— Ну что, Рома, поработаем вместе? — Игорь смотрит на нового охранника со всегдашней открытой улыбкой. Не обозначавшей ровно ничего, кроме «лицо с улыбкой». Как маска, ее Рома помнит еще со школы.
Удачливость Игоря Перелетова настолько сама собой разумелась, что он даже зависти не вызывал, только восторг и обожание. Бывают же такие везунчики! Небрежно на первый взгляд одет, ведет себя свободно. Игорь — предмет для подражания, да, но завидовать смысла нет. Элита! Вдобавок, как бы ситуация ни складывалась, Игорь выходил сухим из воды.
Одноклассники, кроме этого — ничего общего у них не было. По-простецки белобрысый Гусев, (стриженый под машинку по велению отца, шофера-дальнобойщика), нос картошкой плохо сочетается с общей угрюмостью. Отсиживался на задней парте и наблюдал исподтишка, как Игорь и Глаша переглядывались и обменивались записочками.
Игорь рисовал что-то на клочке бумаги, передавал ей, первая красавица класса сидела на парте через ряд и наискосок — поблизости, так что они перебрасывались цидулками без труда — после чего Глашино ухо розовело и она то ли смущалась, то ли смеялась, Роме не разглядеть.
Глаша, с гордостью отправляющаяся домой после уроков в сопровождении великолепного Игоря, тоже их объединяла в какой-то степени. Как Роме нравилась гордячка Соловьянова с ее нежно белеющими щечками, с темными локонами, рассыпающимися рыболовной сетью по плечам! Почему рыболовная сеть мерещилась, Рома не задумывался, неподобающее сравнение, но пришло однажды в голову, когда любовался украдкой. Впрочем, он постоянно ею любовался и всегда украдкой, считая, что со стороны его увлеченное разглядывание незаметно никому.
Рома думал о ней часто, понимая, что не отважится подойти, не по Сеньке шапка. На увальня Рому гордая Глафира внимания не обращала. Смотрела сквозь него, не видя. А Игорь… Игорь был ее героем, это в школе знали все. Парой шли они по центральной улице задрипанного городка (размашистое строительство, затеянное перелетовским комбинатом в основном происходило на окраине, центр считался благополучным) — юные, сильные и прекрасные, так не похожие на других обитателей Курепина. Особенные.
Им принадлежал мир, было понятно любому. У них все получится. Рома, держась на приличном расстоянии, шел за ними некоторое время, потом с неохотой сворачивал к обшарпанной хрущевке, где такая же угрюмая, как он сам, замордованная бытом мать ждала к обеду. Работа на заводе у нее сменная, Лидия Гусева старалась присутствовать при его появлении, за подростком-сыном нужен глаз да глаз. Но к Ромке и придраться невозможно. Лида говорила с ним грубовато и без телячьих нежностей обходилась, но сыном довольна. Если не дома — то в секции по боксу, тренируется. «Я тебя, мать, защитить всегда смогу, не боись»! Отец мог и подзатыльник влепить: «Без тебя защитники есть, сопляк». А на отца родного руку поднимать нельзя, хотя чесались обе — успокоить дальнобойщика, который и дома-то появлялся редко.
Рома с облегчением вздохнул, когда после школы пришла повестка, почти сразу же после вручения аттестата, он же переросток. Можно от родительских скандалов передохнуть. Ушел в армию с радостью, и солдатские будни освещались во много раз приукрашенным воспоминанием — Он и Она, держась за руки, идут мимо серых домов, и потертые дома преображаются, когда эти двое проходят. Игорь и Глафира. От них как свет особый идет. Любому понятно, что они здесь ненадолго. Их ждет другая, далекая и красивая жизнь.
Медкомиссию Гусев прошел на ура, психически и физически настолько здоров, что доктора смотрели на него не просто с уважением, Рома впервые столкнулся с фактом, что он может вызывать восторг. Его зачислили в особое подразделение воздушно-десантных войск, где обучали боевым искусствам.
Муштруемый 24 часа в сутки (побудка спозаранку — и сержант с секундомером стоит, считает, сколько времени у солдата уходит на подготовку) Рома так и не узнал о том, что после школы Глафира забеременела, а Игорь ее бросил. И тут же уехал в Москву, ни с кем в Курёпине не попрощавшись.
Перекресток
Что бы ни происходило — Игорь улыбался. Широко, светло, открыто. Никто не умел так улыбаться. Улыбка одновременно привлекала к нему, и держала на расстоянии тех, кто чрезмерно приближался. Улыбка заведомого превосходства — что, впрочем не выпячивалось, но прочитывалось легко.
Гибкий Игореша, гуттаперчевый и текучий, на самом деле был постоянно перепуган. Извивающееся, то робкое, то победительное выражение лица, бодрая готовность сменить его на соответствующее данному моменту, готовность настолько органичная и искренняя, что он и усилий не тратил на трансформации.
Улыбкой заслонялся от непогоды, от солнца и тени, от вечной боязни сорваться вниз, от неуверенности в себе, глубоко скрываемой.
Сын важного человека! — это как клеймо, если вдуматься. Татуировка на шее: мой отец Родион Перелетов, начальник строительного комбината!
Вся правда на шее не поместится, конечно: босс, работавший в Москве, оскандалившийся и отправленный в глухую провинцию, а там и страна разваливаться начала, но связи остались. Кое-какие.
Мать — несостоявшаяся актриса Лариса, с отрочества Игорь выучил наизусть: она великая актриса, оставившая сцену из-за отца. В Москве мама работала в ТЮЗ-е какое-то время, потом, после переезда в Курёпин, несколько месяцев вела драматический кружок при Клубе Железнодорожников. Встречи с юными дарованиями ее раздражали, просветительская деятельность постепенно прекратилась, и Лариса мучительно осваивалась с ролью домохозяйки.
Игорь постоянно слышал:
Родион, я посвятила тебе жизнь, я оставила карьеру ради тебя.
— Да какую карьеру ты оставила, Лара? Пионеров играть и Снегурочку на детских утренниках? Ты мое счастье, вот и давай вместе мою карьеру поддерживать. Что-то здесь случится — тогда и правда пиз.ец. А нам еще Игоря на ноги ставить. Он вишь гордый какой, счастливчик!
— Родя, тут без вариантов, прошу тебя. Только МГИМО! Думай, кто там у тебя еще в наличии остался, чтобы сын поступил без проволочек. Будет дипломатом
— Уедет в Эфиопию, и вот оно счастье. — Привычно продолжал Родион Михайлович. Насчет Москвы не возражаю, поедет. Насчет дипломата — ты же не в образе, Ларочка. Выйди из него. Экономический факультет пусть заканчивает.
— В МГИМО тоже есть экономический! — привычно вопила Лара в ответ, Игорь к родительским перепалкам привык давно.
В его детскую память переезд из столицы врезался крепко. Ни с того ни с сего — прощайте друзья и товарищи, мы срочно меняем местожительство. Школа там элитная, без сантиментов, друзья-товарищи прекрасно осведомлены, что строительный босс Перелетов попросту вылетел из числа уважаемых руководством лиц прямиком в заштатный Курепин.
