Начало истории:
Лёд и пламя. Расплата за старые грехи. Сказ про Огневицу да Остуду
Другая история:
Лёд и пламя. Сказ про Огневицу да Остуду
Лёд и пламя. Воздаяние по заслугам. Продолжение истории
Искрящийся в лучах заката снег, на фоне чёрных, как уголь сосен казался особенно белым. Трудно сказать, бывает ли так, чтоб белее белого могло быть нечто в этом мире. Но, в Чёрном лесу снег действительно был белее самого белого, что можно сыскать в этом мире. Не весь, конечно. Перед изгородью хаты деда Агния один из мальчишек жёлтым по белому нарисовал смешную рожицу. Хотел было ещё и тело к ней добавить, да жёлтого не хватило. Ну, ничего, подкопит и вернётся.
В хате уже галдели ребятишки, а дед уже успел сделать несколько крупных глотков. Он хитро осмотрел детвору и, было, подумал о том, что бы и на сей раз покуражиться над ними. Притвориться, дескать, не помнит, о чём вчера рассказывал. Но, увидав горящие глаза и оттопыренные уши, жаждущие услышать продолжение истории, Агний решил не затягивать.
Достав плошку с сушёными яблоками и поставив её так, что бы каждый мог достать, дед вздохнул.
- Ну, значит так. – он отпил из чарки, а девочка незамедлительно дополнила её до краёв. – Белоснежа с Жиленной обратно по небу вернулись. Оно ведь как? Когда знаешь, куда надо тебе точно, и дороги не нужны многим, кто власть парить в небе с птицами имеет. Сама-то Белоснежа не могла такого, да Жилена её держала крепко. В той деревне люд только и успел заметить, как что-то мелькнуло и в серых облаках растворилось.
Больше дня над лесом мчались, да к закату и прибыли в деревню свою. Радовалась очень Белоснежа. Свободной по-настоящему себя чувствовала. Всё ждала встречи с Варуном своим. Да только вот, не сложилось.
Издали ещё заметили волнение какое-то. Люд в деревне толпится, гам, шум. Спустились на землю за хатой своей, образа для соседей привычные нацепили и вышли, вроде как, только возвратились. Да подойти ещё не успели к толпе, как Белоснежа и говорит, что беда случилась. Тянется сквозь каждого, кто в деревне живёт, множество лент цветных.
- А вон и бабка Жилена с внучкой. – закричал кто-то. – Слава небесам, живы.
- Да живы мы. Мы же к сестре моей, Яре, на болотные хутора ездили. Тут то, что случилось? – спрашивает Жилена.
- Ой, случилось… - запричитали бабы. – горе горькое случилось.
- Да погодите вы! – заорал кто-то из мужиков. – Ещё и не ясно ничего.
- Ой, да как же не ясно. Ясно тут всё. – упала на колени баба Цветана и руки в небо вскинула. – Пропали дети наши. Как есть, пропали.
- Да вы толком то можете объяснить? – Жилена рявкнула на толпу старушечьим хрипом.
- Напали на наших. – пояснил дед Хотимир. – Ребятишки вчера раков пошли ловить на ручей. Долго не было их. Стемнело. Всей толпой искать пошли. Нашли только Ратко, сына Цветаны. Побит был сильно и в ручье ледяном лежал. Жив ещё был. Успел только сказать, что бандиты напали. Раков наловленных отобрали. Парней да девок побили и увели. А Ратко, голова горячая, до последнего с ними дрался. Знатно побили его. Да так, что за мёртвого приняли. В ручье и бросили.
Расступился народ, смотрит Жилена, а на санях парень лежит, места живого нет. Вот-вот и к Кондратию на чаепитие отправится. Народ и глазом моргнуть не успел. Смотрят, а бабки Жилены вроде и не было тут. Стоит вместо неё госпожа красивая. Волосы чёрные, платье вида откровенного, что в любое другое время мужики слюнями бы давиться начали. Не мёрзнет в платье таком в мороз лютый. И так страшно преображение такое увидать, а тут у госпожи глаза пламенем жёлтым, тем, что сила гнилая себя проявляет, пыхнули. К Ратко подошла, ей и на пути никто не встал. Кто-то даже подумал, что сам Кондратий за парнем прислал. Наклонилась к нему, и как тепло, как жизнь через губы ему вдохнула. Синим совсем уже был, а тут порозовел. Кровь из ран сочиться начала. Глаза открыл. Баба Цветана кинулась к нему, потом Жилене ноги целовать начала. Да той не до благодарностей. Трясёт Ратко, просит рассказать, кто напал. А парень толком и объяснить не может. Говорит, что бандиты. А кто, откуда, не знает. Вышли из лесу, приставать да глумиться начали. Потом девок хватать, вроде в шутку. А как дозволенное перешли, так драка и началась. Куда увели, не ясно.
