— Платон задает вопрос: случись простому смертному сделаться невидимкой, разве он не поступил бы так, как пастух? Представь, нашелся бы порядочный человек...
Если бы такой нашелся, если бы устоял против разных соблазнов, искушений — ведь невидимка все может! — если бы устоял, как бы отнеслись к нему окружающие? Ведь мог взять у жизни все, но не взял. Разве втайне не сочли бы такого человека дураком? Как думаешь, сочли бы?
— Гм... Забавно.
— Вот и вся притча. Сколько ты здесь пробудешь?
— Наверное, до пятницы,— ответил Логачев.— Может, пойдем где-нибудь пообедаем?
— В другой раз.— Мишка поднялся из-за стола.— Мне позарез домой. Не обижайся, очень спешу. Я позвоню. Я очень рад, что у тебя все хорошо.
«Мишка так и не рассказал о себе ничего путного,— подумал Логачев.—Уходит... Грустно... Но о чем, в сущности, говорить? Интересы разные, жизнь разная, мы давно разговариваем с ним на разных языках».
Глядя ему вслед, Логачев вздохнул. В толпе на тротуаре в последний раз мелькнула Мишкина синяя тенниска.
Логачев заказал еще одну бутылку пива. Парни из строительного отряда, сидевшие за соседним столиком, вдоволь наспорившись, поднялись, и крепыш, который спорил громче всех, начал складывать в портфели пустые бутылки — наверное, чтобы сдать их в ближайшем магазине.
Расплатившись с буфетчицей, он постоял несколько минут на аллее, направился по бульварам в гостиницу. Куда же еще? Но ему не хотелось возвращаться в свой помер. Не доходя до гостиницы, он уселся на скамейку в сквере.
А она забежала на минутку в свой гостиничный номер, взяла плащ, потому что небо хмурое, вот-вот дождь польет, спустилась на лифте в вестибюль и подошла к администраторше, пожилой яркой блондинке.
Разбирало любопытство, когда приехал Сережка и в каком номере остановился, вдруг он в Москве совсем ненадолго, вдруг их пути разминутся, а ей чертовски хочется повидаться с ним, поговорить — неужели не о чем?
Ведь Сережка — у него хоть и неопределенное, но большое — как это — место, что ли, в ее жизни. Он сам, видимо, не подозревает, какое занимает место в ее душе.
Логачев, говорите? — Администраторша начала листать пухлую книгу с захватанными страницами, испещренными разноцветной, неряшливой вязью строк.— Прибыл, говорите, на днях?
Семнадцатого нет, глянем восемнадцатое. Может быть, он остановился в другой гостинице? Вы его видели? Ваше министерство бронирует только у нас? Я знаю, я знаю.
Сережка появился тут по служебному делу. Не иначе. В министерстве есть какая-то новая технологическая схема из Привольского НИИ. Давно представлена, говорили, еще год назад. Никто о ней ничего толком не знает. Тоже приехал на совещание.
— Логачев... Логачев... Восемнадцатого не прибывал. Может быть, позавчера? Посмотрим. Ло-ло-ло... Позавчера столько людей понаехало! Для некоторых раскладушки пришлось ставить.
Возможно, что возник он позавчера. Позавчера появился и Васин. Увидала его в коридоре министерства — идет ей навстречу, солидный такой, представительный, брюшко наметилось, походка степенная.
Сколько лет, сколько зим! Разговорились. В последний раз, да, да, в последний раз виделись два года назад в Бирютинске, городок ему понравился, всегда пожалуйста холодное пиво, но пляж плохой, запущенный какой-то, не Ялта, конечно, но жить и отдыхать там можно.
— Логачев Сергей Гаврилович. Этот вам нужен? Шестьсот шестьдесят шестой номер. Полулюкс. У него в номере телефон есть. Запишите...
Поблагодарив администраторшу, вышла на улицу. Сквозь тучи проглянуло солнце, но пебо ненадежное. Время— двадцать минут одиннадцатого. Нужно попасть в центр, заглянуть в ГУМ, а оттуда — пешком в «Детский мир», ЦУМ и Петровский пассаж. Лучше на метро.
Потом ехала, ходила по магазинам. В «Светлане», где всегда пропасть народу, понравилось платье, долго его разглядывала: элегантное, «Мейд ин Франс», уж где-где, а там шьют со вкусом, цвета морской волны, как раз сорок шестой размер, второй рост. Решила примерить. Курносенькая продавщица, совсем девчушка, заглянула к ней в примерочную и похвалила платье:
— Как на вас сделано.
И действительно, оно ладно сидит на ней. Ей идет цвет морской волны, даже Сережка Логачев однажды заметил, что ей идет этот цвет. Еще раз вопросительно взглянула на продавщицу, не полнит ли, спросила, ее это платье, а та выпалила:
— Что вы!.. Оно вас очень молодит!
Платье ее молодит? Разве в каком-нибудь другом она выглядела бы старухой? Сколько этой курносенькой? Пожалуй, нет и восемнадцати. В ее глазах, конечно, она, Валерия, почти старуха. Тридцать с хвостиком.
Нет, продавщица не хотела ее обидеть, но как все таки неприятно, когда напоминают, что тебе не восемнадцать. А платье куплю. Пусть дорого, зато мило. Выписывай-ка, девочка, чек. С твоей точки зрения, возможно, я и в солидном возрасте, но еще не в таком, чтобы молодиться. Далеко не в таком!