Налаживать цикл работ, отстраивать город. Спасибо, что вовсе не выгнали, могли ведь и попросту уволить. И ни в чем ведь не провинился, чист; ну облажался разок, не проследил лично, на стройке громыхнуло.
Жертвы были, никуда не денешься — двое парней от взрыва с лесов сорвались, а там двенадцатиэтажка возводилась. На любой стройке свои секреты, один материал другим заменяется, ворох разноречивых указаний, в результате путаница с обозначениями на пакетах вышла. По ходу пьесы выяснилось многое, каша такая заварилась, что лучше не вспоминать. Игорь только обрывки телефонных разговоров помнит, когда по утрам звонили отцу и распекали, а тот, раскрасневшийся от стыда, произносил невнятные фразы в свое оправдание. Мямлил.
Потом стихло, семья из трех человек быстро собралась и уехала. Отправили Родиона Михайловича от греха подальше в Курёпин, Игорь сначала и название города выговорить не мог. Смешно. Но и славно в то же самое время, надзора никакого, покой и воля, а жизнь у семьи знатного строителя — та же Эфиопия.
В Москве отец был 839-й по счету начальник, а тут почет и уважение, в королевских покоях живут. Домработница Поленька при них круглосуточно, для нее отдельный закуток предусмотрен. Внимательная, целый день тихой пчелкой копошится, в квартире ни пылинки. Окружающие понять не могут, что привело Родиона Михайловича в тихий городок, и чем же он, руководя особыми проектами по приведению местечка в надлежащий вид, занимается. Поэтому относились к вновь прибывшей семье с почтением и каждый житель Курепина крепко верил: это особенные люди, не им, сиволапым, чета.
Верил и Рома Гусев, по счастливому совпадению ставший одноклассником великолепного Игоря Перелетова. И каждый жест нового ученика воспринимал с восторгом и обожанием. С трепетом. Вот он, рыцарь без страха и упрека и объект для подражания. Таким, как он, никогда не стану, но есть на кого равняться, — так думал Роман тогда. Да он и сейчас так думает, Игорь — его идеал.
Загадочный, слова в простоте не скажет, и ухмылка эта с лица не сходит. Смотрит на тебя и будто что-то еще видит, другим незаметное, да и тебе самому неведомое.
Рома в сутолоке своих солдатских перемещений на какое-то время потерял Игоря из виду. Знал, что тот в МГУ поступил, на экономический факультет, что отец ему наметил. Про себя подумал — вот, станет большим человеком, он ведь умнющий, хитрющий! А в моей судьбе звезд с неба не предвидится — не упадут и не ухвачу. Но Игорь Перелетов, везунчик, олицетворял для него мечту. Все возможно, если плевать на окружающих и двигаться сообразно намеченному плану. Это людей пугает, отталкивает — и одновременно привлекает, они как магнитом притягиваются. Рома в это крепко поверил. У Игоря смекалка, отцовские связи, блестящая карьера впереди. А у Ромы сила в мышцах, умение любой удар отбить. В армейском рукопашном бое он так понаторел, показывал невообразимые результаты, считался непобедимым и острота реакции его стала легендой в полку.
На него обратили внимание, однажды весенним утром полковник Гаврилов вызвал рядового Романа Гусева к себе, повелительным жестом указал на стул: садись, солдат. И без долгих подготовительных речей огорошил Рому новостью: в полк пришла разнарядка направить подающих особые надежды в Военно-космическую академию имени Можайского.
— Товарищ полковник, да я ведь ничего в ракетах не смыслю! — пробормотал Рома, окончательно обалдев: при чем тут Можайка, недоговоренности какие-то… но каждый на его месте от радости бы запрыгал. Рома о своих интеллектуальных способностях не очень высокого мнения, он ведь тупое орудие физического превосходства над любым соперником, и все.
— А тебе с ракетами, хоть и получишь инженерную специальность, сталкиваться не придется. Там команда формируется, нужно честь академии на соревнованиях отстаивать. А лучше тебя, Роман, никого у нас нет. Академия будет тобой гордиться. И Питер опять же, город моей молодости. Я на тебя смотрю и радости не скрываю. Меня напоминаешь. Вот и применяй силу свою и навыки, отстаивая академические достижения в армейском рукопашном бое. Там не одни спецы, там и бойцы нужны. В спецпрограмме защиты общественного спокойствия первым пунктом идет: антитерростическая группа на случай форсмажорных обстоятельств. Доверяем тебе, создавай!
Ты вот с моё поживешь, тогда поймешь, что не так все просто, разные позиции должны быть охвачены. Так что отправляйся в Академию, у тебя целевое назначение. Чем будешь заниматься — скажут. В армии таких как ты по пальцам можно пересчитать, орел! А сложится — никто ведь будущего не знает — еще и в космос полетишь. Интеллектуалов хлипких охранять. Сила и ум — они как серп и молот соединяться должны. А сколько бойцов для такого соединения понадобится — не твоя забота, личные дела поступают отовсюду. Главное — мощь наших достижений и защита от недремлющего врага!
В Академию его приняли без экзаменов. То есть он только являлся в необходимое время, получал запись в экзаменационном листе, потом увидел свое имя в списке принятых на факультет радиолокационных систем, специальность — инженер-радиотехник ракет. Факультет руководителей этих самых систем готовит, выпускникам звание лейтенанта присваивается. Учиться Роме нравилось, он не верил своему счастью. Пять лет пролетело — не заметил.
Лекции заканчивались — он тренировался, ездил на соревнования, укладывал соперника на лопатки, получал очередную награду — и переходил на следующий курс. Даже группа поддержки у него была, за Гусева болели не только студенты, но и преподаватели. Cледили можайцы за его успехами с неослабевающим интересом. Шутка ли, победитель Всероссийских соревнований воздушно-космических сил по армейскому рукопашному бое. Чемпион!
Начальник академии даже вызывал его к себе, что взволновало Рому необычайно. Оказалось, руководством принято решение выделить Гусеву, как особо ценному курсанту, служебную квартиру в Гатчине.
— Скоро выпускником станешь. Хотим тебя оставить при академии, продолжишь свои выступления. Терять тебя не хотим. Работу выделим достойную: на кафедре повышения квалификации курсантов тренировать. Будет у тебя свой взвод, приказ о присвоении звания старшего лейтенанта подписан. Негоже тебе в общежитии жить. Поэтому служебную квартиру обеспечим, все необходимое получишь. Ты парень скромный, проявил себя как человек, которому можно верить. А это самое ценное качество в наши дни. Последняя победа твоя была фантастической. Того гляди, сманят тебя в ОМОН, может быть это и хорошее для тебя будущее, но с нами тебе лучше будет, поверь. Нестандартно, ярко и самобытно. В общем, мой заместитель снабдит тебя информацией, иди, он в кабинете ждет. Если вопросы возникнут — обращайся, всегда приму.
