Никта выскочила на широкий балкон, с силой сжав ладонями широкие, ледяные перила. Сейчас Лета занята более неотложными делами и ей нет дела до ее скромной персоны. Она должна найти Джефферсона, приняв на веру слова мальчишки. Возможно, им вместе удастся найти способ, который поможет избавить этот мир от тирании Забвения. Девушка устремила взгляд на маячившую вдалеке громадную фигуру дворц, над которым переливалось изумрудное зарево. Губ коснулась улыбка. Это излучение она узнала бы из тысячи.
« - Джефферсон, у тебя какая- то невероятная тяга к желтому цвету. – она усмехнулась, обняв обнаженные плечи руками.
Прохладный, ночной воздух касался кожи и аромат лаванды кружил голову. Только Джефферсон мог огородить свой участок, ни забором или частоколом, а чистым, лавандовым полем. И на фоне нежных фиолетовых цветов, яркие, желтые панели его дома казались небрежным мазком неопытного художника. Будто случайно вылили краску на прекрасный холст. И все казалось слишком… слишком броским, слишком прямым, слишком…человеческим. Саманта дурно на него влияет. Она покосилась на брата. За годы затворнической жизни у Саманты, он ни капли не изменился и она могла глядеться в него, как в собственное отражение, но… Что – то неуловимое, неброское, говорило о том, что он изменился. Он – стал чужим, другим и она больше не имела над ним влияния…
Он пожал плечами в ответ на ее слова. Лишь скрестил руки на груди и склонил голову на бок, рассматривая собственное творение. Как ребенок, который только что закончил рисунок и эта «мазня» кажется ему произведением искусства. Поднявшийся ветер, разметал его волосы и на зверино-заостренном лице, появилась болезненная сосредоточенность.
- Чего – то не хватает… - он сконфузился, сморщив нос.
- Или как-то очень по… людски. – Никта улыбнулась. – Ни плавности линий, ни изящества. Как большая каменная коробка. Ты слишком много времени проводишь с Самантой. Не собираешься вернуться в большой мир?
Он повернулся к ней, и в его взгляде мелькнула суровость.
- Собираюсь.
- Могу походатайствовать на твой счет перед Ланкастером. Он с радостью возьмет тебя в ученики.
- Саманте не нравиться Ланкастер. Она считает его себялюбивым выскочкой, который больше не чтит законы, переданные нам Тиамат…
Она отмахнулась от него:
- Саманта слишком много времени провела в одиночестве и окончательно свихнулась, наблюдая за людьми. Нашел кого слушать.
Его охровые глаза наполнились мертвенной синевой, и она выставила руки в обезоруживающем жесте:
- Полно, я не хочу ссориться. Просто Саманта, не видит всего того что происходит за пределами Червоточины…. До нее долетают лишь отголоски, слухи и та информация, которую приносишь ей ты. Я давно знаю Ланкастера. Он отличный друг и талантливый учитель. С его помощью, ты сможешь выбиться не по праву рождения, а по заслугам. Поверь, никто кроме него не сможет раскрыть твой потенциал на все сто процентов. Я добра тебе желаю, брат.
Он цыкнул, и ничего не ответив, подошел к стене дома. В его руке мелькнула тонкая игла и Никта поморщилась. На ярко-желтой обивке отпечатался кровавый след его ладони.
- Что ты делаешь? – раздельно поинтересовалась она.
- На всякий случай. – ответил он, и девушка заметила, как над домом вспыхнуло изумрудное зарево.»
