Утро сулило погожий, ясный день. Тысячами рассыпанных бриллиантов переливалась роса на изумрудной траве. Нежно-розовым светом озарялся горизонт; мычало стадо, подгоняемое ленивым хлопаньем кнута пастуха о придорожную пыль. Сонные деревенские бабы, выгнав коров, тянулись к колодцу.
На повозке, запряженной парой лошадей, дремал граф Худяков. Матушка его, не сомкнувшая всю ночь глаз, не в пример ему выглядела отдохнувшей и свежей. Никто, даже верная любящая няня, не знал, что провела она время до рассвета, шепча пересохшими губами горячие молитвы, отбивая земные поклоны о счастии возлюбленного сына. К утру было ей видение, будто дарует Павлуше Господь жену кроткую да скромную, тихую и богобоязненную. Забывшись, замечталась матушка, как станет с молодой невесткой ходить к заутрене, в летний знойный полдень вязать на веранде, как научит ее управляться с делами поместья, да как потом, когда пойдут детки, примется вышивать нарядные платьишки да чепчики. Умиротворенная, вышла она к завтраку, и теперь, покачиваясь в повозке, отдавала всю себя да всю жизнь свою дальнейшую в руки Господа.
Не прошло и трех часов, как взору графини открылись заросшие бурьяном поля, да завиднелась вдали темная крыша церквушки.
— Пашенька, сынок, — вполголоса молвила барыня, наклоняясь к самому уху сына. – Никак, подъезжаем?..
Приподнявшись на локте, юноша посмотрел по сторонам и, зевнув, кивнул.
— Как есть, прибыли, маменька. Слышь-ка, Кузьма, сразу за мостком левее держи. Там одна дорога, не заблудишься, правь до самого конца.
Закивал, не поворачиваясь, Кузьма, сощурился на яркое, уже высоко поднявшееся над горизонтом солнце и тряхнул вожжами.
— Нннно, нно залетныя!.. Эх, прокатим барина!.. Ужо никак сватать женушку едем!.. – воскликнул кучер, прикладываясь к вытащенной из-за пазухи бутылке.
Барский дом стоял на берегу большого заросшего ряской пруда. Когда-то это был очень красивый особняк, покрытый песочно-желтой штукатуркой; в свое время перед ним был разбит и сад. Возможно, давным-давно и дорожки, по которым мерно потряхиваясь на ямках, катилась графская коляска, были посыпаны песком или даже каменистой крошкой. Барыня с любопытством глядела по сторонам, но все, что она видела, приводило ее в уныние: и облупленный фасад двухэтажной усадьбы, и развалившиеся от времени деревья, и попадавшиеся навстречу крестьяне – все, как один, одетые почему-то в зимние тулупы и валенки. Завидев дорогую повозку, люди сторонились, давая дорогу, и снимали, кланяясь шапки.
На крыльце не оказалось никого. С изумлением шагнула графиня с подножки, подав руку сыну, и не поверила своим глазам.
— Павлуша, а туда ли мы приехали? – недоверчиво молвила она, прикуривая папироску.
— Не извольте волноваться, маменька, — засмеялся сын. – Да только встают они дюже поздно. Обождите, сию минуту кто-нибудь уж нас в окне подметит да выйдет встречать.
Графиня фыркнула и отвернулась к пруду. Ей, всю жизнь встававшей с рассветом, ведь предстояло столько дел, было странно и дико найти в полной тишине и покое людей, которые ожидали нынче потру гостей.
Но не успел барин набить трубку табаком, как на крыльце появился какой-то неказистый человечек. Он был одет в странный сарафан – ярко-желтый в фиолетовую полоску, на ногах его оказались резиновые сапоги, а на голове – венок из одуванчиков. В руке человечек сжимал объеденную баранью ногу и, тяжело дыша, скалил в улыбке толстые губы, ярко намазанные алой помадой. От существа сильно пахло сальными волосами, прогорклым маслом и кухонным чадом.
Завидев гостей, встречающий осклабился и бросился вниз по ступенькам, стуча резиновыми сапогами.
