ОСЕННИМ ВЕЧЕРОМ
-И особенно я любила рыжики, их даже сырыми можно есть, а в засоле – совсем роскошь.
Он кивает, вспоминая собственные детские грибные страсти, как с дядей, с двоюродными братьями бродили по калужским лесам, и ведьмин круг желтеющих лисичек вызывал такую радость, будто солнышко зажигалось в груди…
Пружинящие нижние ветви елей отгибались, и там, в полутьме сидели крепкие, ароматные, такие красивые…
-Потом, знаете, на Сахалине жили. Дочка-то моя старшая замуж вышла, уехала в Лондон. А так… странно иногда плетутся судьбы… Вот в девяностые, ну, помните, когда всё в разнос шло, у моей подруги сын и без работы остался, и работать особенно не хотел. А потом – предложили шофёром у священника одного, или кто он? Не знаю, как сказать, не разбираюсь. Безрелигиозная семья. Ну, он пошёл – всё-таки работа. И разговоры с ним велись, сами понимаете какие. Потом – на Валаам его отправили. Так он через какое-то время постриг принял. Вот. Подруга переживала, а я говорила ей – ну, что такого? Подумаешь, ничего же плохого не делает…
-Да, если нашёл себя, действительно…
…пустотелое пространство велико, и иконы смотрят строго, и мерцание свечей точно расслабляет нечто внутри сердца. Обряд крещения в калужской церкви, а он – сейчас пятидесятилетний, слушающий бабушку близнецов, с которыми играет его мальчишка, - тогда:двадцатисемилетний, с криво складывающейся жизни; и крёстный – дядя его, друживший с отцом Михаилом: огромным, колоритным, точно изъятым из Лескова; он впитывает обряд, производимый над ним, слушает, как крохотная старушка читает Верую, и думает – тяжело, нудно, смутно: о том, в частности, что едва ли решить путём логического размышления…
Дети дружат – его поздний малыш, и братья; они ходят в одну группу сада, и, когда их забирают в разное время, договариваются, на какой площадке встретиться.
Это, недавно открытая, не доделана, фонарей нет вокруг, и в полупрозрачной осенней темноте лабиринты конструкций – точно сюрреалистический пейзаж…
-А, знаете, как запомнилось, вот с детства, - бабушка близнецов извлекает из памяти лепестки своей жизни, - сидела в избе, делала уроки, и туман вокруг, и вдруг гляжу в окно, а там – глаз. Страшно так стало, как из Гоголя, ну, я потом уже читала. А это корова близко подошла. Глаз, потом чёрный рог мелькнул. Вот.
Она смеётся.
Он улыбается в ответ.
Малыши носятся, шумят; бесконечное движение – всегда, постоянно ткущееся, точно закручивает незримой турбулентностью реальность.
-Ну, когда ж Мишку моего приведут?
Она сказала, что родители близнецов идут на концерт, должны привести собачку её – милую, маленькую псинку.
-Где ж они? Не пойму…
Магазин, торгующий рок-атрибутикой, ярко горит разноцветными огнями.
За домами шумит проспект, не замолкающий никогда.
Линии асфальтированных дорожек расходятся, закиданные жёлтой тополиной листвой.
Слышно тявканье, и появляются родители мальчишек: молодые, принаряженные; собачка рвётся с поводка, прыгает…
Дочь обнимает мать, будто давно не виделись, машет подбегающим малышам:
-Пошли мы. Ма, позже восьми чтоб не гуляли – а то не уложишь. Пирог там, знаешь где.
-Вы поели?
-Ели, да. Тебе с мальчишками.
Пожилой отец наклоняется, гладит Мишку.
…Лаврентий, такой родной, золотистый пудель, умер пять лет назад, мальчишке был год, и он тащил простынку, накрывал собачку, думал – спит.
Тёплый, мохеровый, родной Лаврушка – забавный, славный, капризный, хитроватый.
Когда отец сидел за компьютером, пёсик забирался ему за спину, и было так уютно.
Родители близнецов растворяются в осенней потьме.
Мишка ложится у ног бабушки.
Ребята носятся.
Скоро пора расходиться.