Ощущать себя частичкой вселенной

Но ведь все зависит от него. Как он настроен к ней. Но и от тебя тоже, сказала себе, зависит многое, да, да, уважаемая Вале­рия Дмитриевна, очень многое, поэтому марш-ка поскорей в парикмахерскую, приведи себя в порядок, под лежачий ка­мень вода не течет.

Среди замшелых лесов, древних, заваленных буреломом, лет сто тому ютился мужской монастырь. Разрушило, разве­яло его время — оставило лишь поляну, изрытую канавами на местах бывших строений.

И озеро оставило на краю поляны, неприметное лесное озеро: метров двести в длину, ширина — пятьдесят, местами до двадцати.

Послышались негромкие голоса. На берегу сидели не­сколько рыбаков. У каждого было свое прикормленное место с рогульками для удочек и скамеечками, а на поляне, среди ивовых кустов,— большой деревянный шалаш, возле кото­рого стояла старенькая «Победа».

— Шатунько здесь,— сказал Мишка, кивнув на широкую спину, проступающую среди кустов,— офицерская выгорев­шая рубашка, соломенная шляпа.

— И Сашка вон там, и Пахомыч. Все в сборе,— Он принялся развертывать палатку. Ло­гачев помог вбить колышки. Затем взял удочку и направился в дальний конец озера. Закинул для пробы.

Не прошло и ми­нуты, как гусиный поплавок дернулся, повело его в сторону, упруго потянулась леска, миг — на берегу, в траве, раздувая жабры, затрепыхался окунь.

Клев был хороший. Минут через пятнадцать Логачев вытащил большого карпа, вдоволь нагу­лявшегося в своем подводном приволье. И все, что хранила память,— все выпало из головы, и внимание сузилось на поп­лавках, красными дудочками торчащих из зеленоватой воды.

За вечернюю зорьку кукан был почти полон. Несколько раз за его спиной останавливались рыбаки. Должно быть, Мишка ничего не сказал им — рыбаки поглядывали на Лога­чева ревниво и не совсем доброжелательно: мол, тебя еще тут не хватало, кто знает, что ты за птица, может, разнесешь по всему свету о рыбном озере, и тогда конец нашей лафе.

Солнце давно ушло за лес, поплавков почти не было вид­но, когда Логачев снова услышал за спиной шаги. Появился старикашка — тот самый Пахомыч, о котором говорил Миш­ка.— невысокий, в стеганом засаленном ватнике и брезенто­вых штанах, на которых тускло посвечивала рыбья чешуя.

— Новенький? — осведомился старикашка,— Из города? Логачев кивнул.

— Айда к нам — уху будем варить. Чего сычом-то возле нас? Народ мы все свой. Прежде я один тут ловил — ни души тогда не было. Уж потом ко мне причаливать стали. Сам-то я из Сенковки, а все они — городские.

— Далеко эта Сенковка?

— Двадцать верст отсель.

— Двадцать!

— А мне что? У меня мопед. Сел — и тут как тут. А у них — машина. Народ они свойский. Шатунько Павел Васи­льевич, вон в шляпе, полковник. Не гляди молод — пенсию получает ай-ай! Он первый сюда пристал. А еще Сашка Без­углов — тот механик, тоже ничего себе парень.

— Машина его?

— Шатунькина она, а сюда вместе ездят. А еще вон, гля­ди, Михаил Палыч — он прокурором в городе или еще кем-то по судейской части.

— Этого я знаю.

— Откель?

— Мой товарищ, мы вместе приехали.

— A-а! Что ж сразу-то... Слава богу, свои, значит. Они, глянь-ка, все собрались и костер запалили. Ушичка у нас за­всегда что надо! Чуешь, аж сюда запахом отдает.

Какое великое счастье дано человеку — ощущать себя частичкой вселенной

Вода в озере, будто темное стекло — нигде ни зыбинки. Темнота, казалось, вышла из бора и покатила по земле и по небу.

Логачев растянулся на спине, подложив под голову ла­дони. Красноватые языки огня охотно лизали темноту и ело­вые сучья.

— Сергей! — окликнул Мишка.

— Да?

— Я думал, ты уснул. Скоро уха.— Мишка обратился к полковнику:— Вы чувствуете, Павел Васильевич, какой воз­дух!

И, глядя в небо, Логачев подумал, какое великое счастье дано человеку — ощущать себя частичкой вселенной: звезд, бора, травинки, которая щекочет ухо, далекого спутника, светлой песчинкой летящего среди звезд, и негромких голо­сов людей у костра.

— Сосна, озон,— сказал полковник.

— Правильно,— поддакнул Сашка, невысокий паренек в серой куртке и тельняшке. — Не уважаю людей, которые ры­балки не понимают. Что такое рыбалка? Отдых. Жена мне все лето: на юг давай, на юг... Да разве сравнишь? Был я там раз — народу пропасть, на пляже по головам ходят. Ю-уг...

— Я тоже думаю, нет лучшего отдыха, чем в нашей сред­ней полосе,— авторитетно сказал Шатунько.— Правда, на этот раз лето немножко подкачало, но в августе, в газете пишут, будет хорошая погода.

Мишка сказал, что хотел пойти в отпуск в августе, но на работе предложили идти сейчас, потому что в августе будет столько работы — не вздохнуть, и тогда он вряд ли сюда вы­берется.

Логачев заметил, что Пахомыч в разговор не вступал. Он сидел чем-то удрученный, не слушая, о чем говорят, види­мо, его занимали какие-то важные мысли.