Роман Гусев вначале застыл, потрясенный, но откозырял по уставу.
А через некоторое время вышел из кабинета заместителя, не помня себя от радости. Квартирой дело не ограничилось, ему еще и ключи от новенького джипа вручили! Понимая, что силовая гордость академии Роман Гусев не пешком должен каждый день на службу добираться. Плюс десятидневный отпуск для освоения полученных благ. Обстановка в служебной квартире — диван раскладной, шкаф, холодильник и телевизор — прилагалась. Скромно пока. Остальное со временем приобретешь, мы тебе, Роман, кредит выделяем. Ты за нами как за каменной стеной, понял теперь? Благоустраивайся, действуй!
И тут Рома ощутил странный какой-то свист в области живота. По уставу попрощался, но беспокойство не оставляло. Раньше он и думать не мог о таком везении — машина и квартира от академии! В награду за удаль молодецкую и чтобы не утек. Теперь, когда поперло так — тревожно ему и не по себе. С чего бы это?
Он в общем-то понимал, отчего беспокоится. Предлагают ему бежать по накатанной дорожке, жить, ни о чем не задумываясь — и на годы вперед никаких изменений. Захлопнул Роман дверцу новенького джипа Nissan, посетил свою квартиру. Диван, обои, не он первый располагается.
Понятное дело, на короткий поводок его садят. «Так может, это и хорошо?» — запилил осторожную песенку внутренний голос. До того момента Рома и слыхом не слыхивал, что голос такой в нем звучать может.
Вон как теперь распелся, и пластинка меняется:
«Ты же сколько лет выполняешь задания, ответственно выполняешь. А свои желания, мысли у тебя есть? Интересы, в конце концов. Или только руками махать да подножки противнику подставлять способен?»
И не заткнешь этот голос тревожный.
Десять дней на благоустройство, говорите? Сел Рома в автомобиль, задаром выделенный, и помчался, неожиданно для себя, в Москву. Как долго блуждал он по сети, вылавливая сообщения об Игоре! И как зачарованный картинки рассматривал, если попадались. Свадьба, квартира, он банкир теперь, офисное здание в тихом переулке…
Да и Роме есть чем похвастаться. Не сравнить, конечно, но без мечтаний соединиться когда-то с Великолепным, как Рома про себя Игоря называл, никаких результатов бы не добился. Ведь нужно стремиться к чему-то!
Рома стремился к Игорю поближе, это заветная цель. Вот и сейчас он превышает дозволенную скорость, он летит на крыльях радостных перемен — к Игорю! А вдруг увидятся после стольких лет! Как часто в тот момент, когда лед трогается в нужную сторону, хочется одним прыжком через реку жизни перескочить — и еще, еще улучшить радостные события! Чтобы счастье черпать ковшом, раз уж поперло!..
Игорь Перелетов студент способный, но ленивый, — как рапортовали его отцу. — И девушек меняет чуть ли не каждый день.
Насчет девушек Родион Михайлович не расстраивался, пусть сын настоящим мужчиной станет. Пусть не раскисает от женских хитростей, окольцует оторва какая-нибудь, потом вся жизнь насмарку. Во время кратких наездов в столицу они встречались в хорошем ресторане, ужинали. Возможно, благодаря отцу Игорь так беспечно относился к деньгам, — отказа нет, квартиру ему снимают, не на улице же с птичками общаться. За все — спасибо папе, они с ним общий язык находят. Отец умеет и настоящим джентльменом представиться, и взбучку задать при необходимости. И с таким махровым словарным запасом нецензурщины, что держись!
Игорь его уважал. Но как барьер между ними, будто отец крут и всегда будет таким, а Игорь только пыжится. Хочет казаться сильным, да нет уверенности. А изображение силы характера, не подпертое изнутри никакими балками истинной мощи, приводит к неврозу. Как всем известно.
Игорь потому и гуттаперчевым рос, это отца бесило. Нет характера у сына, нету! — жаловался он бухгалтерше Маше, здоровенной женщине, будто олицетворявшей красу российскую, сочную мощь. — Да придет к нему характер, он же твой сын! Пообтешется, натешится — и возмужает, дай ему время, не торопись! — Маша ему в ответ. Маша умная, во что Родион Михайлович свято верил. Она в Курепине на вновь открытом заводе по производству бетономешалок Родиону все проблемы закрывала, сообразительная и преданная. Родион мог на нее положиться. И предприятие поднимали вместе, с нуля. Что ни шаг — засада.
Связи связями, друзья чем могли помогли, но Перелетов-старший легко не сдается. Канючить, просить — не его калибр. Он знал, что делает, а самое главное, Родион всегда умел поймать нужный момент, и мнения своего не менял. «Маша, ведь как были разбросаны в Советском Союзе этапы производства, спецом это делали. Невидимые крепы, понадежней идеологических. Гайка в Казахстане производится, а деталь к той гайке — в Молдавии. Потом из разных концов страны слетаются составные части кубика-рубика, машины в целом. Почему теперь не производится ничего? Разорвалась цепочка с распадом Союза. Независимые и нищие все, технику неоткуда взять, схема нарушена. Мне вот для строительства бетономешалки нужны. Ты знаешь, откуда их к нам завозят?.. То-то и оно.
А я хочу здесь, в Курёпине завод открыть. И заказчик прибежит, вот увидишь! Я же ему готовый продукт отгружу и доставлю. А не гайку непонятно для чего и куда ее лепить. Весь процесс — от начала до конца — сосредоточим в одном месте. Мне это и для здоровья душевного необходимо. Больно думать о том, что вначале мудрые головы рассредоточили производство так, чтобы все друг от друга зависели. Дружили и часто общались. А потом мудрые те головы сложили в неравной борьбе — читай, кто в могиле теперь, кто в олигархи вышел, кто и вовсе на Запад сбежал. И пшик. Нету нашей отечественной бетономешалки. А я хочу, чтоб была, мне так спокойней дальше жить.
Запустили наконец производство, Родион Перелетов счастливый ходил.
Успешный проект, он ни в чем не ошибся, сработало! Маша налюбоваться не могла на него — такие мужчины только в кино бывают! Лицо аристократа, пальцы длинные, Маша на свои руки смотреть стеснялась при нем: ногти широченные, никакой породы. А Родион и благороден, и прост! На Машу смотрит, и душу ее как книгу читает! Обмерла, когда сжал в объятиях в первый раз. Смятение, волнение, раскраснелась Мария Григорьевна алым маком, но и присмирела в тот же момент. Редкие нежности у них были, но связь неразрывная. Влюблена как кошка, и если тронет Родион ее по-особенному, только он так умеет — она о себе забывала вмиг. Небывалый он, счастье мое недозволенное Родион Михайлович! Несбыточное. И что он в ней нашел?..
Игорь кое-как закончил университет, знания необходимые получены.