Никта провела ладонью по лицу, с силой сжав зубы. Пора. Темнота сгустилась вокруг нее, давая волю распахнувшимся, сотканным из самой ночи, крыльям. Поднявшись на парапет, девушка закрыла глаза и кинулась вниз. Луна сейчас казалось была еще дальше, чем обычно. Ее теплое сияние поблекло, замерло в неброской, косой сетке темноты. Она была мертва. Точно так же, как омертвело все вокруг. Замерло в прозрачных каплях, идеального льда. Единственным напоминанием о жизни, был лишь фьорд, мягко касающийся перьев, дающий призрачную свободу. Ветер трепал волосы, скользил по обнаженной коже. Она закрыла глаза, наслаждаясь полетом и каждый удар крыльев, придавал уверенности в собственных силах. Свобода дурманила, и в голову настойчиво лезла мысль убраться от сюда как можно дальше. Забыть, как страшный сон разрушенную Изнанку, раздробленный Внешний мир… Забыть, поддавшись мертвому свету луны… Перья покрывались инеем, становились тяжелее. И она раскрыла глаза, сражаясь с вмиг заледеневшим фьордом. Некуда бежать и некуда возвращаться. Есть только надежда и цель. Надежда на то, что еще немного и все вернется на круги своя. У нее нет права на ошибку. Она спланировала вниз, к мерцающими огнями Имперскому Дворцу. Под ногами хрустнул лед и тонкая трещина пробежала по земле, достигнув барьера, который вспыхнул неоновым свечением и тут же пропал. Услышав за спиной легкие шаги, Никта резко повернулась. Перед ней стояла Лета с доброжелательной улыбкой на губах.
- Здравствуй, Никта. – голос Забвения был слаще патоки.
Девушка ничего не ответила, ощущая, как по коже прошла дрожь и сердце ухнуло куда-то вниз. Она попятилась, сжав ладонь в кулак.
- Как мило с твой стороны, самой отправиться на встречу с братом. Что это? Феноменальная преданность или не менее феноменальная глупость?
Лета медленно приближалась к ней и тени за ее спиной сгущались. Никта сжала зубы. Тени, которые больше не служили и не защищали ее. Темнота подкрадывалась ближе, кольцом охватывала маленький клочок земли на котором она стояла. Отступать больше не куда. Барьер вспыхнул лиловым огнем, испещренный синеватой сеткой, лизнув спину. Никта остановилась, стараясь разглядеть хоть что – то. Джефферсон. Ей нужно найти Джефферсона. Мысль, безумной птицей билась о стенки разума. Ей нужно найти Джефферсона и тогда возможно, она сможет спастись.
- Вероломство и предательство не ценилось ни в старом мире, ни в новом. – Лета склонила голову на бок, улыбнувшись. – Но против крови не пойдешь. Я понимаю.
- Как давно ты знаешь? – Никта вскинула голову.
Заговорить ее. Выиграть несколько минут. Пальцы непроизвольно сжимались, перебирая бесчисленное количество нитей, идущих из Имперского дворца. Теплые, монотонно бьющиеся под кожей, принадлежащие людям и ни одной льдисто-холодной, обжигающей пальцы, принадлежавшей Джефферсону или его «козочке». Несколько минут.
- Достаточно. – Лета остановилась, глядя на нее из-под густых ресниц, наигранно добродушно.
Сейчас она казалась, маленьким ребенком, который неожиданно узнал, где родители спрятали подарки. Маленьким ребенком… Только вот в больших, серых глазах, сквозил плохо сдерживаемый гнев и мрачное удовлетворение.
- Наверное… - она постучала по кончику вздернутого носа. - … с момента вашего милого разговора с Сайрусом. Ты забываешься, Никта. И никогда не слушала советы старших. У всего есть уши. И у стен и у пространства.
- Тогда почему ты не…
- Не отрезала это на корню?
- Да. Почему сейчас, почему не раньше?
Еще немного усилий. Где же ты? Где? По коже прошла дрожь и жар опалил пальцы. Она зажала в руке пульсирующую нить. Не Джефферсон… Кто – то другой, кто – то, кто связан с Изнанкой… Кто – то сильный, кто может ей помочь, если правильно попросить.
Облик Леты пошел трещиной, как трескается тонкий лед под ногами, рассыпавшись в пространстве, и в то же мгновение, ее лицо оказалось в дюйме от ее лица. Холодные пальцы, мертвой хваткой вцепились в ее запястье, и Никта почувствовала, как свело сустав и нить, манящая спасением, выскользнула из в миг ослабевшей руки.
- Не стоит никого звать, Никта. – она оскалилась. – Зачем жертвовать еще чьими-то жизнями? Это глупая растрата расходного материала, который еще сможет послужить.
