Выдержка из интервью известного израильского онколога Виктории Нейман.
Многие годы основными методами лечения была операция или облучение. По большому счету они и остались, но претерпели нереальные изменения по спирали вверх. Безусловно, хирургические методы сегодня совершенно другие, чем были когда-то. Это и операции роботом, очень эффективные в плане онкологии. Ювелирная операция, которая позволяет обеспечить мужчине максимально положительный результат на долгие годы. Это один момент. Другой момент, если это не подходит. Мы не будем вдаваться в объяснения, это совершенно отдельная беседа, кому подходит хирургический метод, кому нет. Но если он не подходит, есть облучение.
Если мы возьмем всю историю облучения простаты, это вообще космос. От 2d, 3d, IMRT, IGRT - все эти сумасшедшие аббревиатуры привели к тому, что сегодня мы можем дать максимальную радиацию в грэй, при том, что не наносим вреда окружающим органам. Еще несколько лет назад это было невозможно, техника не позволяла. Сегодня сумасшедшие ускорители, сумасшедшие техники. На всех этих компьютерах и томография, и МРТ, и все это одновременно, и все контролируется, и какие-то приспособления, которые уменьшают побочки и на мочевой пузырь, и на ректум. Все это привело к значительно лучшим результатам лечения рака простаты.
Новые методы облучения, которые применяются в Израиле и других развитых странах принципиально отличаются от лечения от стран бывшего СССР.
Сейчас в постсоветском, в основном применяется метов 3D. Слышится неплохо – трехмерное пространство. Т.е., смысл в чем? Ты рисуешь коробку, и в эту коробку должен дать какую-то дозу облучения, а там уже кто в нее попал, тот попал, что получил, то получил. И в итоге мы сожгли мочевой пузырь – это недержание, это постоянные боли при мочеиспускании, это жжение. Что такое, если мы сожгли прямую кишку? Это проктиты, поносы, боль, недержание. И, я извиняюсь, это мужчины. При таком подходе мы сожгли ему все, что там рядышком, всю мужскую гордость.
У нас сейчас по-другому. Я не рисую какую-то коробку, я говорю: «Вот этой простате я хочу дать 81 грэй», - цифра произвольная, не важно. - «И я хочу, чтобы мочевой пузырь и прямая кишка не получили больше стольких-то процентов от этой дозы». Совсем другой подход! Поэтому то, что мы сегодня делаем в облучении – это фантастика. Это один момент. Второй момент. Раньше как облучали, буквально несколько лет назад? 30 фракций, 40 фракций, т.е., 1,5-2 месяца. Сегодня мы количество фракций уменьшаем, участвуем в таких исследованиях, где 5 фракций, одна фракция. Это вообще фантастика! За один раз дать дозу, облучить и закончить. Это качество жизни, это прекрасный онкологический эффект, сохранение соседних органов. Т.е., каждый день у нас что-то новое.
Это мы говорим о локализованном заболевании. Но сегодня нам есть, что сказать больным и в четвертой стадии, тем у которых есть метастазы. Раньше, если болезнь выходила за пределы простаты, мы лечили только метастазы, немножко облегчали состояние, тихонько-спокойненько, сколько будет, столько будет. А сегодня мы активно вторгаемся, говорим: «Нет, надо источник задушить, потом метастазы точечно облучим». И это дает совершенно другой прогноз и выживаемость. Плюс новые гормональные препараты, новое радиоактивное лечение – Радиум 223, Лютециум. Таких вещей есть мало в каких странах, я говорю даже не о постсоветском пространстве, о Европе, о Западной Европе. Мало в каких странах есть эти препараты и пациент может их получить. У нас большой арсенал техники, большой арсенал препаратов, радиоизотопов, я не говорю уже о диагностике. Я говорю о лечении. Лечение равняется продолжительности жизни.
Если локализовано в простате, то годы-годы-годы. Но даже если болезнь локализована, мы разделяем высокий риск, средний риск, низкий риск и подход у нас соответственный. Где-то мы более агрессивны, где-то добавляем побольше лекарств на ту же дозу облучения, а где-то нам достаточно просто активного наблюдения без лечения, такое у пациента заболевание. Биопсию делаем раз в полгода, и если ничего не меняется, то можно и не лечить. Такое тоже бывает. Поэтому индивидуальный подход, индивидуальный. Что интересно, на более продвинутых стадиях, когда ты уже исчерпал известный арсенал препаратов, есть подбор персональный. Это мутации, это мутации на носительство, на которые есть лекарства. Это иммунотерапия, опять же не всем подряд, а с подбором. Там делаются анализы MSI, если результат этого анализа высокий, нужно дать иммунотерапию, которая тоже доказала свою эффективность. Куча нюансов, в которые мы вникаем и используем. Самое главное, что мы все их используем.
Сегодня такие пациенты живут лучше, живут дольше, чем даже несколько лет раньше.
Я вам скажу на основании исследований, статистики, сегодня у нас пациент с четвертой стадией живет 60 месяцев. Это 5 лет. Люди приезжают с метастазами в кости, «нам сказали полгода». Какие полгода? Есть, есть годы. Я никому еще с раком простаты не сказала «тебе остался год». Есть гораздо больше. Надо только вовремя использовать активные лекарства, активные методы. У меня есть пациенты не только с постсоветского пространства, но и из Западной Европы.
Получить консультацию в Израиле можно на сайте клиники.
Получить консультацию в России можно на сайте.
