Только что закончился дождь. В сторону большой станции чугунки направилась злая, свинцово-синяя туча. Ожило все вокруг: покачиваясь на ветвях берез, голосисто перекликались соловьи; перескакивая через неглубокие теплые лужицы, радостно чирикали желторотые воробьи. Пролетел, деловито направляясь к цветущим лугам, трудяга-шмель. Солнце еще не садилось; яркий, согревающий луч ласково погладил по щеке немолодую барыню, сидевшую у окна.
Увидев, что гроза миновала, графиня распахнула окно. В лицо ей ударил аромат цветущего жасмина, хорошо прогретой влажной земли и той самой свежести, которая обычно приходит вслед за летним сильным, благотворным ливнем. Пахло озоном и мокрой молодой листвой.
— Уж как хорошо!.. – не смогла удержать графиня радостного восклицания. – Ах!.. Как же счастлива я проживать в своей милой Перовке!.. Нянюшка, душечка, ну погляди – не диво ли?..
— Ай и диво, дочушка!.. – с удовольствием ответила графине пожилая женщина, подходя к раскрытому окну и подставляя лицо теплым лучам. – Ну скажи, голубка, на милость – где такую красоту еще повидаем?.. Вот ежели продашь, милушка, Перовку, — где такое счастье еще отыщешь? Человек от земли своей растет да ей, кормилицей, живет. Что есть человек без вотчины?.. Так, пустое место…
— Оставь, голубка, — засмеялась графиня, обнимая няню за плечи. – Никогда, слышишь, покуда я жива, не продам я это поместье. Тут меня и похоронят.
— Свят-свят, милая! – осенила крестом свою душечку няня. – Не гневи Бога-то. Куда тебе помирать, родная? Поживем ищщо с тобою, да на свадьбе Паши-светика ясного попляшем!..
— Миленькая, а где же, и правда, Павлик? Уж трижды часы пробили, а его все нет! – обеспокоенно молвила барыня, глядя на часы и бросая встревоженный взгляд в окно, на ворота, из которых поутру радостно выбежал ее младший сын, двадцатилетний граф Худяков, наследник Перовки и других поместий, а также и прочего имущества.
— Не вернулся покуда, графинюшка, да ты не изволь волноваться, — успокаивающе погладила ручку графини няня. – Уж наверно, гроза его в Нечаевке застала; так пережидал в трактире, а не то у приятеля Сычева. Поди скоро прибегет.
— Ах, няня, и тяжко у меня на душе! – вздохнула помещица, отходя от окна вглубь светлой, просторной комнаты. – Что-то последнее время какой-то он, словно порчу кто навел!.. То целыми днями в покоях своих сидит, то под вечер соберется – да только и след его простыл. Кабы не случилось дурного! Ведь сама знаешь, голубка, такой уж возраст ныне – а соблазнов вокруг полно! Вот то ли дело в наше время было – кабы матушка с батюшкой не велели со двора выходить – то было слово да закон! А нынче что – никто мать-отца и во грош не ставит. Да и что поделаешь, нянюшка – под замок его, что ли, посадить?..
— Не посадишь уж, доченька… — безнадежно махнула рукой няня. – Вот ежели бы батюшка его был живой, вот бы может и усовестил. А ныне – вырос наш Павлуша, да ты и сама вспомни – сколько годков-то нашему кормильцу было, когда под венец тебя, милушку, повел?..
— Права ты, нянюшка, как раз по весне двадцать-то стукнуло, как обвенчал нас поп Родион, — задумчиво ответила графиня, разминая в пальцах фабричной набивки папироску. – А я-то тоже осьмнадцати годков была!.. И прожили, всю жизнь, как есть, рука об руку прошли!.. Да только поискать теперь таких невест-то, что мужа уважали бы, да почитали, как отца собственного. А у которой и отца-то нет, а у другой – и матушка звания не нашего, не дворянского. Ах, боюсь я, няня, не сегодня-завтра о сватовстве наш Пашенька запросит!.. Теперь так быстро детки вырастают! А только что же мне-то, милая, делать останется?.. Сосватаю, конечно, но не по сердцу мне современные марьяжи. Поди-ка: родители знать друг друга не знают, родословной никто не поинтересуется – а туда же, мол, совет да любовь…
— Истинно, истинно глаголешь, доченька, — закивала няня, доставая из кармана табакерку. – Да чего заранее душу рвешь свою ангельскую? Может статься, и хорошая, годная невеста нашему мальчику попадется. Я о том кажный вечер Богу молюся, — и, понюхав щепотку табака, нянюшка оглушительно чихнула.
Как обычно, барыня не смогла удержаться при этом от смеха. Смеялась она, словно юная девушка – тонким серебристым заливистым смехом. С детства веселила ее привычка няни нюхать заморское зелье из бронзовой, с вензелями, табакерки. Заулыбалась и няня; больно любила она, когда радовалась ее ненаглядная воспитанница.
— Маменька!.. – внезапно раздалось из передней.
Обе женщины враз повернулись к двери.
— Маменька!.. – повторил высокий темноволосый юноша, стремительно шагая к ним из раскрытой двери в гостиную.
— Паша, голубчик! – радостно всплеснула руками графиня, протягивая сыну обе руки для поцелуя. Ясным светом озарились ее серые лучистые глаза, мелькнули в улыбке жемчужно-белые зубы.