Холод скользил по коже, достигая самого сердца и тело одеревенело, застыло будто покрывшись наледью. Дыхание застревало в горле. Она попыталась вырваться, чувствуя, как с каждой минутой силы покидают ее все больше. Она осела на колени с трудом подняв голову, чувствуя, как ладонь обвисла в пальцах Забвения. Лета с улыбкой провела ладонью по ее вмиг взмокшему лбу. Материнский жест, в котором не было ни капли теплоты. В голове появился мутный дурман, заглушающий все звуки и веки отяжелели. Что она с ней делает? Лета наклонилась к самому ее уху:
- Я хотела, чтобы в этот миг вы были втроем. Четвертый осколок, пятый и несравненная «козочка»… Милый сердцу «Роял-флеш». Полный комплект и блестящая, не замаранная победа. Чтобы все препятствия к моему могуществу, были уничтожены одновременно… Но нам не всегда удается то, что мы желаем, верно, дорогая?
Горла коснулось лезвие, обжигающее кожу, и Никта прикрыла глаза. Она не успела, не смогла… Сквозь сомкнутые веки, она увидела, как натянулась, готовая лопнуть, тонкая полынная нить ее жизни. Одно мгновение, за которым последует пустота. Пальцы Забвения разомкнулись на запястье, только для того, что впиться в волосы и ее рука с глухим, траурным стуком упала на затянутые тьмой камни.
- До свидания, Никта.
Ладонь ласково провела по ее волосам. Нить лопнула, смывая собой звуки и образы и сознание потонуло в глухой, непроглядной темноте, где путеводной звездой, маяком, ярко блестела сверхновая звезда.
Лета выпрямилась, убирая упавшие на лицо волосы и убрала тонкий стилет из звездного металла за пояс, наблюдая за тем, как медленно растворяется тело Никты, поглощаемое прожорливой тьмой. Дело за малым. Найти Джефферсона.
***
- Что это?
Алира потерла ушибленный при перемещении бок, поднимаясь на ноги и оглядываясь. Под ногами, уходя в даль на сколько хватало глаз, переливалась на свету трава цвета стали, и затянутое тучами небо, казалось вот-вот разорвется грозой. Пространство в которое они были заключены, бугрилось будто покрытое невидимой пленкой и на ее стенках, светились режущим глаза, фиолетовым цветом, странные знаки.
Джефферсон медленно приблизился к одной из стенок, окидывая взглядом вспыхнувшую против его лица гексограмму.
- Это? Символы… - он замолчал и немного подумав добавил. – Не известные мне доселе.
- Неизвестные?
- Да. Я чувствую излучение Джеффри, но… - он приоткрыл рот, наклонив голову. - …но они…не относятся к языку Каллео… Они – иные…
В символах было что – то до боли знакомое. Что – то неведомое и притягательное. Что – то такое, от чего хотелось их коснуться, дотронуться хотя бы кончиками пальцев. Ему казалось, что разум опутывает тонкая паутина. Если он переступит этот порог, то все будет хорошо. Все образуется.
- Они… зовут меня…
Алира заметила, как заблестели его глаза, и он поднял руку, желая коснуться гексограммы.
- Джефферсон…
Когти коснулись мерцающего символа и пространство огласил холодный, металлический скрежет, заставивший Алиру прижать уши руками. Гексаграмма мигнула фиолетовым цветом, в долю мгновения разрастаясь, растягиваясь, превращаясь в широкую, оскаленную драконью морду. Пасть раскрылась, сжавшись на его руке выше локтя.
- Джефферсон! – крик девушки перекрыл гул.
Она увидела, как сузились глаза демона, а губы искривил оскал. Не заботясь о собственном теле, он с силой вывернул руку. Сквозь то затихающий, то вновь возобновляющийся металлический скрежет, она различила хруст костей. Она бросилась к нему, но он вскинул свободную руку, заставляя ее замереть на месте. Тугие путы окутали тело, не давая двинуться.
- Поставь щит! – прорычал он, обхватывая здоровой рукой морду твари, упираясь ногами в идущую рябью стену купола. – Кто – то воспользовался "мешком", установленным Джеффри.
- Я… Не могу!
- Вспомни ощущение приближающейся смерти!