— Павлушка! – завопило существо, подбегая к сыну Ольги Семеновны. – Никак ты, нареченный мой?!.. Ужо тебе, кто же так рано визиты-то делает? – громогласно захохотало оно, бесцеремонно хватая под руку графа.
Остолбенев от неожиданности, графиня выронила папироску.
— А енто хто будет, Пашулька? Никак, мамаша твоя родная? – осведомился человек, поворачиваясь к барыне.
К еще большему изумлению графини, ее сын нежно пожал пухлую руку странного хозяина поместья и, любовно глядя на него, ответствовал:
— Разумеется, моя драгоценная!.. Вот знакомься – маманЪ моя, Ольга Семеновна, графиня Худякова. Мамушка, сделайте милость, — позвольте вам представить и рекомендовать мою невесту, мадемуазель Ирэн. Поцелуй же, мамушка, свою будущую дочь!
От несчастья свалиться без чувств графиню спасла сама нареченная невеста.
— Эва, что придумал, дурень! – закричала она. – Целоваться-то посреди двора! А ну, заходите в дом, да там и решим, кто кому дочь, а кто кому матушка! – и, уперевшись толстенькими короткими ногами в каменные плиты, распахнула тугую дубовую дверь.
Еле живая от гостеприимной встречи, графиня Худякова перешагнула порог.
В чуткий нос барыни тут же ударил запах слежавшегося белья, прокисшей квашеной капусты, сырости и пыльных деревянных половиц. На грохот захлопнувшейся двери откуда-то из узкого коридора показалась, шурша платьем, женщина – прямая, высокая, с изящно отставленной рукой, сжимавшей тонкую рюмочку.
— Ах, ма шери Ирэн! Ведь сколько вас учить – неприлично так хлопать дверью! – укоризненно глядя на дочь, произнесла она. Со вздохом пригубив содержимое рюмки, светски улыбаясь, двинулась матушка странного человечка к замявшейся у порога гостье-графине.
— Мадам!.. – глубоким голосом проворковала хозяйка поместья, приседая в неловком реверансе. – Ах, как рада я приветствовать вас в нашем жилище! Не взыщите – муж мой, купец третьей гильдии, покуда выходить не изволил, но я вся, слышите ли, вся в вашем распоряжении!.. Такие ныне чудные погоды, как вы полагаете? Позвольте же вас пригласить в гостиную, а молодые пущай себе пошушукаются! – и, жеманно захихикав, мадам Федотова повлекла барыню Худякову в пустынную полутемную комнату.
— Глашка! – крикнула хозяйка в сторону двери. – Тащи же бутылку, недогадливая ты корова!.. Да гостье нашей бокальчик изволь принесть!..
Но вместо Глашки через несколько минут, держа в обеих руках когда-то бывший блестящим поднос, в дверном проеме возник сам помещик, купец третьей гильдии Федотов.
— Эвона что! – радостно суроча темно-русую бороду, воскликнул он. – Встать, слышь-ка, не успел – а сваты уже туточки!.. Вишь, мать, экую девку мы с тобою вырастили – прямо нарасхват!.. – и, жизнерадостно хохоча, хозяин потрепал по тощей и бледной щеке свою жену.
— Ну, сватья, давай знакомиться станем, — гостеприимно протянул он руку графине Худяковой, с испугом забившейся в кресло. – Да не боись. Не обидим!.. Ты не гляди, что живем попросту; а только ведь все же дщерь-то наша потомственная княгиня! – важно добавил он, разливая по дешевым стеклянным бокалам какую-то странную мутную жидкость. – Да-да, ведь моя-то супружница как есть урожденная княгинюшка! – подмигнул помещик сразу двум дамам и, радостно улыбаясь, опустошил свой бокал.
— Ах, мон ами, эва, чего вспомнили!.. – кокетливо захихикала помещица Федотова и, последовав примеру мужа, одним махом отправила в рот содержимое своей рюмки. – Когда то было, ах!.. Но ведь было, сударыня, — кивнула она графине. – Я из хорошего рода. Возможно, слыхали – из Шумовкиных. Я тем горжусь, да только, конечно, как была из дома сбежала – так мне по сердцу пришелся сей купец Федотов!.. – в полный голос засмеялась она и снова налила себе из большой бутыли зеленого стекла.
