«Не в этот раз, так в следующий», – думал я, глядя, как остальные заходят в класс воскресной школы. Кто в наше время ходит в воскресную школу, спросите вы. Разве они еще существуют?
Если обшарпанную комнатку в помещении травмпункта, где сутулый семинарист, с носа которого неизменно свисает капля воды, раз в неделю читает вслух Новый Завет мне и еще трем пациентам кронштадтского детского дома можно так назвать, то, пожалуй, да, существуют.
Мне двенадцать лет, и меня единственного из братии сирот приводит сюда бабушка. Заунывное чтение длится полтора часа, после чего разрешается подойти к блюдцу с сушками ухватить пальцами сколько успеешь, пока не налетели детдомовские. В воскресной школе так нудно, что я обычно сплю, облокотившись о батарею. Но сегодня мне было, что обмозговать.
Вчера был день одной из трех ведьм, и я в который раз трусливо упустил шанс сбежать. Три ведьмы – это три взрослых тетки, с которыми когда-то водила дружбу моя мама. Она умерла, когда мне было семь. Её насмерть сбила машина на дамбе. Я помню ее довольно смутно. Короткие чёрные волосы, громкий смех. И голос, детский, как у девчонки. Этот голос произносит: «Женька!».
После смерти мамы три ее подруги взялись помогать со мной бабушке. Раз в чёрт знает сколько месяцев одна из них приходит к нам и забирает в Питер. С самого детства в эти дни бабушка обряжает меня в белую рубашку с воротом острым как бритва, который больно кусает кожу шеи, и зачем-то говорит:
– Сегодня прилетит одна из трех фей. Веди себя прилично.
От дум меня отрывает яркий свет. Один из детдомовских, доходяга в серой водолазке достал из кармана огромный смартфон и принялся включать и выключать фонарик в лицо другому, пухлому. Толстяк словно от мухи отмахнулся от света, и смартфон полетел на линолеум.
– Гандон! – заорал владелец телефона и бросился на пол, шарить под скамейкой. Семинарист прокашлялся и провёл пальцем по носу. Капля сверкнула и исчезла. Чтение продолжилось. Хлюпик стоял на коленях и разглядывал экран, покрытый паутиной трещин.
У меня никогда не было не то что смартфона, но даже и самого простого мобильника. У бабушки имеется допотопный оранжевый Алькатель. Иногда он долго и протяжно вибрирует в кармане её куртки в прихожей. Я ни разу не видел, чтобы она по нему разговаривала. Бабушка вообще почти не говорит. Она никогда и ничего не рассказывала про маму. От ребят из двора я слышал истории про маму и бабушку. Сначала мама была простой девочкой. Жила с бабушкой и ходила в школу. У нее было голубое платье. Это я слышал от мамы Витька: она знала маму в детстве.
– А потом, – шепотом говорил мне уже сам Витёк, – твоя мама покатилась по наклонной.
Что это значит, Витек объяснить не мог. Я смутно помнил несколько поездок с мамой в лес, когда мы ночевали в палатках, вокруг играла музыка, а меня катал на мотоцикле, прислонив одной рукой к мягкому животу, огромный бородач. Кроме пластикового запаха внутри красной палатки и ощущения иголок на руках от ползания по земле я ничего оттуда не помню. Не помню там и мамы. Один раз, когда я упрашивал его десятый раз рассказать мне одно и тоже, Витек прошептал: «Мама говорит, она стала алкашихой». И со смехом убежал в сирень.
После воскресной школы с сушками на пальцах я выхожу в темноту улицы. Там обычно уже стоит бабушка. Она смотрит на меня немигающим совиным взглядом и разворачивается в сторону дома. Я припускаю следом. Двигаться хочется быстро. После заключения в душной каморке, пропахшей нашатырем, ноги затекают.
Расспрашивать бабушку о маме я боюсь. Мне казалось, что вся ее молчаливая жизнь – результат какого-то давнего нехорошего маминого или моего поступка. Мамы больше нет, и теперь она преследует одну цель – убрать из дома и меня. Я догадался об этом, когда поздно вечером проснулся в кровати от странного бубнежа. В коридоре говорила бабушка. Судя по всему, по телефону. Это было удивительно, поэтому я подошел к двери и стал слушать. Из щели лились обрывки фраз:
"С нового учебного года интернат…Иначе…как цепной псёнок…Разве не показало, что воспитатель из меня никакой…Не удержала…Второго губить…Может, органы…".
Интернат. Я слышал про интернат. Нас пугала интернатом учительница в школе. Она грозила интернатом, когда у кого-нибудь вырисовывалась двойка в четверти. Говорила, что в интернате беспризорники, дедовщина и дети цыган. Я стоял в одних трусах у двери в коридор, чесал ноги и не мог поверить, что бабушка отдаст меня в интернат. На следующий день поделился своими догадками с Витьком. Он посмотрел на меня поверх очков.
– Если честно, я тоже это слышал. Мама папе говорила, что ты у бабушки не задержишься.
