Дом и Каннингем

В попытках преодолеть боязнь чистого листа, этот ступор перед неоформленным, невысказанным впечатлением, хочется пускаться в аналогии и каламбуры. Говорить о домах и Джеках, которые их строят, пускаться в воспоминания о каждом прочитанном каннингеме (это был уже последний, больше не осталось), ну или завести шарманку на сентиментальный и простой, но проникновенный лад, но у меня это получится явно хуже, чем у автора, о котором хочется сказать, а все упорно никак не сложится.

Если б я мог, я полными пригоршнями начерпал бы музыки из воздуха и напихал её себе в рот.

Когда хочешь сказать, почему нужно читать в частности «Дом на краю света», или любой другой роман Каннингема, приходится вывернуть немного своей изнанки. Говорить о моментах, когда было грустно, а с его героями грустилось не так одиноко. Или попытаться описать простые, живые эмоции, важные выводы, правильные слова, которые приходят, казалось бы, от книжных героев, но, скорее всего, они твои собственные. Вспоминаешь о чувстве стиля, вкусе, искусстве, которым дышат романы, говоришь о резонирующих стихах, старых песнях на виниле, неизменных нью-йоркских квартирах и жителях. Но все такие мелочи, вокруг да около, как-то сложно дается быть импрессионистом без красок.

На какой-то миг я ощутил, что значит быть привидением: вот так же - только вечно - брести сквозь невероятную тишину, чувствуя близость, но так и не достигая никогда огней родного дома.

Действие романа проходит под знаком поиска дома-состояния. Реализации себя, бегства от одиночества и рефлексии, от проблем и их решения.

Цель жизни — самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность — вот для чего мы живем. А в наш век люди стали бояться самих себя. Они забыли, что высший долг — это долг перед самим собой. Разумеется, они милосердны. Они накормят голодного, оденут нищего. Но их собственные души наги и умирают с голоду. Мы утратили мужество. А может быть, его у нас никогда не было. Боязнь общественного мнения, эта основа морали и страх перед богом, страх, на котором держится религия, — вот что властвует над нами.

Герои, друзья детства, иногда любовники, Бобби и Джонатан, находят друг в друге то, чего им не хватает в себе. Отчасти мягкой уверенности, дружелюбия и непоколебимости, а с другой стороны неутомимости, живости, кочевнического поиска себя. Свою женскую, третью половину (точные науки не для романтиков-читателей, да) они находят в Клэр, которой под сорок, она эксцентричная, стильная, одинокая, как сам Нью-Йорк, по барахолкам которого она ходит, принося то диван, то побрякушки для сережек. на другой стороне стоит мать Джонатана Эллис. Как любая, наверное, жена mid-century Америки, она вроде и любит мужа, но не дружна с ним, хочет уйти, но всю жизнь не решается.

В нём жило женское чувство предательства. Ему казалось, что его несправедливо вытеснели на периферию, что его любят не те и не за то.

Как часто происходит у Каннигема, ярко-выраженного, развивающегося сюжета роман не имеет. Герои живут, преследуют свои цели, пытаются обрести тот самый дом, милые упорные дети.

Трудно избежать чувства одиночества. Где бы ты не находился.

Как бы упрямо весь роман они не считали, что их лучшее все еще в их будущем, не влюблялись, не успокаивались, не останавливались, потому что считали, будто времени еще полно, счастье было в осознании себя в моменте. Принятие себя плодом своих решений, результатом выбора, каким бы он ни был. Все ужасно просто, настолько, что верить в такое счастье слишком банально, и всегда кажется, что есть время на поиски. А есть ли?