Он изогнулся всем телом, сражаясь с исполинской головой. С боку почудилось едва видимое мерцание и он скосил глаза, заметив, как Алира, вызывает из небытия слабое свечение щита. Реальность накренилась, как палуба вздыбленного на волнах корабля, поменяв местами пол и потолок. Джефферсон вскинул вверх голову, увидев, как широкая трещина скользнула к самому центру купола. Зрение выхватило окрашенные бледно-розовым цветом, слабые места поставленной ловушки. Еще секунда и он рассыплется. Материи – конек Джеффри. Щит Алиры не выдержит, если купол начнет обваливаться. Единственное, на что он может надеяться, что его собственное тело, будет способно защитить ее. Он с силой рванул назад, оставляя руку в пасти гексограммного дракона. Сознание полоснуло болью и он сильнее сжал зубы, бросившись к Алире. Купол лопнул, подобно мыльному пузырю и куски стекла рухнули на землю. Его отбросило в сторону, и он на мгновение потерял ориентиры, затерявшись в пыли битого стекла. Ключицу с левой стороны, пронзило дикой болью и в голову будто вонзили раскаленный шип. Не в силах справиться с оглушившей болью, он осел на землю. Он с силой сжал плечо, с ужасом осознавая, что оно не повреждено, то тогда… Превозмогая острую, сводящую с ума боль, он поднялся на ноги. Алира лежала на боку и ее рыжие волосы разметались, ярким пятном выделяясь на стальной серой земле, застыли в алой крови, растекающейся из пробитой насквозь ключице.
- Алира!
Он бросился к ней, не добежав полтора шага. Что – то с силой ударило по ногам и он рухнул на землю. Разум плавился, то затухая, то вновь загораясь. Реальность путалась с иллюзией, и ему казалось, что он сам всего лишь голографическая проекция. Горло сдавил спазм. Он рванул вперед, отчаянно, надрывно, чувствуя, как ноги отказываются слушаться. В поле зрения показались руки. Бессчётное количество рук. Он снова дернулся, рыча, стараясь сбросить себя невидимые путы и чертовы руки, явившиеся из не откуда. Сонм голосов оглушал и он не мог понять, звучат они в реальности или в его собственной голове. Цель была одна. Добраться до Амальтеи. Любой ценой. Острая игла пробила кожу на шее, и тело замерло, перестало слушаться и разум скользнул в глухую матовую темноту.
***
Темнота медленно сползала, открывая кипельно – белые стены. Яркий, такой же белый, режущий глаза свет. И прутья решетки. Металлические, слишком броские в комнате, а за ними такие же белоснежные стены. Белый, не успокаивал… Он уже был в похожем месте или ему только казалось? В ключице утвердилась тупая, ноющая, сводящая с ума боль. Он попытался дернуть рукой. Что – то удерживало, не давало высвободиться. Он поднял отяжелевшую голову, увидев металлические наручники и тяжелую цепь, идущую куда – то вверх, к самому потолку. Демон покосился на правую руку отметив, что она уже успела регенерировать. Где он? Ответа не находилось. Что предшествовало его попаданию сюда? Он нахмурился, собирая в раскалывающимся мозгу куски пазла. Внешний мир, купол, гексограмма, трещина… Амальтея! Он дернулся, стараясь вырваться из металлического захвата и по телу прошел электрический импульс, ударивший в голову. Сущность внутри сжалась от резкой боли и сознание вновь потемнело.
Белое пространство вернулось вновь, и он с удовлетворением отметил, что свободен. Не было прутьев и не было клетки. Не было замкнутого пространства, которое вызывало состояние близкое к оглушающей панике. И не было металлических наручников, сковавших руки. Был черного стекла стол и пара таких же черных стульев, выделяющихся ярким пятном на фоне абсолютной белизны. Он подошел ближе, просто потому, что больше не куда было идти, пытаясь понять где он находится. Сервиз с чернильным кругом и выходящими из него стрелами сиротливо стоял на столешнице и его окружали такие же пирожные и печенья. Что за…
- Добро пожаловать, Джефферсон.
Он резко обернулся, встречаясь взглядом с собственным отражением. Не копией, именно отражением. Двойник сидел на одном из стульев, закинув ногу на ногу и когти на чернильной ладони отбивали утробный такт.
- Где я? – сухо поинтересовался демон, сжимая зубы. – Я не чувствую…
- И не почувствуешь… - двойник передернул плечами, скалясь. – … вопросы «где», «зачем», «почему»… Как по мне, так их давно пора упразднить. Из-за них на языке остается отвратительный кислый привкус. Не находишь?