Способный он парень, науки по верхам, но схватывает на лету. Главное запомнил. Выучил. Что будущее выплывает из задушевных бесед, сдобренных марочным коньяком, добротным виски, хорошо выдержанными винами из особых коллекций, и изысканными блюдами, сопровождающими беседу с нужными и важными людьми.
Игорь свой парень, происходит из надежной семьи, реагирует на сказанные слова правильно и должным образом. Нет, он не женился ни на одной из лично проверенных им студенток. Ни одной посетительнице громких выставок не дался, с либеральными поэтессами не застрял, с патриотическими настроенными тургеневскими девушками не расслабился. Ни разу.
Его супругой стала Анна Крестовская, дочь председателя правления банка «Контакт». С отцом ее Игорь был знаком шапочно, очаровать акулу отечественного бизнеса не удалось, зато вызвал беспрекословный восторг у Анны, единственной дочери акулы.
Бинго! Анне обещали счастливую судьбу, а счастье для нее звалось «Игорь». С ним она чувствовала себя женщиной, мечты которой сбылись. Папаше Крестовскому ничего не оставалось, как выделить молодым квартиру в центре города, дачу-усадьбу в тихом подмосковном поселке и две машины. И непременно трудоустроить Игоря, о чем любящему родителю каждый вечер по телефону напевала Анна.
«Ты же хочешь, чтобы я была счастлива, папа?».
Крестовский хотел, но умение оценивать людей мгновенно выдало отрицательный результат. Парень ее не любит. Парень, видимо, любит наш банк. И для счастья дочери босса «Контакт» должен изыскать местечко, которое Анну удовлетворит. Но тут двойная проблема. Анна ведь, как мыслится, не просто удачно замужем, но и должность мужа соответствует требуемым стандартам, как довесок к подаренным на свадьбу бриллиантам. Довесок, оттеняющий блеск и сияние, м-да. Неожиданная проблема у «Контакта», но решим. Крестовский обещал Игорю скорое решение вопроса, а сам думал, думал.
И придумал, наконец, самому понравилось. Игорь станет первым помощником консультанта по контролю над активами. Консультант этот — должность с красивым названием, отправленный на пенсию бывший начальник отдела по связям с общественностью Горемыкин никакой ответственности не несет. На работу ходит, чтобы чем-то заняться в течение дня, от дел его практически отстранили. А советы часто дает дельные, профессионализм не пропьешь. В частном порядке к нему обращаются многие, так что польза для зятя просматривается. И приглядеться к нему можно не спеша. Кабинет отдельный соорудим, табличку привертим на двери, пусть общается с ветераном и ума-разума набирается, Горемыкин лишнего не сообщит, человек проверенный. И Аннушка моя довольна будет, я ей в лучшем виде новое назначение Игоря распишу. Перелетовы, мать твою, фамилию тоже выискала! Эх, будь моя воля…
Впрочем, никакой воли у легендарного Владислава Крестовского, когда речь заходила о дочери, не было. Более всего в жизни он боялся ее разочаровать. Слабость, которую он допускал, — и, пожалуй, единственная слабость.
Игорь Перелетов в своем новеньком кабинете, здание головного офиса в одном из тишайших московских переулков пряталось, освоился быстро. И с Петром Аркадьевичем Горемыкиным общий язык нашел, тот за шахматной доской часами просиживал, гроссмейстерские партии анализировал. А Игорь неплохо разбирался в дебютах, мог порассуждать о плюсах и минусах сицилианской защиты, вызубрил наизусть комбинации Алехина. Без особых затруднений в доверие вошел.
И Петр Аркадьевич, вдоволь наговорившись о ферзевых гамбитах, переходил к воспоминаниям. Уж если появился у него не просто слушатель, а ученик — есть, что порассказать. Игорь впитывал. Через месяц он уже знал, откуда на самом деле поступают инвестиции и почему; как переводить активы в офшоры; как черные деньги превращать в белые; как добываются тендеры и куда потом деваются основные средства. Многое из того, что ему поведал Горемыкин, он понаслышке знал, но как на практике деньги выводятся из налогов, понял только сейчас. Работающие схемы потрясли его своей доступностью и простотой.
"Главное — ничего не бойся, Игорь! Осторожность никогда не мешает, и просчет ситуации на много ходов вперед! — мы для чего над шахматами сиживали с тобой? Тренировка мозгов отменная! Да, бизнес у нас на грани определения «преступный», но расследования по этим вопросам, даже если ситуация так складывается, обычно заканчиваются арестом ретивого следователя или прекращением дела. Владик наш большой специалист в таких вопросах, проблемы решает. А учился у кого? Да вот так же как ты, у меня!"
И не боялся Владислав Александрович, что по краю ходит, сорваться не страшился? — задал свой главный вопрос Игорь. Его самого опасность финансовых махинаций пугала. — Ветер переменится, придут другие люди вместо уже прикормленных — и что тогда?
— Ты знаешь, мой юный друг, бизнес есть бизнес. Либо дома сиди и телевизор рассматривай, либо рискуй по полной, если в дело ввязался. Развитие, расширение поля деятельности банка — это главное, помни! Опасно не действие, каким бы оно рискованным ни было, опасно бездействие. Застрял на каком-то этапе — все, пиши пропало, завтра придут и безо всякой перемены ветра заберут тебя куда следует. Со ступеньки на ступеньку резво перепрыгивай, тогда лестница не закончится никогда. Решения принимай молниеносно. Всех рисков не просчитаешь, ты чувствуешь, что пора сделать ход — не раздумывай, делай!
Пока экспансия твоего предприятия неостановима, ты непобедим. Придумывай новые схемы, затевай проекты, ищи партнеров за рубежом — постоянно ищи и находи. Пусть вкладывают деньги в долгосрочные программы. Обещай золотые горы, по ходу пьесы разберешься, увидишь следующий ход. И сделаешь. В общем, быть банкиром и гроссмейстером это приблизительно одно и то же. Знаешь ведь, что во время важных партий часы стоят? Время на размышление ограничено, кто быстрее соображает, тот всегда на полшага ближе к выигрышу.
— Кто быстрее правильно соображает, вы хотите сказать?
— Да кто знает наверняка, что правильно? Атаковать, давить энергией, пугать противника загадочностью своих действий и ни на секунду не терять вдумчивости во взгляде и уверенности в себе. Пусть показушной уверенности, не важно. Уверенные выигрывают.
— А неуверенные? — Игорь практически исповедовался ветерану финансового фронта. Внутренняя сумятица и нерешительность его мучила, он не считал себя сильным игроком.
— А ты блефуй! Блеф — это целая философия банковской премудрости. Выйдешь из кабинета, оглянись по сторонам. На выражение лиц смотри и запоминай. Мимо люди снуют, деловитые и озабоченные, энергично долдонящие что-то по телефонам, они бубнят, спешат. Помни, Игорь — они блефуют! Им страшно, но они олицетворение уверенности в себе! А босс наш, Владик?! Олицетворение блефа, король! Уж какие он аферы проворачивал успешно! один я знаю, вместе партии придумывали, за другим столом я тогда сиживал, но вместе с Владиком и тет-а-тет.