В горле стал подниматься скрипучий ёж. Теперь в сирень убежал я. Там я сидел на оградке и разминал в руках фиолетовые крошечные цветки. Увидел вдруг внутри себя маму в куртке такого цвета. Она стояла на асфальте, руки засунуты глубоко в карманы куртки, а я смотрю на нее откуда-то сверху. Из окна?
Тогда-то я и понял: нужно бежать.
И не куда-нибудь, а в большой город. В городе я бывал только в сопровождении ведьм. Почему ведьм, спросите вы – ведь бабушка называла их феями. А видели ли вы когда-нибудь фею, которая дымит, как паровоз? Или ругается почище студентов кулинарного техникума? Именно такими были они.
Последний раз я не смог убежать от самой лучшей из них, от богачки. Не сумел, потому что мне слишком нравится ездить в её тачке. Я стоял на улице, я успел уже даже скрыться из её вида, ноги промокли, а я смотрел на огромный как айсберг белый джип: внутри тепло, в кармашке под окном лежат карамельки, а на переднем сидении матерится в телефон в бархатном халате, расшитом драконами, ведьма-богачка. И мне стало так зябко, так стрёмно.…Вокруг сновали тени серолицых мужиков, в луже под моими сапогами плавала чья-то жвачка. В итоге я сломя голову побежал и впрыгнул на заднее сидение джипа. Ведьма синим ногтем нажала на кнопку, и повезла меня в Кронштадт. У парадной в своей необъятной куртке ждала бабушка. Ведьма сказала ей, что мы были в кино и в кафе. Бабушка кивнула.
Вечером я сидел в своей комнате и размышлял. Сегодня у меня был реальный шанс убежать, и я им не воспользовался.
– Выклянчи у нее айфон! – говорил Витек. – Она же богатая. Знаешь, сколько такая машина стоит?
Я много раз пытался собраться с силами и спросить посмотреть ее телефон, чтобы натолкнуть на этот разговор, но проклятая трусость не давала это сделать. Тем более, у нее всегда было много дел поважнее. Ругаться матом в телефон на подрядчиков и произносить еще кучу непонятных слов. Половину, которую я понимал, из того что она говорила, была матом, остальное будто на другом языке. Витек не мог этого расшифровать. Но именно он придумал, что, если я раздобуду смартфон, в городе смогу продать его, и на вырученные деньги жить в хостеле несколько месяцев. А потом наняться работать подмастерьем, как Оливер Твист и начать новую жизнь. Там, за дамбой.
Об этом полном возможностей задамбовом мире Питера я размышлял все уроки напролет. В раздевалке на физру засиделся со шнурками и не заметил, как все ушли в зал. Когда услышал, что там стучат мячом, побежал на выход, как вдруг в глаз что-то сверкнуло. Я обернулся и увидел, как в куртке кого-то из парней на вешалке мигает вспышкой смартфон: такой режим ставят вместо вибрации. Светлячок. Я подошел к куртке, вынул из кармана смартфон, быстро выключил его и положил на крышу шкафчиков в дальний угол. И ни о чем не думая пошел на урок. На входе в зал встретил кучку девчонок, смешался с ними, и наш поздний приход никто не заметил. После физры зашел в раздевалку и принялся, глядя в пол возиться с портфелем. Краем глаза увидел нетронутую куртку. К моему облегчению, мы с ребятами переоделись и ушли из раздевалки, а она так и осталась на месте. Когда я прошмыгнул туда после следующего урока, в раздевалке никого не было. Исчезла и куртка. Зато смартфон оказался на месте. Я запихнул его под учебники в свой портфель и побежал на следующий урок.
Решил достать его уже в Питере и не вспоминать о том, какой ценой он мне достался.
Если не обдумать что-то, не пустить это к себе в мозги, не назвать это, то оно может пройти как бы незамеченным, а значит, можно считать, этого не было. Согласны?
Поэтому о том, что на дне моего рюкзака лежит чужой смартфон, я не вспоминал до дня визита следующей ведьмы. Это оказалась ведьма-театр. Я называл её так, потому что с самого детства она таскала меня по дурацким кукольным представлениям, в цирк, в филармонию. Во всех этих местах мне было тошно и страшно. Страшно, что громкие визгливые клоуны вытащат на сцену и поднимут на смех, тошно от других детей, обычно много младше, которые хохотали, чавкали, да и от самой ведьмы. Она спрашивала, не хочу ли я сока или бутербродик и тащила в буфет, где пила из пластикового стаканчика, а потом становилась румяная и часто моргала. На обратном пути домой в маршрутке рассказывала одну и ту же историю: как они с мамой в деревне катались на великах, и какое было время поэтическое, пока все не выросли и не поскучнели.
Ведьма-театр повела меня по улице в сторону остановки. Я спросил, что такое «покатилась по наклонной». Она долго моргала, а потом выдала:
– Твоя мать была чрезвычайно творческим человеком. Люди подобные ей часто уязвимы… Никого не слушай. Она была талантливой и яркой. Ты, надеюсь, пойдешь в неё.
Я решил ничего не уточнять. В конце концов, сегодня день побега. Затеряться в толпе и во время антракта и выскочить из театра: вот что я замыслил. К моему удивлению, остановку мы прошли.