Джефферсон с силой сжал кулаки, разглядывая свое отражение от которого, едва слышно фонило его собственным излучением.
- Подумать только, какая глупость… - двойник наигранно досадно вздохнул. - … столько по времени принимать собственное безумие, сжиться с ним только ради того, чтобы потом с ним бороться…
- Что ты несешь?
- То, о чем ты задумывался, но боялся обдумать или озвучить… Только и всего. Все гениальное – просто, Джефферсон. Лучше присядь, ты выглядишь нервным. – Он взмахнул рукой и стул сбил демона с ног, заставив опуститься на сидение.
- Где…
- Опять вопросы, Джефферсон. – двойник поморщился. – Ну что такое… Как на викторине, честное слово. Предлагаю сделку. Ты же любишь сделки? Вопрос – ответ. И заметь, со мной спорить бессмысленно. Не стоит даже начинать.
Джефферсон скрипнул зубами:
- Хорошо.
- Отлично. Начинай. – отражение оскалилось, вновь закинув ногу на ногу, и отправил в рот леденец.
- Где Алира?
- Козочка – то? Там, откуда ты вряд ли сможешь ее забрать.
- Она не могла умереть.
- Почему? – двойник нагнулся, подхватив со стола чашку.
- Я бы тоже умер.
- Так с чего ты решил, что ты жив? Почему это место, не может быть тем, где все начинается и все закончится. Мне казалось, ты уже был в… похожем месте. Когда Изнанка рухнула. – Он отхлебнул из чашки.
Из крема на пирожном показалась продолговатое тело дождевого червя.
- Она не могла умереть.
- Вполне. Видел сколько крови натекло? Человеческие тела крайне хрупки. Если бы у меня было человеческое тело, я бы боялся лишний раз выйти из дома. Неровен час кирпич на голову упадёт или еще чего… Ты же задумывался об этом, правда? О несовершенстве оболочки. – Двойник поставил стул на задние ножки, отклоняясь на спинку.
- Она не могла умереть.
Эта фраза сейчас казалась важной. Она набатом била по стенкам разума, крошась мелкой галькой.
В десертной вазочке показались сороконожки, облюбовавшие горку печенья.
- Как все интересно сложилось. И ты снова не успел. Ты не пунктуален, друг мой. Ты так бежал за временем, теряя его на ходу, что перестал успевать. Смотри, она не дышит.
Под его ногами, материализовалась Алира. Бледная, похожая на фарфоровую балерину на крышке золотой шкатулки, которую он нашел в Адене. Он дернулся, обнаружив, что у стула появились подлокотники, которые облепили его запястья, лишая движения. Он крепко зажмурился. Не реально. Это все не реально. Он резко вскинул голову и его губы растянулись в безумном оскале:
- Это - голографическая проекция.
- Уверен?
Белого пространства больше не было. И не было чайного сервиза. Только стальная, серая трава, на которой лежала Алира и багрянец ореолом расцвел в ее волосах. Он бросился к ней, судорожно ощупывая ее, с ужасом осознавая, что она не дышит. Зеленые, казавшиеся прозрачными глаза, застыли и в них отражались медленно плывущие с юга грозовые тучи. Покрытые синевой губы, были полуоткрыты и тонкая, карминовая нить замерла на точенном, остром подбородке.
- Этого… - голос сбивался, застревал в горле. - … не может… Я жив, значит жива и ты.
- Убедился?
Реальность пропала, подёрнулась дымкой, вернув и зал, и стул, и сладости на столе.
- Убедился, Джефферсон? – двойник поднялся на ноги, заложив руки за спину. – Ну что за существо, ничего не может на веру принять…
Он судорожно открывал рот, стараясь поймать хотя бы глоток воздуха. У-мер-ла. По буквам, отдающими привкусом холода и стали. Все кончено. Где-то внутри, под ребрами заныло то, что не должно биться. Вой слетал с губ и пальцы шарили во внутренних карманах камзола, пытаясь отыскать маленькие круглые часы в надежде, что они могут отмотать время назад. Если могут остановить, значит могут и перемотать. Вернуть, опередить, защитить. Но когти лишь царапали собственную плоть до глубоких царапин. Боли не было. Не было ничего. Лишь густая, липкая пустота. И границы сознания дробились, исчезали, оставляя после себя только выщербленные стены, пустые остовы корабля.