— Ладно тебе, раскудахталась, — снисходительно промолвил купец, набивая трубку. – А только давайте теперича же оговорим, когда молодых поженим. Да, конечно, за приданым и дело не станет – вона, хотите Глашку нашу берите, а не то конюха Митрия! — и, колыхаясь круглым животом, хозяин дома захохотал.
Жеманно улыбнулась княгиня, пригубив новую рюмочку:
— А что, милые мои родственники. Как идет жена жить к мужу, да всем ему угождать, не лучше ли обойтись ныне и без приданого? Ужо на дворе не шышнедцатый век, любушки мои!.. Неужто ты, графиня, душечка, не нарядишь дочку твою Богом и судьбою данную? Али сын твой ошибся в выборе – ты про это нынче сказывай, не то пред священником поздно станет!
В комнате было душно и холодно. Чувствуя головокружение, из последних сил схватила графиня щербатый бокал с мутной жидкостью и, зажмурившись, одним глотком выпила налитое. Выдохнув, тут же затянулась она дымом папироски и с удивлением осознала, что вот теперь уж точно все в руках Господних. Ну или в чьих угодно, да только не в ее.
— Чего попусту рассуждать, — выдохнула она дым. – Зовите, что ли, невесту, да у нее и вопросим, а хочет ли она вообще замуж-то выходить. Ведь такое дело нешуточное!
— Хочет, сватьюшка, еще как мечтает! – громогласно расхохотался купец третьей гильдии, но все же подошел к двери и крикнул: — Глашка! Вели молодым явиться! А ты, графиня-сватьюшка, возрадуйся: ну где еще такую сноху сыщешь? Ведь всем она, душка, взяла – и красотою, и статью, и нарядами своими! А уж как почитать тебя станет – нет во всем мире похожей невестушки!..
На пороге появились молодые. Граф Худяков смущенно стирал со щек ярко-красные следы жирной помадой. Невеста таращила глаза и шевелила ноздрями.
— Ну, доченька, милушка, — со вздохом обратилась к дочери помещица Федотова. – Вот дорогая графиня и ейный сын граф просят у нас твоей руки. Как ты сама чуешь – пора ли выпархивать из дома батюшкиного, из-под крылышка мамушкиного?
— Еще бы не пора! – захохотала молодая, пританцовывая, притопывая сапогами по грязному деревянному полу. – У них, поди, в поместье девок-то полно. Стану их рисовать, а то тутошние отчего-то, как меня завидят, так, слышь, прочь убегают!.. Да и вообще, уж мне, матушка, годков немало – надобно и замужем побыть.
Услышав про «немало годков», злосчастная графиня Худякова только вздохнула.
— Ну и слава Спасителю! – воскликнул помещик, разливая мутную жидкость по стаканам. — Так и порешим. Стало быть, сватьюшка, готовь хоромы молодым!.. Да когда же повенчать нам их, дабы все успеть и ничего не забыть в спешке?
— Да когда. Вот на яблочный Спас можно, — молвила помещица Федотова, пригубливая рюмку. – Как полагаете, дорогая графиня?
Чувствуя подкатывающуюся к горлу тошноту и полный упадок сил, мать Павла Александровича кивнула и встала.
— Рада была знакомству, — с трудом произнесла она. – Нынче же позвольте откланяться – теперь дел у меня прибавилось, надобно в хозяйстве порядок навести, приготовить поместье к молодой хозяйке. А уж на Спаса в церкви и свидимся, а опосля службы – милости прошу к нам, уж велю кухарке расстараться, станем свадебку праздновать.
Поклонившись, графиня протянула руку купцу третьей гильдии, которую тот, вскочив, аккуратно поцеловал. В низком неуклюжем реверансе присела помещица Федотова. Невеста поглядела исподлобья, и, фыркнув, отвернулась.
Продолжение следует