Ты же специалист, Игорь, университет закончил, много премудрости в тебе. Теперь забудь, с чистого листа начни. Читай биографии российских бизнесменов, истории западных воротил. На семье Ротшильдов советую особо внимание задержать. Вот она, с блеском освоенная наука блефа! И никаких эмоций, только правильные и вовремя, отметь, сделанные ходы. В результате — клан Ротшильдов исподтишка управляет миром уже не одно столетие. Не первое, в смысле.
Изучи, обдумай. Пока время есть — домашнюю работу выполни. А применять полученные знания на поле начнешь. Ты смышленый, по глазам вижу, у тебя получится. В «Контакте» тебе вряд ли расти дадут, Владик ставки на зятя не делает, дочь обожает, вот и пристроил тебя со мной в шахматы играть. Ну, так я тебя тут обучу потихоньку, ты молод, собой хорош, амбиции вон какие мощные, по глазам вижу. Здесь не приживешься. Но поверь, примененние наукам найдется, не торопись. Ты не готов пока, спешка неуместна.
— Понимаю, — улыбнулся Игорь, продемонстрировав свой главный козырь: умение обаять собеседника. — Спешка нужна только при ловле блох.
— Банальности особо не зубри, улыбка твоя и мне приелась, а подчиненные будущие вовсе взбесятся. Найди приличное выражение лица, вдумчивое. Отрепетируй. И упаси тебя Бог затертые фразы вслух произносить. Загадочным будь. Понял?
Петр Аркадьевич замолчал. В крайней усталости откинулся в кресле, будто уснул. Аудиенция закончена.
Игорю ничего не оставалось как подняться и на цыпочках выйти, неслышно закрыв за собой дверь. А крутой мужик Горемыкин! — в голове пронеслось неожиданное, поначалу Игорь к нему насмешливо относился.
Королева бензоколонки
С какого-то времени Глафире стали говорить, что у нее замечательная семья. Муж, сын достаток в доме и сама красавица. Ну, о красавице слышать она привыкла, не удивительно, как жужжание пчел над ухом, правда, пчел пытаешься отогнать. Да и разговоры о красоте она пресекала. И Роме тогда, в его гатчинской квартире, после суматошного оформления брака, забавное было время, — успела сказать, что есть у нее условие: в Курёпин она не вернется. И в Питере жить не собирается, чувствует себя как на затянувшейся экскурсии. Вот сделай так, чтобы мы в Томогорске поселились, я там и университет, наконец, закончу, и вообще это мой город: спокойно и простор.
Рома слова ее воспринял с неожиданным воодушевлением, не закручинился вовсе. И глаза у него заблестели, с жаром заговорил, что нет проблем, Глашенька! — и снова о любви. Смотрел не нее минуту-другую, всегда с удивлением, и обниматься тут же лез. Она не возражала, все-таки муж. Опора у нее появилась, это же надо такому случиться!
Закрутилось, завертелось, как в сказке. В смежной комнатенке Венька спал, а у них любовь нон-стоп, ночи напролет. И злость, накопленная за годы, улетучивалась, остервенелость ее покидала. Наконец-то можно выдохнуть, не думать о пропащей жизни своей. Не пропала. Жена и мать. Вот так.
Когда Игорь уехал, вот просто уехал без прощанья, ничего особенного не случилось с ним, и она знала, почему не появился с объяснениями. Ведь недаром она его называла милым другом, не только из-за только что прочитанного залпом мопассановского романа, но и потому, что он и вправду миловаться любил. От близости ее воротило иногда, может, не повзрослела толком, когда закрутилось у них. Для нее всерьез, для него — юношеское приключение. Шашни с сенной девкой. Игра в крутого парня, не более. И трахались как-то скрытно, урывками. Десятый класс, едва шестнадцать лет, но нахлынуло это первое и непонятное, как волной накрыло. Глафиру накрыло волной «девятый вал», а Игорю что, просто игра, как он потом ей признался. Может и раздумывал поначалу, но к моменту, когда она о беременности сказала, — он уже во всем разобрался.
Как она счастлива была, все у нее поперек правил, особенное! Любимый парень, ребенок у них родится, и пусть говорят, что вздумается. Она не такая как все, ей можно и в шестнадцать лет, а что?
А ничего, — Игорь ее на место поставил. У нас с тобой жизнь впереди. У тебя своя — у меня своя, нам не по дороге. Предложил денег на аборт, она не взяла и разговаривать с ним перестала. Окаменела. Выбор у нее был, конечно. Кинуться в ноги, к родителям его прибежать, упрашивать. Выпросить что-то, возможно. Но нет. Он отстранился и не являлся больше, и она в свои душевные переживания никого не посвящала. Сдала выпускные экзамены, благо, срок еще маленький, никто не заподозрил. И дома заперлась безвыходно. К телефону не подходила и на бал школьный не пришла.
Забудьте о Глафире Соловьяновой, нет у меня в числе знакомых никого.
Замкнулась в оцепенелом ожидании, запретила себе даже думать об Игоре. Читала, читала книги, почти не вставая с дивана в гостиной, благо, мама Вера Сергеевна в библиотеке работает. Приносила ей русскую классику и велела потом содержание романов пересказать.
— Книги тебя, Глашенька, и к рождению ребенка подготовят, и жизнь понимать научат.
Мама неслышно открывала дверь в комнату Глафиры, и подолгу смотрела на дочку. Тихо. Иногда сидела с ней рядом, и тогда они говорили, говорили… И как ребеночка будут растить вместе, и какие заранее вещи ему купить. Или ей.
Родился у Глафиры крепенький и здоровый мальчик. Вера Сергеевна призналась, что имя ему давно придумала. Вениамин Каверин ее любимый писатель, особенно «Два капитана» запомнились. Ты читала, Глаша? Она читала, пусть будет Веня, я согласна, имя красивое. И девиз в той книге обнадеживающий, слова можно в рамку и на стену привесить — «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» — иронично подытожила Глафира.
— Вот именно — обрадовалась Вера Сергеевна. — Ты даже не понимаешь, какая ты счастливая, моя девочка. Не перечь, поверь. Меня ведь тоже отец твой оставил, когда о беременности сказала, я чуть постарше была. И растерялась — как я смогу одна ребенка на ноги поставить? А ведь смогла, вон какая дочка ладная выросла!
И мы сможем, я тебе во всем помощница! Расписание составим, если хочешь, кто с Венькой, кто на работе, кто на празднике. Да-да, ты молода и прекрасна, а сидишь дома, остолбенелая. Меня напоминаешь. Ну вот просидела я так всю жизнь: книжки, работа и ты. На мужчин и не смотрела. Решила, что все они одинаковые, предатели. А опыт нужно вовремя получать, моя девочка. И не бойся ничего! Пусть у тебя дым коромыслом, пока молода! Кружи головы, влюбляйся, научись побеждать!
— Тебя предали, меня предали, мама. Маленького Венечку люблю, вон какой хорошенький спит. А взрослые — это так больно. Я еще раз такую боль не перенесу!