– Сегодня идем в ваш театр, – ведьма указательным пальцем поправила очки на носу. – Представляешь, столько лет, а мы с тобой ни разу не были в замечательном театре флота!
Надо ли говорить, понравился ли мне спектакль в тот вечер?
Дома бабушка варила в кастрюле сердце.
Я жевал его и думал. Похоже, она откармливает меня перед интернатом. Там, насколько я понял, жить придется впроголодь.
Ночью я ворочался в кровати и изобрел новый план.
– Бабуль, – спросил я за завтраком, – а когда очередь другой феи?
– Что? – грозно спросила бабушка.
– Когда приедет фея? Меня возьмет? У нас в школе скоро конкурс один, хочу для него с ней кое- что подготовить. Модель подлодки.
Бабушка уставилась на меня как на гуманоида. Потом ушла в свою комнату. Я доел свою кашу и стал одеваться в прихожей. Когда я уже стоял в дверях, бабушка выглянула сказала:
– Приедет в эти выходные.
В пятницу ночью я снова собрал всё необходимое: теплые носки, фонарик, школьный дневник и единственную фотографию мамы, для документов. С нее она смотрела как зомби. А утром в субботу во дворе меня уже ждала девятка худшей из ведьм, ведьмы– домоседа. Я залез на продавленное и вечно мокрое заднее сиденье и поздоровался.
– Здорово! – бросила ведьма-домосед и выпустила облако дыма в окно. У нее была короткая стрижка, серые волосы и огромный нос. По правде говоря, она напоминала школьного вахтера, а не тётеньку.
Выехали на дамбу. Именно здесь пять лет назад машина насмерть сбила мою маму. Она шла с рыбалки с приятелем и угодила под колеса. Я никогда не был здесь на рыбалке. И вообще на рыбалке.
– А сюда можно ходить на рыбалку? – спросил я ведьму.
– Что?
– Где тут рыбаки? – с этой ведьмой я обычно был смелее, чем с другими.
– Рыбаки? – переспросила она. – Нет тут.…А, ты имеешь ввиду, – она переключила рычаг передач и внимательно посмотрела на меня в зеркало заднего вида. – Иногда по бокам дамбы люди ловят рыбу. Но сейчас холодно. Никого нет.
Больше мы не говорили. Ведьма-домосед всегда привозила меня в точно такой же двор как у нас в Кронштадте. Вела в квартиру. Там было три комнаты, ужасно воняло табаком и кошками. В моем распоряжении была маленькая комната, компьютер и телевизор с кучей дивиди. Я играл в игры, смотрел мультики или просто спал на диване. Периодически она, переодетая в тельняшку, приносила мне борщ или котлеты с пюре. Два дня в заточении её квартиры. Никаких лишних разговоров.
Мотать я решил прямо из двора. Из квартиры потом не получится, я не знаю, как открывать дверь: она все увидит и никуда меня не отпустит. А потом узнает бабушка, и я в два счета окажусь в интернате. Домосед долго парковалась с сигаретой в зубах.
– Давайте выйду, подрегулирую? – предложил я. Несколько раз богачка просила меня так делать.
– Валяй, – ответила она.
Я открыл дверь и вместе с рюкзаком выскользнул на улицу. Отошел из света фар, сделал два шага по направлению к стене ближайшего дома и побежал во всю прыть. Так быстро я не бегал еще никогда. Сколько бежал, не знаю. Но когда остановился, забежав в арку, то чуть не выплюнул все внутренности. Погони не было. Я долго дышал в темноте, прижав ладони к щекам.
Выглянул из арки. Вокруг шумел большой проспект, а домоседа нигде не было видно. Я пошел направо. Спросил у проходящей старушки, где метро, и двинулся в его направлении. В кармане у меня был найденный еще сто лет назад в ковре жетон. Я знал, что ехать надо на Гостиный двор: там можно найти место, где продать смартфон, а потом узнать, где хостел. Переночевать и завтра же начать искать работу. Еще я решил записаться на секцию единоборств.
В метро я случайно сел не на ту ветку, точнее, поехал не в ту сторону. И понял это, уже когда оказался на платформе конечной, в Девяткино. Поток людей вынес меня на улицу. Я понял, что обратно без нового жетона не зайти. Вышел со станции. И вдруг увидел огромную вывеску «Ломбард». Там могли купить смартфон.
Стал рыться в рюкзаке в его поисках. К моему ужасу отделение на дне оказалось пустым. Как же так? Я вытряхнул на скамейку всё содержимое своего рюкзака. Смартфона не было. Словно у меня отобрали его также легко, как и дали. Непонятно кто и как. Я собрал пожитки и потащился в сторону огромного торгового центра. В такие обычно водила меня богачка. Для отмазки перед самим собой подошел в пару кафешек и спросил, не нужны ли им работники. В одном сказали, что не нужны, а в другом спросили сколько мне лет. Что ж, я хотя бы попытался. Я сел на край мраморного фонтана посреди центра. В магазинах один за другим гас свет. В конце концов, ко мне подошел охранник с лохматыми бровями и стал гнать на улицу.
Я вышел на дорогу и побрел вдоль ларьков с шавермой. В голове крутилось: