Постепенно, про чудаковатого Бориса стали забывать. Участок затянуло бурьяном. Затем, стройными осинками. А потом, когда осинки окрепли и всем уже начало казаться, что подмосковные джунгли вот-вот навсегда поглотят осиротевший дом, дачу неожиданно купили. Слухам этим Степаныч сперва категорически не поверил. Но как-то в начале сентября, нанятые новыми хозяевами люди в пять дней изничтожили все осины, скосили бурьян, навезли земли, засеяли газон, поставили новый забор с металлическими воротами, а в мае, как снег на голову, пожаловали и сами владельцы, Кузнецовы, Людмила и Алексей. Их-то сразу и невзлюбило чуждое всяческим переменам тревожное как лесной зверь сердце Степаныча.
Чем именно новые соседи так ему не угодили, старик пытался понять весь день. Быть может, виной тому были их жизнерадостность, может, деловая сноровка, с которой они дружно выгружали багаж, проветривали старый дом и выкидывали из окон какое-то ветхое старье, а может, тот неоспоримый факт, что одеты они оба были не по-дачному опрятно... Так или иначе, но чувство неприязни внутри Степаныча росло и крепло, и когда самогон в бутыли иссяк, а на участки навалились сумерки, старика осенило.
- Евреи... – прошептал он, и сам, по началу, не веря своей догадке, пугливо оглянулся. Кругом было тихо. Сгущавшаяся за окном тьма липла к оконному стеклу, всматриваясь пустыми глазницами в суровое чело старика, словно прикидывая как лучше его поглотить. Степаныч облизнул сухие губы.
– Нет, ну натурально евреи, - повторил он, точно бросая вызов окутывавшему мир мраку и тут, без предупреждения, Вифлиемской звездой полыхнул единственный на улице фонарь и лицо Степаныча посветлело.
– Точно евреи! – радостно подытожил он. – Самые что ни на есть! Ух, ироды!
Старик встал, погрозил сухим кулаком в окно, до хруста потянулся и, насвистывая весёлую мелодию стал спускаться вниз, дабы отменно отужинать после тяжёлой, трудовой вахты.
Надо отметить, что с лёгкой руки Степаныча, евреем у него мог заделаться каждый. Такие никчёмные мелочи, вроде фамилии, внешнего вида и даже вероисповедания человека, (если таковое вообще имелось), старика ничуть не смущали. У него самого в углу кухни абсолютно мирно соседствовали засиженная мухами картонная иконка божией матери, портрет Ленина и, заботливо завёрнутое в целлофан, газетное фото Юрия Гагарина. Словом, душа Степаныча была широка, ум пыток, а потому в слово «еврей» вкладывал он куда более глубокий и сокровенный смысл. Так, к примеру, «евреями» были жившие в конце переулка Гусевы, которые одними из первых на участках обзавелись непростительной и совершенно ненужной, по меркам Степаныча, роскошью – электрической газонокосилкой! Травы старик отродясь не стриг, а если осока вдоль канавы начинала угрожающе надвигаться на баню, в руках Степаныча появлялся ржавый серп, которым он под корень уничтожал «прошмандовку». Схожим образом, в разряд «евреев» им были определены Фёдоровы, имевшие обыкновение носить в жару соломенные шляпы, Остроумовы, не жалеющие хорошей краски на свой забор, Биляловы, установившие рядом со своей калиткой электрический звонок, Доброславские, застилавшие стол на улице белой скатертью и подметавшие дорожки веником, и многие, многие другие. Даже первый сторож садового товарищества, Колька Черных, запойный пьяница и последняя рвань, ухитрился, на непродолжительное, правда, время, побыть у Степаныча «иудеем». Виной тому был почти новый мотоцикл «Урал» с коляской, доставшийся Кольке по наследству от спившегося дядьки. Прежде чем Колька успел съехать на своём железном коне в канаву и начисто его угробить (сам, естественно, не получив при аварии ни единой царапины, по причине своего мертвецкого опьянения), он целую неделю гонял на стальном коне по соседним деревням, абсолютно позабыв про своего верного собутыльника Степаныча...
- Вот ведь странные люди, евреи эти, - рассуждал тем же вечером старик, поедая яичницу с чёрным хлебом и бросая косые взгляды на ожившие окна соседнего дома. – Вот чего им, спрашивается, в своей Америке не сидится?.. Так и тянет их сюда, басурманов, так и тянет... И ладно бы просто приезжали, пёс с ними, так ведь и порядки свои устанавливать начинают!.. Косилки покупают, будто рук у них нет, звонки ставят, словно и крикнуть уж нельзя... Да и чего кричать-то?.. Открыто ж всё... было... Не то что сейчас... Эх, были времена – верёвочку натянул – вот тебе и забор! Две жерди воткнул – калитка! Подлез - и дома, и порядок!.. А сейчас?.. Мерзость одна... Ни тебе вида, ни тебе понимания... А всё от чего это?.. А всё от дикости!.. Заборы понатыкали и сидят за ними как мыши... Никакого размаху... Да и евреи тоже не те пошли... У нас вот на заводе был один, и ничего, с пониманием... Танкист!.. Всю войну прошёл! Кулак что буханка! А пил как?! А матерился?! Человек! А эти, тьфу, мелюзга... Смотреть тошно... Нет, ну где это видано, чтобы дорожки на участке веником подметают, а!? Я дома не подметаю, а они... Одно слово - вредители...
Долго кручинился, таким образом, Степаныч. Долго жаловался своему отражению в чёрном окне веранды. Но к полуночи приободрился.
- А вот только хрен вам! – радостно хлопнул он по столу трудовой ладонью и горделиво приосанился. – Шиш вам да камыш! Не на тех напали! С роду тут такого безобразия не было и никогда и не будет!.. Выстоим!.. Не прогнёмся!.. СГНОИМ!
Степаныч ещё раз звучно стукнул по столу, проглотил последние капли самогона, бросил бычок в консервную банку и улёгся тут же, где сидел, на продавленном диване, накрывшись распоротой брезентовой палаткой; и сны ему снились соответствующие.
Продолжение следует...