- А Варун? Варун с вами был? – встряла Белоснежа.
- С нами. Его дубинкой по голове первого стукнули. – шепчет Ратко, а сам трястись начал.
Народ было кинулся парня в хату тащить, да отпаивать, только как шагнули, так на местах и встали. Смотрят на Белоснежу, ту девочку, что каждый в деревне знал, а она на себя не похожа. Глаза жёлтым замерцали, как у крипа в ночи. И волосы рыжие, и веснушки, и румянец, всё пропало. Стоит девка вся в белом и сама белая. На голове корона ледяная сама собой растёт и холод от неё такой, что близко не подойти. Перепугались люди не на шутку, и было хотели врассыпную кинуться. Да только не успели ничего. Девка как по льду, по насту снежному заскользила и след её простыл. А как на госпожу все обернулись, так её и вовсе как не было тут.
Мчит по снегу Белоснежа, Жилена за ней по небу угнаться не может. Пурга страшная поднялась и мороз такой, что птица не ветке уснувшая в один миг ледышкой обратилась. К ручью примчались, там Остуда враз ленты цветные распутала, что клубились тут. Нужные ей быстро нашла и по ним. И тянутся они в логово разбойников местных, что давно в этих местах обосновались и дорогу держат. Да только вот, в логове том живых нет. Перебиты все, как один. А от тел их всё те же нити тянутся. Знать не местные разбойники злодеяние сотворили. Их самих участь постигла.
- Варуна видишь? Связь свою с ним. – спрашивает Жилена.
- Нет! – отвечает Белоснежа. – Угасла лента его, как оборвалась.
Промчались ведьмы сквозь лес бурей такой, что заяц заблудший в панике в нору лисью забились. А лисы, что там жили, зайца обезумевшего увидав, в дальнем углу норы притаились и сидят, моргнуть боятся. Да и куда там. Снаружи гул страшный стоит, ветер воет, деревья падают.
Привели ленты невидимые Белоснежу, аккурат, к той самой деревне, что Лягушачьим прудом зовётся. Как лавина снежная, что с горы срывается, пургой она по деревне пронеслась и как вкопанная подле хаты одной и встала.
Пополз мороз змеями по земле, да хату эту окутал. Затрещали венцы, заходили. Дым из трубы идти перестал. Дверь сама собой, как лёд на реке, треснула и опала.
Входит Белоснежа в хату, а там молодёжь с её деревне, верёвками связана. А среди них Варун лежит и не дышит уже. Жилена подоспела, да только сделать ничего нельзя было. Остыл уже Варун. Только и осталось, что связанных освободить и наказать им бежать домой, не оглядываясь и не останавливаясь. А сама глядь, Белоснежа уже на улице. Стоит, белее самого белого снега, а вокруг неё мороз расходится такой, что камни хрупкими становятся.
- Стой, Белоснежа. Так ты всех заморозишь. – закричала Жилена.
- Белоснежа? Остуда я. Холодно мне. – голосом спокойным ответила и взглядом мужика приложила, что из бани выглянул. Змеями мороз по земле метнулся и вмиг мужик в лёд обратился вместе с баней своей. Как одним цельным стали. Кто-то свидетелем стал тому, да вскрикнул по неосторожности. Такая же участь и его настигла.
Покрылось сердце Белоснежи льдом полностью и вновь стала она Остудой, той, что тепло людское крадёт. Охватила пурга её всю деревню. Снег кружит, ветер завывает.
Смотрит Жилена, а за теми, кто связан был, бандиты в погоню кинулись, да даже за околицу не дали уйти. Окружили. Бросилась она на помощь, да сама чуть рассудок от ярости не потеряла. Среди бандитов этих мужик, что много лет назад драку с мужьями её и начал, а потом лично приказы отдавал людям своим, кому и как насильничать её, пока на погост живой везли. Старым стал, но узнала она его. Да и он её узнал.
