Геронимо

— Я с вами.

Поллукс внимательно посмотрел на него.

— Ты хочешь сказать, что даш нам деньги?

Брат сверкнул на него глазами, но отец ответил:

— Ваши деньги останутся в банке — там, где они и должны находиться.

— Тогда почему же тебе хочется пойти с нами? — спро­сил Поллукс, за что тут же получил локтем в бок.

— Мне интересно посмотреть, что там предлагают, — от­ветил мистер Стоун. — Пойдешь с нами, Эдит?

— Я доверяю тебе, дорогой. — сказала доктор Стоун.

Хейзл одним махом проглотила кофе и поднялась из-за стола.

— И я пойду.

Бастер спрыгнул со стула.

— И я тоже.

— Нет, милый, — остановила его доктор Стоун, — лучше доедай свою овсянку.

— Нет, я тоже хочу пойти! Можно, бабушка Хейзл?

Хейзл задумалась. Следить за ребенком в городе с искус­ственной атмосферой было делом нелегким. Бастер был так мал, что вполне мог перепутать кнопки управления на своем скафандре. А ей хотелось побыть свободной и уделить все внимание своим делам.

— Боюсь, что нет. И вот что я тебе скажу, моя радость: пока меня нет дома, я буду играть с тобой в шахматы по радио.

Настроение Бастера омрачилось.

— Мне не интересно играть по радио. Я не смогу угадать, о чем ты думаешь.

Хейзл уставилась на него.

— Так вот в чем дело! Я так и думала! Может быть, я сумею выиграть хоть один раз. Нет-нет, никаких слез, не на­до хныкать... а то я отберу у тебя калькулятор на целую не­делю. — Малыш призадумался, пожал плечами и успокоился. Хейзл повернулась к сыну: — Как ты считаешь, он действи­тельно может читать мысли?

Роджер посмотрел на своего младшего сына.

— Боюсь даже думать об этом. — Он вздохнул и добавил: — И почему мне не повезло родиться в обычной глуповатой семье? Это ты виновата, Хейзл.

— Тебе нечего волноваться, Роджер. — Мать похлопала его по руке. — Ты-то едва тянешь на средний уровень.

— Гм! Дай-ка мне твою кассету. Будет лучше, если я ото­шлю ее в Нью-Йорк, прежде чем сойду с ума.

Хейзл сходила за кассетой. Мистер Стоун подошел к до­машнему радиофону, набрал код Нью-Йорка и включил ско­ростную трансляцию записи. Сунув кассету в гнездо, он добавил:

— Не стоило мне этого делать. Вдобавок к нелепому Га­лактическому Повелителю ты, Хейзл, нарушила целостность повествования: избавилась от четырех моих постоянных пер­сонажей.

Хейзл посмотрела на катушки — они уже начали вра­щаться.

— Можешь не переживать понапрасну. Я все переделаю. Сам увидишь.

— Как? Что ты сказала? Что ты имеешь в виду? Ты на­мерена и дальше продолжать в том же духе? Ты что, испы­тываешь мое терпение? Я устал от этого. Вот брошу все, и делай, что хочешь. Так тебе и надо, Галактический Повели­тель.

Мать продолжала следить за вращением катушек в радио-фоне. При скоростной трансляции получасовая запись пере­давалась молниеносно — за тридцать секунд. Вскоре раздался щелчок, и пленка остановилась. Хейзл вздохнула с облегче­нием. Теперь эта часть серии была либо в Нью-Йорке, либо в памяти компьютера на центральной станции Луна-Сити, если в радиосвязи Луна-Земля в это время был перерыв. В любом случае она оказалась вне пределов досягаемости, ее невозможно было вернуть, вроде как слово, сказанное сго­ряча.

— Конечно, я намерена написать еще несколько серий, — сказала она. — Семь, если говорить точнее.

— Вот как? А почему именно семь?

— Разве ты не понял? Я избавляюсь от твоих героев. Семь эпизодов будут обозначать конец сериалу и твоему контракту. За семь серий я покончу со всеми героями, и вся история бу­дет исчерпана. Я снимаю тебя с крючка, сынок.

— Что? Хейзл, ты не посмеешь! Приключенческие серии никогда не кончаются.

— Об этом сказано в твоем контракте?

— Нет, но...

— Ты все время ворчал, что хочешь избавиться от этой каторги. Ты никогда бы не осмелился сделать это сам, поэто­му любящая мамочка пришла тебе на помощь. Теперь ты сно­ва свободный человек, Роджер.

— Но... — Лицо его стало менее строгим. — Я полагаю, ты права. Хотя я бы предпочел сделать это сам, та­ким образом, каким я считаю нужным, и тогда, когда назреет необходимость. Ммм... послушай, Хейзл, когда ты намерена избавиться от Джона Стерлинга?

— От Джона? Пожалуй, наш главный герой должен дотя­нуть до последней части. А потом пой­дет медленная красивая музыка.

— Да. Да, конечно... именно так и должно быть.

— Я сам напишу эту сцену. Я давно ненавижу этого сладкоречивого Галахада, с тех пор, как сам его придумал. И я никому не позволю за­ботиться о его судьбе. Он мой.

— Ваше право, сэр. — Мать поклонилась.

Лицо мистера Стоуна осветилось ясной улыбкой. Он взял сумку и повесил ее через плечо.

— А теперь пора взглянуть на корабли!

— Геронимо!

Когда все четверо вышли из дома и ступили на бегущую дорожку, ведущую к лифту, Поллукс обратился к бабушке:

— Хейзл, а что обозначает «геронимо»?

— Словечко древних друидов, означающее «Давайте уйдем отсюда, даже если придется идти пешком». Так что бодрись и береги силы и ноги.