- Скажи мне, на что ты рассчитывал, когда заключал с ней сделку тогда, когда вы оба были в Пограничном Городке? На что, Джефферсон? Что ты сможешь укротить собственную сущность? Что ты, по завету Саманты, сможешь жить, как «человек»? Что сможешь пойти против природы? Ты не умеешь строить или созидать, Джефферсон. – отражение скользнуло ему за спину, обходя кругом. - Вот разрушение и хаос, да. Это – твое. На сколько ты отсрочил ее гибель? Месяц? Два? Три? Ты не гуманная сущность, Джефферсон. Ее надо было спасать не от других, от самого себя. А ведь ты мог ее спасти. Гордыня и переоценка собственных сил порой играет с нами злую шутку. Так было с Самантой, так было с Изнанкой, так стало с Козочкой…
Его голос отбивал такт от стенок искореженного разума, иглами впивался в воспалённый мозг и осознание ее гибели, душило, изничтожало последние остатки рассудка. Скатерть на столе гнила на глазах, и почти погрязла за слоем насекомых. Они визжали и стрекот сотен крыльев наполнял пространство, заглушая голос двойника.
- Твое «всеведение», твои амбиции, и «хитрые, сложные» манипуляции, Джефферсон… - пальцы отражения, впились в его плечи. - …всего лишь ребячество, детская забава и игра. Кого ты пытался обмануть? Или это искупление грехов? И перед кем? Перед Тиамат? Джакардой? Никтой?
Никта. Воздух сжимался, становился плотным. Сквозь зал проскользнула, натянувшись полынная нить.
- Как глупо, Джефферсон. Совершенно недальновидно и абсолютно абсурдно. Потратить столько времени на то, чтобы ее спасти и не удосужиться даже связаться с ней, когда мир потерпел крах…
- Я не…
- Я понимаю… - когти двойника впились в подбородок.. – Не доглядел, не досмотрел, да и сосредоточен был на ином. На благих, рыцарских целях. Спасение. Такое интересное слово. Ты чувствуешь привкус пепла, который оседает на языке, когда ты его произносишь. Попробуй. Спа-се-ние. И что в конечном итоге, Джефферсон. Все то же. Разрушение, плавно перетекающее в саморазрушение. Гляди.
Нить натянулась, с треском лопнув, и горло вновь перехватило. Перед глазами промелькнул образ черноволосой девушки с печальными, большими глазами, рассыпаясь пеплом. Реальность раскололась и липкая, черная жижа заструилась по пространству, поглощая собой режущий глаза белый цвет. И Никта… Как и Амальтея… Погибли. Умерли. Навсегда. Он не мог отличить реальность от иллюзии. Жижа заполняла, покрывала собой стол и насекомые с визгом и писком тонули в ее массе. Края коснулись носов ботинок и по полу пошла трещина. Мгновение, и пространство лопнуло, осыпав его осколками. Реальность накренилась, явив ломанные линии и солнечно – желтый цвет. Он судорожно, до боли в суставах вцепился пальцами в волосы. Всюду он. Сводящий с ума солнечно-желтый цвет. Пятна, линии, объемы, ломанные геометрические фигуры.
- Разум всего лишь устройство, ведь правда, мой друг? – голос отражения отдавался от цветов, эхом вгрызался в линии. – А у всех сложных устройств есть один огромный недостаток,- они чертовски ненадежны, Джефферсон.
На гладкой стене отразился часы, по которому текла липкая, черная масса. Она кипела, заливала золото шестеренок.
- Знаешь, что выводит из строя механизм, Джефферсон?
Голос сочился ядом и на циферблате отразились яркие изумрудные капли.
- Все просто. Страх и боль. Они – та самая кислота, разъедающая и выводящая из строя металл рассудка. Все поврежденное хрупко и ненадежно. Твой надежен, Джефферсон?
Часы задрожали и взорвались, рассыпаясь на мелкие кусочки, оставив глухую ватную тишину, сквозь которую проникал лишь истерический, безумный смех. Его собственный.