(из цикла «И память Каменки любя…»)
29 декабря 1825 года Александр Раевский был арестован в Белой Церкви (имении графини Браницкой), куда он приехал вслед за Воронцовой. В Петербурге вместе с братом он содержался на гауптвахте Главного штаба.
Сохранился рассказ Н.И.Лорера: «Тогда государь потребовал обоих братьев к себе и сказал Александру Раевскому:
- Я знаю, что вы не принадлежите к тайному обществу, но, имея родных и знакомых там, вы всё знали и не уведомили правительство. Где же ваша присяга?
Тогда Александр Раевский, один из умнейших людей нашего века, смело отвечал государю:
- Государь! Честь дороже присяги: нарушив первую, человек не может существовать, тогда как без второй он может обойтись.
Тогда обоих братьев, хотя отпустили, но взяли нa замечание и считали либералами и опасными людьми».
Насколько он верен? Трудно сказать. Как говорил герой Грибоедова, «мне сомнительно» по двум причинам: во-первых, сложно представить себе, чтобы Николай I оставил безнаказанным такое замечание, во-вторых, для меня слово «честь» плохо увязывается с Раевским.
М.В.Юзефович поправил Лорера: «Николай Раевский рассказывал мне иначе это свидание с государем: у одного из братьев движением наморщенного лба сдвинулись с носа очки. Тогда государь, обратившись к Орлову, тут присутствовавшему, сказал: ‘’Преступники не могут так смотреть на своего государя. Я объявляю их невинными’’».
Так или иначе, но 17 января 1826 годы было высочайше повелено братьев Раевских «освободить с оправдательным аттестатом», 26 января Александр стал камергером, а с осени того же года - чиновником особых поручений при М.С.Воронцове.
Но до этого он успел «отметиться» в истории с отъездом в Сибирь к мужу его сестры Марии. Я уже писала здесь о том, как он стал фактически её тюремщиком,- повторяться не буду…
Итак, снова Одесса и возобновление отношений с Воронцовой. В 1824 году Раевскому удалось «отвести глаза» графу, указав на Пушкина. К концу 1825 года граф снова подозрителен. Он пишет об аресте Раевского: «Сожалею о нём и ещё более об отце его; но не удивляюсь, ибо в последнее время я столько в нём заметил странного и нехорошего, что перестал почти с ним говорить».
Сейчас обстановка постепенно накаляется. Зимой 1826-27 г.г. что-то портит отношения Раевских и старухи Браницкой, а в июне 1828 года разразился грандиозный скандал. Вот как пересказывает историю М.О.Гершензон: «Современная сплетня гласила, что он с хлыстом в руке остановил на улице карету графини, которая с приморской дачи ехала к императрице, бывшей тогда в Одессе, и наговорил ей дерзостей; в семье сохранилось предание, что он крикнул ей: "Soignez bien nos enfants" или "ma fille" ["берегите наших детей" или "нашу дочь"]». Оскорблённый Воронцов прибегает к помощи полицеймейстера, которому Раевский ответит: «Я ничего дерзкого не мог сказать её сиятельству, и я не понимаю, что могло дать повод такой небылице. Мне весьма прискорбно, что граф Воронцов вмешивает полицию в семейственные свои дела и чрез то даёт им столь неприятную гласность. Я покажу более умеренности и чувства приличия, не распространяясь далее о таковом предмете. Что ж касается до донесений холопий его сиятельства, то оные совершенно ложны».
А через три недели Раевский был выслан в Полтаву за… «разговоры против правительства и военных действий». То, что практически повторились события четырёхлетней давности, было ясно всем. Н.Н.Раевский-старший напишет: «Графу Воронцову нужно было удалить моего сына, на средства он не разборчив, что уже доказал прежде» (и подписано: «Т.е. Пушкина история»). В Полтаве жил безвыездно (ему только позволили в 1829 году съездить в имение к умирающему отцу).
А что же Пушкин? А он, почти забыв обиды, будет волноваться за Раевского. Ещё только узнав о его аресте, он напишет А.А.Дельвигу: «Милый барон! Вы обо мне беспокоитесь и напрасно. Я человек мирный. Но я беспокоюсь - и дай Бог, чтобы было понапрасну. Мне сказывали, что А.Раевский под арестом. Не сомневаюсь в его политической безвинности. Но он болен ногами и сырость казематов будет для него смертельна. Узнай, где он, и успокой меня. Прощай, мой милый друг. П.»