— Ах, матушка!.. – хватая нежные тонкие руки матери в свои, немного огрубевшие, но все еще белые и мягкие, промолвил молодой человек и осыпал их короткими поцелуями. — Матушка!
— Будет, будет, — засмеялась барыня, кокетливо отнимая руки. – Вы лучше, Павел, поведайте – где же вас гроза застала. А не то – умойтесь-ка, да станем обедать и послушаем ваши рассказы, — ласково коснулась она губами загорелого лба, на который спадали завитки волнистых темных волос.
— Нет, маменька! – горячо воскликнул Павел, неожиданно упав перед матерью на колени. – Извольте вначале выслушать, а затем решайте – казнить меня али миловать!.. И вы, нянюшка-душечка, оставайтесь да послушайте, что я хочу вам молвить.
Бросив тревожный взгляд на няню, графиня тяжело опустилась на мягкую софу. Не сводя с матери восторженных глаз, юноша пододвинул к софе кресло.
— Что же, сынок, я слушаю, — чуть сбиваясь от волнения, произнесла барыня. – Никак неприятность у вас вышла?.. Небось, с Сычевым снова в карты проигрались?.. Ах, друг мой, как вы неосмотрительны!..
— Не сбивайте меня, матушка, я и сам собьюсь! – глядя на графиню горящими глазами, взволнованно засмеялся граф. – Ну, в общем, скажу, как оно есть, не извольте только гневаться. Я решил жениться! Засылайте же сватов, моя милая maman!..
— Сын мой!.. – охнула барыня и в изумлении откинулась на мягкую подушку. – Как неожиданно!.. Нянюшка!.. – молитвенно протянула она руки к Настасье Евдокимове, тщетно пытаясь нащупать в глубоком кармане серебряный портсигар.
— Что ж ты, Павлуша, — подхватила нянюшка, трясущейся от неожиданности рукой пытаясь совладать с табакеркой. – Аль можно так мать свою пужать?.. Ну скажи на милость – жениться!.. Ишь, проказник, фантазер, чего только не придумаешь!.. – шутливо погрозила она пальцем юноше. – А ну-ка, сознавайся, что выдумал все – да велю накрывать на стол. Уж больно страшная, милок, гроза была, забоялась наша милушка, кусок в горло не шел. А сейчас ничего, отошла уж маненько, так пора бы и отъесть.
—Ах, няня, няня! – вздохнул Павел. – Нет от вас никакого понимания. И вы, матушка, понапрасну удивляетесь. А решение мое твердое. Я уж и согласие моей любушки получил; теперича только надобно, чтобы вы, как положено, нанесли визит. Да разве про такое шутят?..
Бледная графиня и няня, так и застывшая посреди комнаты с закрытой табакеркой в руке, переглянулись.
— Свет мой, Пашенька, — жалобно молвила барыня. – Да кто хоть она, кого сватать-то отправимся?..
— Из местных она, — потупившись, склонил голову молодой граф. – Из мещан. Ране жили они в самом Петербурге, папенька-то ейный большое состояние сколотил – как есть он купец, в Китай ездивши. Вот было, пытался он дворянство, хоть мало-мальское получить – да только не вышло у него. А только мне до этого и дела нет! – вскочил с кресла Павел и взмахнул рукой. – Какая бы ни была моя невеста – люблю ее и желаю в жены. Помогите же, маменька, а не то втихую повенчаемся да будем таковы.
— Паша, голубчик! – всхлипнула нянюшка, видя, что милушка ее в предобморочном состоянии, наконец, достала папироску и даже прикурила. – Да когда же ехать-то, раз договорено уж все?.. А далече ли?.. Ежели далече – пощади мать-то свою, ведь она одна у нас, душенька наша!.. Токмо поправилась от болезни лютой!..
— Ехать завтра же, — твердо ответил молодой человек. – Да и не сильно далече, матушка, не извольте тревожиться.
— Да к чему такая спешка-то, миленочек? – всплеснула руками няня. – Кто ж летом сватает?.. Ведь не то по весне сваты наезжают, не то уж Покрова ждут. Что тебе, дружочек, занемоглося?.. Что ж люди-то скажут?
— А пущай болтают, — махнул рукой граф и, к вящему изумлению обеих женщин, важно прикурил от спички трубку. – Нынче не те времена, дабы слушать всякие сплетни! Так что – мамушка, как прикажете? Коли едем – теперь же отправлю Кузьму предупредить, чтобы нас ожидали. А коли нет – то, хоть и грустно мне сделается, прощайте, любимые мои, подамся в город, да ее с собой увезу. Станем жить, как Бог пошлет. Ничего, я уроки стану давать, не то подмастерьем к кому поступлю. А она художницей может подвизаться, глядишь, да в люди оба так и выйдем. А как выйдем – в тот же час наймем себе усадебку вроде нашей, станем на земле хозяйствовать да детишек растить.
Услышав о детишках, барыня вскочила и нервно зашагала по комнате.
— Не бывать тому! – воскликнула она с молодой горячностью. – Не хватало еще, чтобы внуки мои, графья по происхождению, прозябали!.. Вели же гонца посылать, Павел Александрович, завтра же еду!.. Няня, собирай на стол, да опосля дорожное уложи, милушка!..
Продолжение следует