Сегодня у меня горе. И ничто не радует: у меня самое настоящее горе: меня не будут принимать в пионеры. Самое печальное, что я уже купила галстук и объявила об этом дома.
Мне непоправимо грустно, и меня не радует ни снег, ни лай собак за окном, ни уютное гудение огня в печке.
Галстук упруго-красный, шелестящий, я его погладила, и он пахнет утюгом, и чуть лежалой тканью. И вот – все пропало.
- Тебе гладить парадную форму? – Спрашивает тетя.
Я молчу.
- Гладить или нет? – Настаивает, угрожающе.
- Я отказалась, я не буду вступать в пионеры.
- Что?! – Тетя чуть младше меня, теперешней. – Как ты могла отказаться от вступления в пионеры. А ну – не ври.
Да, я вру, я вчера взяла у тети 55 копеек на этот злосчастный галстук. Вытаращив глаза, не моргая, чтобы не текли предательские слезы, я рассказываю, что меня не принимают в пионеры за плохое поведение.
- Докатилась! Позорище! – Кричит тетя, добивая меня, и слезы уже катятся по щекам.
Приходит с работы бабушка, и снова – «Позорище!». И этим вечером нет мне жизни.
Вышло все совсем неприятно. А главное – обидно. И было это предательство, я тогда не могла подобрать этому слову, но чувствовала несправедливость.
Командир звездочки – моя подруга Вера – давая характеристику своим подопечным, сказала: «Таня, конечно, хорошо учится, но она единственная в классе девочка, у которой «уд» по поведению. Она должна проявить себя как человек, достойный звания пионера». И все в Верке было такое гладенькое (и гаденькое), прилизанно чистое – и гладко зачесанные русые волосы, и отложные воротники, и серые, под черными бровями глаза. Ох, как же я ее ненавидела в тот момент. Самое подлое было то, что она – моя ближайшая подруга! – мы друг у друга в домах едва ли не жили, меня об этом своем обо мне мнении даже не предупредила. Хотя учительница прямо сказала, что в зимнюю сессию будут принимать в пионеры всех хорошистов. Уж у меня, с одной четверкой в четверти по русскому, и грамма сомнения не было: я буду пионером.
В тот вечер я сказала Верке все, что я о ней думаю. Но ни слезами, ни скандалами провалу было не помочь.
Утром, а учились мы во вторую смену, я позвонила Верке. Нужно же было что-то делать?!
Я требовала, просила, взывала к дружбе. Верка бубнила что-то античное, в духе о том, что правда выше дружбы, а званием пионера нужно заслужить. Но в итоге – моя взяла: «Приходи ко времени сбора, - сказала Верка, - попробуем что-нибудь придумать».
И вот на классном собрании, перед торжественной линейкой, Верка, снова вся прилизанная, в бантиках, поднялась и сказала, запинаясь: «Я думаю, что Таню в пионеры принять нужно».
- Ну что же, - сказала Диана Сергеевна, учительница, сделав такую паузу, что сгустился воздух. – И вдруг, посреди этой тишины поднял руку мой сосед по парте – Димка.
- Что ты хочешь сказать, Дима? – Спросила учительница.
И вот, Димка, с которым мы постоянно делили территорию парты, дрались, обзывались, которого однажды я посреди с урока как-то особо сильно толкнув, сбросила со стула, этот самый Димка сказал:
- Я ручаюсь за Таню. Она хорошая девочка, она хорошо учится. И это совсем не страшно, что Таня себя плохо ведет. Она исправится, я как пионер (а его в пионеры как отличника приняли раньше) обещаю это.
В пионеры меня приняли, а с Димкой я все также дралась, мирилась, смеялась и ссорилась, пока нас не рассадили.
И на следующей перемене после моего переезда Димка, подошел и, нависнув над моей партой, сказал с невыразимой горечью: «Какая же ты дура, если бы ты нормально себя вела, нас бы – не разлучили».
На самом деле, это была история о моих первых шагах в науке любви и предательства. Предательства, которое всегда найдет рациональное объяснение, и любви, которая – выше обид.