Мост, пройденный тысячи раз - над не замерзающей рекой устойчиво-коричневого цвета - закидан снегом, по какому змеятся чёрные провода; а под железнодорожным мостом поодаль выстроена декорация: приют бомжей.
Фуры, машины, предсъёмочная суета, когда кто-то пьёт кофе из пластиковых стаканчиков, кто-то ругается, и проч., и проч.
Проход между сугробами плотно занят машинами, и зрители - гипотетические, по крайней мере, а пока: прохожие - недовольны, что приходится огибать тесно стоящие машины...
В дальней комнате казино в уютных, сидя в массивных креслах бритый высокий хозяин, вхожий и к бандитам и в депутатские круги с пожилой властною дамой, потягивающей коньяк, обсуждает её проблемы:
-Я знаю, от кого идут наезды на ваш бизнес. - Он глядит на неё змеиными глазами, не мигая. - Инициатор не остановится, пока не отберёт всё.
-И что вы мне предлагаете? - спрашивает дама так спокойно, будто речь идёт о пикнике.
-Продайте мне 60 процентов акций, и он отстанет. Согласитесь - лучше иметь что-то, чем ничего.
Дама молчит.
Он знает, что она согласиться.
...мчались в таски, и огонёк его, зеленея, прободал осенний, прозрачный, тёмный воздух, мчались в гости, раз не нашлось денег на ресторан, или хотя бы кафе; мчались, покуривая, похохатывая, опьянённые молодостью, бесконечными романами, бурной жизнью своей компании, хождением по гостям...
Седой - один из тех: из такси - вспоминая тогдашнее житьё, морщится, и когда внучок говорит, что пойдёт красить железную дорогу (совсем детскую, деревянную), понимает (в мильонный раз, впрочем,) что такое настоящая жизнь.
Он продаёт мебель из квартиры - холостой, одинокий; комод, диван, остаётся только раскладушка, он и её бы продал, как раньше дедовский сервант, подшивки старых журналов; он продаёт всё - чтобы покупать монеты: серебряные кругляши, какие связывают его - неудачного в жизни, нелепого - с массою ушедших в тень поколений; страсть владеет им полностью, ни на что другое не ответвляясь...
Ладно.
Срез вертикальный - от работающего настройщика органа (О! гулкость пустотелого собора) до мелкой операции ловкого спекулянта; от открытия, озарившего атмосферу лаборатории, до банковской аферы толстомясого толстосума - выглядел бы так пестро, что спектр показался бы Гобсеком.
И сумма этих срезов, организующая повсеместно жизнь, отсматривается огромным глазом, какой представляешь иногда, получая неизвестное письмо: когда стоишь возле почтового ящика и неприятно холодеет под ложечкой.
А глаз смотрит.