Стонет протяжно белая дверь, кружатся по комнате резные листики облупившейся краски. Ложатся причудливыми фигурками на коричневый пол. За дверью тоненько всхлипывает мама, стучит сухим кулачком по гладкой преграде с застывшими каплями масляной краски: «Петя, открой! Поговорим и уйду».
Стонет у Пети внутри, сжимается сердце, и мигом раздувается в тяжелый плотный комок. Нечем дышать.
- Мама, уезжай сейчас! - горько-соленый комок в горле превратил Петино сопрано в хор внезапно охрипших басовитых альтов. Комок проворно добрался до внушительного, в рытвинах, носа – властелина Петиного лица, замер и разразился соленой рекой по скулам. Зазудели, налились малиновые островки фурункулов.
Спринт к подоконнику. Сквозь ржавчину решетки видна длинная улица, облезлые зубцы заборов и грязные горки сугробов, за которыми нет шансов спрятаться крыше автобусной остановки. Вязаной пирамидкой мелькает за палками голых кустов мамина белая шапка, качается в сумерках родное потертое пальто с пожившим лисьим воротником. Коричневые сумки-авоськи навсегда уносят Петино детство.
Нахальный свет фонаря лезет в окно квадратной комнатки студенческого хостела. Закончилось вино и отвернулась к зеленой стенке с золотыми треугольниками обоев Зоя. Посвистывает о чем-то во сне сквозь облако свежего перегара. Смешались в затейливый купаж запах вчерашних шпрот из черной банки с золотой рыбиной на округлом боку и кисловатый - винегрета в ребристой прозрачной посудине. Царствует в букете влажный дух бычков из пластикового стаканчика, и отчего-то кажется Пете очень мужским и взрослым.
Он съежился на единственном табурете – жестком и круглом, поджал белые макаронины-ноги, покрытые неровным прозрачным пушком.
«Завтра скажу маме, что переезжаю. Вот сразу с порога скажу» - затянулся бычком и принялся визгливо кашлять коричневым дымом. Дернулись узкие плечи с торчащими кверху ключицами.
- У мамы астма, кто приглядит? – вернулся в горло соленый комок и заклокотал шипуче, крадясь к рыхлому Петиному носу.
- Спать будем? – дыхнув вином, проворчала Зоя, скрипуче поменяла бок и обняла плоскую подушку.
Редко мигая белесыми ресницами, Петя уставился на масляную дверь. Облупившиеся фигурки начали свой спектакль.
Любимая игра маленького Пети – устроиться с мамой на бабушкином ковре, разглядывать старую дверь или окно с узорами мороза. Придумывать истории.
Вот взлохмаченная ведьма варит зелье – сизый пар валит облаками из чугунного котла. Пятиглавый дракон смачно доедает Бармалея с черной повязкой попрек натертого морским ветром лица.
Мама доставала из пожелтевшей коробки «Урал обувь» жестяные колбочки с диафильмами, крепила на стену простыню цвета манной крупы. Танцевали пылинки в волшебном окошке проектора и начиналась сказка. Часто болеющий Петя не замечал, как соглашался глотать горькие таблетки и ставить горячие пузатые банки, после которых покрывался рыжими пятнышками божьей коровки.
Утро прогнало свет нахального фонаря. Петя поежился, натянул узкие джинсы и серый свитер, влез в потрепанные ботинки. Неслышно прикрыл за собой белую облупившуюся дверь. Маме пора пить лекарства.