Потом он будет вместе с Николаем Раевским составлять просьбы о помиловании Александра, в том числе и от имени С.А.Раевской, но безрезультатно. Ответ А.Х.Бенкендорфа таков: «Сын ваш Александр, как известно вашему высокопревосходительству, дозволил себе дерзкий поступок в присутствии самой государыни императрицы и тем произвел даже её величеству беспокойство. За таковым действием его уже неприлично было бы, как вы, милостивая государыня, конечно, сами изволите со мною согласиться, появление его в столицах, где легко могло ему случиться встретить государыню императрицу и тем возобновить неприятное впечатление, произведенное им на её величество». Лишь в январе 1834 года с Раевского снимут опалу, и он переедет в Москву, где его иронически называли «сатаною с Чистых Прудов».
А в ноябре он женится на Екатерине Петровне Киндяковой, причём история его женитьбы тоже весьма характерна. Его принимали в доме её родителей, взявших на себя «миссию оживлять Москву и собирать лучший цвет общества», и девушка рассказала ему о своей любви к Ивану Путяте, и он обещал ей помочь. А дальше… А.И.Тургенев записал в дневнике: «Он взялся сватать её за другого, а сам женился. История самая скандальная и перессорила пол-Москвы». И ходила по Москве эпиграмма, адресованная «Демону»:
Уж подлинно собаку съел
И адски поступил:
Путяту он поддел,
Катишку подцепил!
Пушкин запишет в дневнике 28 ноября 1834 года: «Был в Москве несколько часов — видел А.Раевского, которого нашел поглупевшим от ревматизмов в голове. — Может быть, это пройдёт». А затем (11 мая 1836 года) напишет жене: «Раевский (Александр), который прошлого разу казался мне немного приглупевшим, кажется опять оживился и поумнел. Жена его собою не красавица — говорят, очень умна».
Это почти последнее упоминание поэта об Александре Раевском (незадолго до гибели собираясь устроить скандал Геккерну, он говорил Жуковскому, что «громкие подвиги Раевского – детская игра в сравнении с тем, что я собираюсь сделать»).
Семейная жизнь Раевского была недолгой: в 1839 году Екатерина Петровна умерла после родов, дочери Александре было всего три недели. Девочке Раевский посвятит жизнь. Вот её, видимо, единственную, полюбил... Князь В.М.Голицын рассказывал в своих записках: «Высокого роста старик, очень смуглый, несколько цыганского типа, с золотыми очками на носу, он был очень весёлым собеседником, любил поговорить на самые разнообразные темы. Главным интересом его жизни было воспитание единственной его дочери, прозванной им «Сашок», которая опекаема была чуть не четырьмя гувернантками разных национальностей… Раевский обладал большими капиталами, ссужал субсидиями своих знакомых, особенно же протратившихся широкою жизнью молодых людей, на каковые субсидии, разумеется, насчитывались проценты, более или менее высокие. Из этого вывели заключение, что он занимался ростовщичеством и что те бриллианты, которые в изобилии украшали туалеты его «Сашка», были плодами этих операций».
Увы, но и дочь Раевский потеряет рано: в 1861 году она выйдет замуж за графа И.Г.Ностица, а в 1863-м, как и мать, умрёт после родов.
Раевский дождался возвращения сестры из Сибири. До этого он занимался имущественными и финансовыми делами М.Н.Волконской. Его дела ценили, хотя, судя по всему, он и в письмах интриговал против зятя, который теперь тоже его не жаловал. С.Г.Волконский писал мужу дочери Д.В. Молчанову 23 марта 1851 года: «Между должным уважением к случайному главе семейства и безотчётной к нему покорностью есть грань; первую одобряю и рад, что вы её ему посвящаете, другую не требую и к себе от д[етей] с[воих]. Дерзости А.Н. противу меня нет предела, он ставит меня перед ж[еной] и в[ами] в ничто, прилично ли это? Совестно ли это?»
А вот о жене Александра Николаевича С.М.Волконский напишет: «Наши изгнанники её никогда не видали, но в письмах установились отношения самой нежной дружбы. Несколько портретов её было у меня».
Отметим ещё нежелание А.Н.Раевского освободить крестьян, о чём С.Г.Волконский писал И.И.Пущину: «Я предлагал и просил Алек. Ник., чтобы в имении бывшем моём предложили крестьянам откупиться, но, как и во многом, этот человек не принял в уважение мои желания».
Последние годы Раевского были безрадостны. Обратимся снова к воспоминаниям С.М.Волконского: «Смерть жены наложила на него печать непримиримости. Последние годы жизни он провел в Ницце, где и умер. Здесь за несколько месяцев до кончины его посетила Елена Сергеевна [дочь Волконских]. Она попала на страшную сцену: Александр Раевский сидел перед камином, хватал охапками бумаги и кидал в пламя; среди них были письма Пушкина... Никакие мольбы не помогли».
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел…
Умер Раевский в октябре 1868 года в Ницце, в возрасте семидесяти трех лет.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Здесь карта всего цикла о Каменке
Навигатор по всему каналу здесь