— Глашенька, душа обязана трудиться. И закаляться как сталь.
— Кроме злости ничего в душе нет. Раз со мной так можно — то и я никому ничем не обязана. Как Настасья Филипповна у Достоевского твоего — никого не жалела, и жизнь свою сожгла, как те деньги, в огонь брошенные.
— Деньги не сгорели, если ты помнишь, за ними другой поклонник бросился, спас. А книжки для того и читают, чтобы не думать, будто с тобой первой так обошлись. Книжки они многому учат, думать заставляют, если умные писатели… но пойми, пишущие тоже страдали по первое число. И мучились, и обманывались — но несли нам самое ценное — знание, что не с нами одними так. Кругозор расширяли. — А мне, ты знаешь, очень запала в душу тургеневская вещь «Первая любовь». Так там закручено все, и Зиночка путаная, но кавалерами она своими здорово вертела. — неожиданно оживившись, с чувством сказала Глафира. И все ей нипочем. Вот такой бы мне стать. И жалко, я плакала — она молодая совсем от родов умерла.
— А ты пацана вон какого родила и жива-здоровехонька! Представляешь, девочка моя, и сын у тебя есть, а я уж все силы на него положу, вырастим! и впереди столько событий неведомых! Все пережить, осмыслить, понять. На тебя люди смотрят — дух захватывает, как смотрят, с удивлением даже. Я иногда не понимаю, как это: такая красавица и умница у меня получилась! Вот и живи в свое удовольствие, смейся и плачь, но не тоскуй, главное. Я тосковала — и состарилась раньше срока своего. И о любви только из книжек знаю, приличная и правильная библиотекарша. Как только освоимся с Венечкой, систематизируем обязанности… библиотечные мои слова на зубах завязли, — усмехнулась Вера Сергеевна, — иди работать, неважно куда. Тебе людей нужно видеть, разных. Одолеешь науку, как их себе подчинять, я тебя подстрахую. Потом в институт поступишь, пусть и на заочное. Ты что хотела бы изучать?
— Не думала. Я пока ни о чем не думала, только о том, как буду рожать без мужа и книжками себя отвлекала от сумрачных мыслей. Но я сочинения по литературе писала так, что их перед всем классом зачитывали.
— Вот на филологический и поступишь.
— Факультет невест? — засмеялась Глаша.
— Не забудь, ты на заочном учиться сможешь. В Томогорск на сессии только, в университет. А жених твой сам тебя найдет, не сомневайся. Главное, не зацикливайся на сумрачных мыслях. Все в жизни нужно испытать вовремя. Чтобы потом не обидно было, что молодые годы в четырех стенах просидела, беспрерывно рыдая о предателе, тебя покинувшем. И злясь. Как сделать так, чтобы тебя не предали, тоже с опытом приходит. Не бойся его приобретать, он золота ценней.
Мама умела быть убедительной, если нужно. А в тот момент это было необходимостью. Часто они говорили по вечерам, умаявшись за день от хлопот. И в один прекрасный день, Веньке годик исполнился, вот-вот в ясли можно определять, — Глафира заявила, что на работу устроилась. «Я, мама, решила постигать жизнь на заправке автомобилей. Меня подружка школьная обещала с хозяином познакомить. Обязанности простые: заливай бензин, чек отстукивай, отсчитывай сдачу правильно, все сама, тогда зарплата больше. Целый день на свежем воздухе и всегда среди людей. Так что, я попробую, если возьмут, ладно? Работа сменная, могу корректировать график, если что — лучше варианта не найду».
Вера Сергеевна не возражала. Лишь бы у дочки настроение хорошее и глаза горели. А не тоска сплошная, как только Веню спать уложит — плачет.
Начала Глафира трудиться, и очень скоро прозвище «королева бензоколонки» к ней прилепилось. Заправка, где она работала была чуть на отшибе, и если обозначали место — водители непременно прибавляли — та, где «королева бензоколонки» лютует. А она и правда издевалась над водителями, и крутых и козырных не жалела, что уж о скромных работягах говорить! Улыбалась зазывно, флиртовала… потом отшивала разохотившихся и раззадоренных приставал, назначала свидания и не являлась, а иногда являлась, но железное правило у нее — единожды твоя. А влюбился — не моя печаль, уходи прочь! И ведь не шли, приезжали снова. Светловолосый и ладный Руслан Сорокин на Porsche, фирма у него какая-то «купи-продай», Глафире и дела нет — тот ежедневно являлся: просто чтоб тобой полюбоваться еду, иначе день неудачный будет… ты, Глашенька, мой талисман. И она всегда отвечала — Понятное дело, как о человеке ты обо мне никогда не думаешь, и никто не думает. — Бензин ему, тем не менее, отмеряла точно.
Ей все еще казалось, что у нее на заправке такая вот современная форма Зинаидиного салона, когда наткнулась однажды на стихи Глеба Горбовского, короткие стихи.
Тому улыбнется, другого обнимет,
обрежет для третьего стройные косы...
Сменяет по просьбе фамилию, имя,
горит, догорает, пощады не просит...
Заласкана всеми. В объятьях, как в дыме
пылает, хохочет, бросается сыном...
Как будто ей душу облили бензином.
Прочла, и как током ее пронзило, это же о ней! Этим самым бензином, что заливала она согласно чеку, она не только пропахла, но и…
Машины приезжали и уезжали, владельцы — через одного — просили свиданий, она редко отказывала. Ей все еще казалось, что это новый опыт. С кем просто прокатится, кого и обнимет наскоро.
Однажды на бензоколонку Родион Перелетов с водителем пожаловали.
Пока Глаша выполняла обязанности заправщицы, руки дрожали. А дед ее Веньки равнодушно взглядом скользнул, отсчитал деньги — и взревел мотор, умчались. Мог бы и вспомнить, однажды Глаша в квартире перелетовской была. Игорь их познакомил. Короткая встреча: я только переодеться забежал, Игорь, на минуточку. Да-да, очень приятно.
Глафира вспомнила об этом и чуть не заревела. Тогда она еще наивная была, одушевленная. А сейчас, что бы там мама об опыте ни рассказывала, в ней ничего, кроме стервозности и равнодушия нет. Кто-то на коленях замуж зовет, кто-то наутро и видеть не хочет, ей все равно. Венька у подружки Ниночки часто гостил, та бездетная. А Глафира, когда очередная история приключается — оставляла сына запросто: чтобы дома не скучал, да и маму от вечерней вахты освободить, хоть иногда.
Глаша все еще думала о себе, как о роковой соблазнительнице, когда ненароком услышала сказанное одним из завседатаев бензоколонки, она в супермаркете мимо прошла и услышала легкие слова, приятелю сказанные:
— Да ты что без дела слоняешься? Поезжай к “королеве бензоколонки”, знаешь где это? Тебя Глаша приласкает, она для новеньких безотказная.