Освирепела Жилена, платье с себя скинула, да Огневицей обратилась. Бандитам бы бежать, а они напротив, схватить её решили. Все как один, в головёшки и обратились. Только тот, что нужен больше всего Жилене был, хитрее остальных оказался. На слобня вскочил и драпать. Было, за ним кинулась, да преследовать не стала. Вернулась в Белоснеже. Только та уже полностью Остудой обратилась и не щадит никого.
Кто бежать пробует, те на месте в землю вмерзают. Кто в хате спрятаться пытается, так тому уже и выйти не суждено оттуда. Никого не щадит сила гнилая. Старики, дети, бабы, мужики. Виновные и невиноваты, всё ей едино.
Кинулась к ней Жилена, да сколь пламя её сильным не было, мороз Остуды сильнее. С трудом каждый шаг Огневице даётся. И с каждым новым шагом ноги из плена ледяного вырывать приходится. Уж и пламя потухло от холода. Идёт Жилена нагая в морозе таком, да чувствует, как лёд уже в венах встаёт. Но, видать нашла в себе силы и смогла до ученицы дотянуться.
Гул раздался, да вихрь огненный издалека виден был. И зарево это до глубокой ночи видно было. А как стихло всё, от деревни той, что Лягушачьим прудом зовётся, толком ничего и не осталось.
Старик закончил свою историю и допил остатки из чарки. Ребятишки сидели подле него тише воды. Казалось, даже дышать боялись.
- А что с ними стало? – шёпотом спросил рыжий мальчик.
- А этого даже я не знаю. – ответил дед. – Может в борьбе той обе всё человеческое в себе потеряли и теперь уже полностью силой гнилой стали. Кто знает. Может, будет теперь зимой вьюга страшная на деревни нападать, а летом пожары. Так что, смотрите, с морозом и огнём не шутите больше, не балуйте.
Молчаливая детвора вышла из Агнивой хаты и начала разбредаться по домам. Мальчишка, что вечером оставил на снегу жёлтую рожицу, остановился и посмотрел на свою картинку припорошенную снегом. Недолго думая, он притоптал её ногой и присыпал.
Агний закрыл зверь и, подбросив в печь палений, потянулся за кувшином. Достав его с полки и усевшись на лавку, он наполнил до краёв чарку. Отпив немного, дед посмотрел в тёмный угол.
- Ну и чего вы там затаились. Кончилась история. – произнёс он. На свет из тёмного угла вышли две девочки, рыжая и русая. Только с каждым шагом они всё меньше были похожи на девочек. Наконец, шагнув на центр горницу, старик уже отчётливо мог рассмотреть Жилену и Белоснежу.
- Складно ты детворе сказки рассказываешь. – улыбнулась Жилена. – Не сильно ли жестокости и правды суровой в них много?
- Не больше, чем по правде случилось. Были уже времена, когда детей от правды суровой ограждали сказками про добро, про самоотверженность, про любовь. Ну и к чему это привело наш мир? Заигрались люди. Сказки добрыми были, а люди добрыми только претворялись, да так, что сами верили с доброту свою. А те, кто и взаправду в добро верил, тех первых под раздачу и кинуло.
- Так, что же теперь? Пусть с малых соплей про то знают, что люди целыми деревнями в лёд обращаются? Что живьём в головёшку сгореть можно?
- Нет. Пусть с малых соплей знают, что в мире добра ровно столько, сколько люди заслуживают. Пусть знают, что добро у каждого своё. Пусть знают, что нельзя всё на белое и чёрное делить, нельзя слепо верить, что добро побеждает. Ну и пусть, с соплей малых понимают, что даже одно злодеяние, одного человека, беду на всех накликать может. Лучше пусть боятся, чем верят в то, что всё хорошо закончится, как в сказке. Может, тогда и будет ещё у них шанс.
- Ну ведь не все же сказки твои слушают. Тут детишек то сколько? С десяток?
- А пусть и с десяток. А всё одно. Когда в сотни раз больше детишек рождалось, сказки о добре ничему их научить не могли. Людей страх гонит. Страх людей и учит. А коль верят все, что нечего боятся, так и гибнут с этой верой.
Это конец истории. Спасибо, что читали.