- Что-то в тебе не так, - сказал Серёжка.
Пришел домой с работы, смотрит на Катю, разглядывает, раздумывает. То ли брови заплела, то ли родинку нарисовала, то ли противогаз надела.
Спустя пару минут понял.
- Волосы, - радостно воскликнул, - ты волосы распустила!
А Катя и правда была из тех мам, которые за день могли расчесаться один раз. Если повезёт, то два.
Это первое время в декрете она еще пыталась глаза на лице рисовать, кудри взбивать, губками так плоп-плоп. Помад красных накупила. Потом забила.
Слишком много нерационально растраченных сил.
Хвост накрутила и вперед - к вершинам декретам. Ребенок сам себя не накормит, мать сама себя в песочницу не выпнет, бабушке опять же слишком вольготно на пенсии.
И тут Катя вышла на работу. С болезненно сросшимися чувствами вины и радости порхала в юбке весь первый месяц, задорно цокала каблуками по коридору, красила глаза, а расчесываться ходила чуть не каждый час.
Чай пила вновь горячим, обедала со вкусом и вовремя. Возвращалась домой, хватала сына в охапку и не могла надышаться его бесконечной радостью от встречи.
Утром порывалась пообещать ребенку, что никогда больше его не бросит. Но уходила.
Покупала плитку шоколада. Себе. Одной. И по привычке делила её с коллегами.
Конец эйфории ознаменовался сменой юбки на привычные джинсы. Затем отвыкшее за три года от косметики лицо начало молить о пощаде, и с глаз пропали тени, осталась только тушь. Волосы всё чаще оказывались собраны в хвост.
А однажды утром Катя фыркнула, разочарованно вздохнула:
- Да кого я обманываю.
И достала любимые удобные кроссовки.
Катя пыталась переживать, прятаться от зеркала, съеживаться при виде коллег с идеальной укладкой.
Она же должна была оставаться и хорошей мамой, и хорошей хозяйкой, и выглядеть, как юный нерожавший и всегда спавший по восемь часов в день ангел. Она это где-то слышала и почему-то поверила. Не смотря на все уговоры-разговоры Сережки.
А как-то утром Катя заметила, что играет в динозавров с сыном. Не носится судорожно по дому, рисуя на лице идеальный нос. Не крутит кудри. А учит довольного сына выговаривать "пахицефалозавр". И ей это нравилось.
Рычать.
Топать.
Танцевать.
И на работе нравилось. Быть взрослой, ходить степенно, делать мир лучше. При этом оставаться весь день незаляпанной кашей.
Была в этом чудная полнота жизни. В которую совсем не вписывалась утренняя суета с плойкой. В её Катину личную наполненную жизнь.
- Что-то в тебе не так, - сказал Сережка тем утром.
Нахмурился, показно обнюхал её, поцокал языком и сурово вопросил:
- Ты что, счастливая на работу идешь?!
Катя подмигнула, загадочно улыбнулась и положила в сумку расчёску. Собственно большего ей для счастья надо не было.