С Нинкой они в тот вечер целую бутылку водки выпили, чтобы Глашины рыдания прекратить. Нина успокаивала: да ты что, мужиков не знаешь? Они с тобой вежливые и робкие, а за спиной…
Друг у Глаши проверенный, история с ним давно закончилась, но добрые отношения остались. Олег успешный бизнес вел, часто деньгами ссужал. Глаша не всегда принимала. Отмахивалась: я в подачках не нуждаюсь. Но однажды, дня через три после рыданий и водочной терапии с Нинкой, он появился и в глаза ей заглянув, предложил приличную сумму. Возьми сына с собой, покажи ему столицу нашу. И ту что на карте столица, и главный культурный город. Тут нормально, не отказывай себе и Веньке ни в чем. — Олег пододвинул рулончик с купюрами к ее ладони вплотную: — Бери-бери, тебе сейчас нужно проветриться, красавица!
Глаша и не собиралась Олега отфутболивать, деньги с неожиданным азартом взяла. И посмотрела на Олега с вызовом: спаситель мой, значит? Спасай, самое время!
— Глафира, ты же большая девочка. Я не спасаю. Я точно знаю, что уехать тебе сейчас нужно. С Венькой вместе. Любая гостиница по карману будет, в театр с ним сходи, в музей. И будь хорошей мамой. Чувствую, что момент правильный. Спасибо, что помощь мою приняла, счастливо тебе! Ты лучшей судьбы достойна.
И все. Подвез ее домой и уехал. Такие у них отношения теперь. Стервой с Олегом она не была, — может, поэтому.
Она задумалась, что же он хотел ей сказать этим “лучшей судьбы достойна”. Потом, уже в полете Томогорск—Санкт-Петербург прошлась по волнам своей памяти, не то чтобы день за днем, но выборочно, по вехам. Лица, много лиц. Новый опыт каждый раз, — усмехнулась она. И подумала, что все могло быть куда хуже. Рисковала она много, вызов в ней дерзкий и постоянный, но люди ее не обижали. Поцелуя без любви не давала: хоть час, хоть миг, — но поток ощущений ее возносил. Блаженство, а не бля.ство.
Тот первый ее обидел. Странно, она помнит о нем только то, что он отец ее сына… и что уехал, не попрощавшись. Единственный, кто посмел.
Огромные глаза вздрогнули совсем чуточку, слезы сдержала. Веня привык видеть мать улыбающейся. И сейчас он летит с ней в поездку, им заслуженную: отличник по всем школьным предметам. Посуду моет после обеда. На Глафиру как две капли воды похож. И за что ей такое счастье, господи.
Москва, и Питер переполошили обоих. Такая задорная карусель, в ушах звенело! Не музеями и театрами едиными, и в ресторанах были, а Венька удивлялся, почему на маму все смотрят. Ну не все, сын. Со сцены не смотрят. Балетные принцы глаз от партнерши не отрывают, никто не упал.
А в остальной жизни — привыкай. Представляешь, как мне тяжело жить под постоянным прицелом чужих взглядов! И ничего, жива! — смеялась она легко. — Выбирай и заказывай, на тебя официант уже загляделся, — подтрунивая, добавила.
В Питере погода редко бывает солнечной, в тот день и дождь иногда, и ветер, сшибающий с ног. Но в Петергоф отправились, визитерам выбирать не приходится: времени мало, что запланировано, туда и топают.
И треклятый фонтан-шутиха попался Вениамину на глаза. Вернее, камни разбросанные. Ступил на один, другой — и вода струей, мальчишка уже вымок с ног до головы, Глафира бегает вокруг да около, зовет его к порядку, приказывает остановиться — никакого толку. Продрогший, холод собачий, а он все прыгает. Почти рыдала Глаша, когда услышала командный голос:
— Смирно, рядовой! Застынь! — И через миг к ней шагает военный могучего телосложения в форме со странными значками, а под мышкой — ее сын Венечка. Физия перепуганная, глаза виноватые.
— Да не ругай его, Глаша, что с пацана взять? У меня в машине полотенце есть, оботрем его чуток. — Заметив, наконец, что девушка смотрит на него с изумленным выражением лица, преобладает испуг, — незнакомец представился, наконец:
— Роман Гусев. Помнишь меня? я в школе на галерке сидел, издали на тебя засматривался. — И тут ее локон над левым ухом вспомнился. И распахнутые глаза — не ему навстречу, но при беспокойном повороте головы уловил мгновение, запомнил. Беличьи черные глаза, удивленные. Как сейчас — любопытство и насмешка в них.
Глаша обомлела. Они быстро шагали по тропке, одиннадцатилетнего Веньку несут на руках, так ему теплее, это успокаивает — а она силилась освоить мысль, что из затюканного парнишки такой богатырь вымахал. Уразумев, Глаша поняла, что вполне уместно обрадоваться встрече. И сына от простуды спасли, и на машине отсюда уедут — самое время чаи распивать в гостинице. Вещи сухие для Веньки припасены.
Сын уже спал в гостиничном номере, а они с Ромой сидели в лобби и говорили, говорили. Не об отвлеченном говорили, каждый о себе рассказывал. Что и как, шаг за шагом. Правда, о том, кто отец Вени, Глафира умолчала. А Рома не похвастался, что на новую работу переходит.
Зато смотрел на Глашу, появившуюся прямиком из мечты, как зачарованный. Она материализовалась, он может притронуться к ткани ее плаща ненароком. Ее любил Игорь, и, разговаривая с ней, он продолжает начатую беседу. Не Ромой начатую… но он чувствовал себя Игорем в этот момент. Столько лет он хранил в памяти мимолетные тени: вот Глафира и Игорь идут по улице рука в руке, и темные волосы ее развеваются по ветру, а Игорь смотрит на нее — и что-то говорит, говорит. Она слушает вполуха, даже голову не поворотит к нему. Рома представлял ее выражение лица, чуть надменное и смешливое. Широкая юбка взметалась от ветра, белела полоска трусиков, но Глаша внимания на то не обращала, шагала вперед — и Игорь продолжал рассказывать, о чем?..
Тогда Рома догнать их боялся, прятался и шпионил, стыдно до сих пор.
А вот прогонит она меня сейчас, и что потом делать? Я же не выживу без нее...
Случилось чудо, как есть невероятное, и он обязан рискнуть. Или пан или пропал, рискнуть обязан. Рома неловко поднялся с кресла, с грохотом отодвинул стол в сторону и упал перед ней на одно колено. Как потомственные офицеры в России испокон веку делали, объяснялись в любви на коленях, он об этом слышал. И теперь это он, Рома Гусев, задрав голову произносит, пытаясь ухватить ее пальчики, а она отдергивает руки в смущении: Глафира, я люблю вас! Будьте моей женой!
Глаша расхохоталась вначале, Рома тоже начал улыбаться, не зная, что она скажет в ответ. Но отсмеявшись, Глафира поняла, что предложение ей по нраву. Главное, вовремя. Все, что приходит вовремя, нужно принимать, не раздумывая.
