, он не оказал никакого сопротивления. Шумно выдохнув, Матвей оглядел окруживших его чекистов и произнёс:
- Всё… это конец…
Дальнейшее происходило как в тумане. Синцову казалось, что это происходит не с ним. Как в отвратительно снятом кино, где то и дело пропадает картинка и звук, кого-то хватали… Вывернув руки, запихивали в машину… Везли куда-то, надев наручники... Потом обыскивали, раздев догола… Заставляли приседать, осматривали все естественные отверстия... Снимали отпечатки пальцев, фотографировали, что-то постоянно записывали... Задавали какие-то вопросы, на которые тот с кем это всё происходило, отвечал.
Затем конвой вёл того человека по коридорам, лязгая железными решётками и замками. Наконец всё стихло, и Синцов остался наедине с собой в каком-то каменном мешке два на полтора метра, где не было ничего, кроме нар, пристёгнутых к стене и ведра в углу.
Постепенно рассудок возвращался и Матвей понял, что находится в камере. Ещё несколько усилий и он определил, что камера эта – до боли знакомая Сухановская особорежимная тюрьма, где он провёл столько времени... Синцова начала колотить мелкая дрожь, страшно хотелось закурить, чтобы хоть как-то успокоить своё измотанное за последнее время тело.
Но папирос в карманах не оказалось, как не было там ничего другого. Не зная, что предпринять Матвей сел на корточки в углу, облокотившись на холодную каменную стену. Не зная за что зацепиться, его взгляд упёрся в стоявшее в другом углу ведро. Ведро заменяло отхожее место и именовалось среди заключённых парашей.
Синцов попытался взять себя в руки. Первый шок, связанный с арестом прошел, и нужно было как-то обмозговать сложившуюся ситуацию, выработать стратегию и линию поведения на допросах. Внезапно дрожь всего тела вернулась, Матвея заколотило так, что начали лязгать зубы. Сейчас причиной это тряски был холод, Синцов замёрз. В камере было холодно, а из верхней одежды на нём была только старая гимнастёрка и такие же бриджи. Прислонившись к холодной как лёд стене, Матвей усугубил своё положение и теперь клацал зубами, трясся и никак не мог согреться.
Ходить по камере было невозможно, из-за отсутствия места и Синцов стал выполнять доступные физические упражнения. Импровизированная физзарядка принесла свои плоды и минут через пятнадцать он уже почти согрелся. Не рискуя больше садиться, Матвей топтался туда-сюда на этом крохотном пятачке, периодически делая наклоны и развороты. Борьба с холодом совершенно не давала возможности сосредоточиться, и дико хотелось курить. Сколько времени он провел, пытаясь согреться, Синцов не знал, но, в конце концов, усталость одолела его, и он провалился в чёрную яму. Из небытия к жизни его вернула сильная боль в районе копчика и громкий крик:
- А ну, не спать!
Оказалось, надзиратель заглянул в камеру и обнаружил Синцова лежащим на ледяном каменном полу. Не желая быть расстрелянным за халатность, ведь заключённый мог попросту умереть, проявил инициативу и вернул Матвея к жизни. Здесь Синцову опять повезло, надзиратель оказался знакомым и помнил со стороны бывшего чекистского начальника только хорошее к себе отношение. Поохав, он вышел из камеры, а затем вернулся, принеся с собой старую солдатскую шинель и железную кружку с горячим чаем. Отогрев Синцова этим божественным напитком, отдал шинель и перед тем как захлопнуть двери камеры, сказал:
- Эх, мил человек, вот она жизнь-то какая. Ты уж не серчай, но большего тебе дать не могу. Если совсем худо будет, стучи не стесняйся. Я сегодня на сутках, так что помогу, чем смогу. Но более того меня ни о чём не проси, только хуже себе сделаешь. Какой бы ты не был раньше, а сейчас – враг, сам понимать должен.
Синцов закутавшись в шинель, немного успокоился, с благодарностью думая об этом служаке ни имени, ни фамилии которого совершенно не помнил. Когда холод отступил, вновь невыносимо захотелось курить, и Матвей уж было собрался звать своего знакомца, но тут сунув руку в карман, обнаружил там пачку папирос и спички. Волна благодарности к надзирателю захлестнула его, и он тут же сунул папиросину в зубы. Затянувшись, Синцов ощутил себя буквально на седьмом небе, настолько благодарно отреагировал изголодавшийся организм на поступление порции табачного дыма.
Выкурив подряд две папиросы, Синцов прислонился к закреплённым на стене нарам и погрузился в размышления. Избавившись от пронизывающего холода и накормив тело никотином, он снова мог думать. Мысли как будто теснящиеся до этого перед порогом ворвались в него, толкая, друг дружку. Скорее даже две личности Матвей и Андрей теснили друг друга, чтобы главенствовала именно их точка зрения.
Мысли Матвея крутились вокруг тактики поведения на допросах. Как сделать так, чтобы минимизировать ущерб от избиений и пыток? Что признать, а что скрыть? Как пережить «конвейер», если сутками будут держать на выстойке, не давая спать? Он прикидывал, какими порциями выдавать информацию и как сохранить в тайне Орден и всё братство.
Мысли же Кузнецова Андрея склонялись к одному – как выторговать для себя хоть какие-то поблажки и как избежать пыток и побоев. И все его мысли твердили об одном – нужно полностью во всём сознаться и договариваться со следователем. А лучше сдать всё непосредственно Берии и Ежова, и Орден, и рептилий. А заодно и Огневого, только ради одного этого можно пожертвовать всем.
В итоге конфронтация и взаимное неприятие позиций привели к тому, что Синцов начал сходить с ума. Ранее прекрасно уживавшиеся в одном теле и Матвей Синцов, и Андрей Кузнецов ополчились и стали бороться, пытаясь, вытеснить друг дружку, наотрез оказавшись от совместного мирного сосуществования.
Синцов становился то Андреем Кузнецовым и пытался прорваться к дверям, чтобы сообщить следователю о готовности давать показания, то вновь главенство занимал Матвей и останавливал Кузнецова на полпути. Вновь побеждал Кузнецов, затем всё возвращалось назад и так без конца. Борьба продолжалась до ужина, пока измученный Синцов не упал, наконец, на отстёгнутые от стены нары, забывшись тревожным сном.
В таком жутком ритме прошли сутки…ещё одни… потом ещё...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Это был отрывок из книги "Термидор Андрея Кузнецова"
Книгу можно приобрести тут .
О самой книге можно более подробно почитать здесь