— Роман, поднимитесь, на нас вот официантка смотрит, не отрываясь. Думает, что мы репетируем, сейчас придет автографы брать. Рома, я согласна. С одним условием, — тут Рома затаил дыхание, он действительно не дышал, пока она не закончила, — Мы поженимся, Венечку ты усыновишь и никогда не спросишь ни о чем… а жить мы будем в Томогорске. Если принимается — готовься к свадьбе.
— Принимается, принимается! — он затараторил, что ему несвойственно: — Ты не знаешь, сколько дней и ночей, нет, сколько лет я думал о тебе! и видел этот поворот головы, и локон на ушком левым. Про переезд сходится, я и сам собирался тебе сказать о Томогорске. Меня работать туда зовут, я из академии вот-вот уйду. Свадьбу сыграем, ребят и начальство приглашу, тренеров своих — и попрощаюсь. Мне так люди помогали! Но они поймут, все поймут, как посмотрят на тебя! Счастью своему не верю!
Рома подхватил ее на руки, и так же легко, как Веньку до того в номер гостиницы оттранспортировал, — понес Глафиру, сокровище свое немыслимое. И только когда в номере оказались — поцеловал. Властно целовал, знал, что не прогонит. Остальное успеется, а первый поцелуй — сейчас.
Глафира вдруг обмякла и силы ее оставили.
— Но ты иди сейчас, Рома. Такой долгий и неожиданный день, перебор… Мне нужен отдых.
— А не исчезнешь?
— А ты не передумаешь? — она прижалась, поцеловала Ромкины губы крепко и коротко, — и отпустила его. — До завтра. Нам с тобой нужно многое обдумать.
Рома спустился на лифте, пулей к машине выбежал, глаза горели от везения — все то, что раньше с ним происходило, он как норму воспринимал. А сегодня — да, поперло ему!
Как в тот день, когда ему квартиру гатчинскую выделили, и он в Москву сорвался, ночью палил по шоссе без остановок. Куда, зачем? А решил, что раз хорошо — то плюсануть радость, удвоить-утроить. Либо пан, либо пропал, такое же настроение было. Наутро в Москве оказался, кофе с бубликом в забегаловке наскоро проглотил — и на поиски заветного переулка отправился. На что надеялся? Ни на что, если по чесноку. Прёт — значит, лови момент! Он знал место работы Игоря Перелетова, и про банк «Контакт», и про свадьбу в курсе. Счастливым — счастливая жизнь, ему бы хоть глазком взглянуть на предмет обожания своего, на великолепного Игоря! Которому все с рождения на блюдечке с каемочкой голубой преподнесли, только успевай подарки судьбы принимать!
Нашел! Ну и спрятали здание, на совесть! — после скитаний вокруг да около, вот почти здесь, да чуть левее… (прохожих расспрашивал неоднократно). И не подумаешь, что головной офис большого банка, на музей смахивает. Бледно-желтое трехэтажное здание, крыльцо старинное, усадьба писателя какого-нибудь так выглядеть должна. Сейчас все перепутано. И хорошо, раньше бы и надеяться на встречу не мог. А тут стучится в резные двери, напролом лезет — а вдруг?
Отрекомендовался Рома, записала секретарша его имя, всего пару часов ждать пришлось, и пригласили в кабинет пройти. Рома тогда, себя не помня, на подгибающихся ногах несколько шагов двигался. И в дверях застыл, увидев Игоря, вскинувшего брови в удивлении. И не признал поначалу, после стольких лет это нормально.
Потом Рома свою историю рассказал, и что следит за успехами одноклассника, и ввернул… ну как-то ввернул, что предан ему, Игорю, всей душой.
Вот приехал поздороваться, почтение засвидетельствовать — и обратно в Питер. Похвастался, что у него жизнь налаживается, академия ему квартиру и машину выделила.
— Какая академия? — оживился Игорь.
— Имени Можайского, космонавтом готовлюсь стать.
— Правда, что ли?
— Более чем. Меня из осторожности к космическим ракетам и кораблям близко не пускают. Пока. Применяют как грубую мужскую силу, я на соревнованиях выступаю. И побеждаю, за что мне уважение и почет.
Игорь оценивающе и по-новому осмотрел Рому. Какой, однако, самородок!
— И прекрасно, что у меня есть тайные фаны. Почему нет? Организую «ИП-клуб», форму одежды придумаем, знаки отличия. Я председательствовать буду, а ты охранять мои главные духовные ценности, то есть меня лично. — Игорь развеселился, Рома слегка обиделся.
— Да не вешай нос, — заторопился Игорь успокаивать. — Я вообще-то серьезно. Вполне возможно, что в Томогорск перееду. Не сейчас, но прогнозируемо. Пойдешь ко мне в начальники охраны? Мне преданные и надежные люди нужны. Железные парни — тем более. А академия тебя попользует-попользует, да со временем и выкинет за ненадобностью в какой-нибудь отдаленный гарнизон, нам это ни к чему, так?
Рома не думал о будущем, насчет «выкинут» сомневался, но академический его успех — случайный поворот. Хотя ничего случайного не бывает, поворот в нужном направлении вывернулся. Ему хотелось быть вместе с Игорем, все равно в каком городе, если по чесноку. Служить ему верой и правдой. Он об этом сны видел и не верил, что наяву такое случится!
— Ты вот что, — Игорь заговорил деловито, — имейл мне свой оставь, а я тебе свой. Плюс телефонами обменяемся, конечно. Когда вопрос ребром о переезде встанет, я тебе напишу. И созвонимся, идет? Но пока — тайна это великая есть, окей?
Потом они по рюмке чаю в ресторане неподалеку от офиса выпили, закусили без излишеств, Игорь по плечу нового-старого кореша похлопал — и отправился осчастливленный Рома в обратный путь. По дороге песни распевая, радио он слушать не любил.
Особенный день, и не случайно вспомнился. Недавно письмо электронное Роме на почту пришло, компьютер он себе приобрел в рассрочку, серьезное железо в квартире стояло. Игорь сообщал, что в скором будущем их встреча, если Роман не переменил своих намерений, может состояться. В Томогорске, по всей видимости, а подробности он сообщит позже. Поближе к осени.
Приветствия, Игорь.
Так заканчивалось послание.
Рома читал и чуть не плакал от счастья. Это ранней весной было. Месяц назад. Сейчас он встретил Глафиру. С ума сойти от этих событий. Неужели они правда поженятся.
Глаше-то что обдумывать? Возвращаться в Курепин нельзя. Но если счастливой женой, и на время окончания Венькиного учебного года… — можно. Да, вышла замуж, к переезду готовится, улыбочка всем на память.
Не изменится у Романа настроение, она уж позаботится о том, выйдет за него без лишних капризов. Свадьбу она бы в Пушкине хотела, это красиво. И платье наденет, конечно, пусть курсанты-академики, Ромкины друзья, все глаза проглядят. Пусть подгребают с женами, еще веселее будет. Уж что-что, а победительно глядеть на собравшихся Глафира умеет. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