Не дают мне покоя думы о седанкинской тундре, — сказал он с печалью в голосе. — Помоги вернуться назад. Ведь там мое лучшее стадо губит Явел- кутович. Ты ведь знаешь, он не оленевод, он береговой коряк. Умеет хорошо работать топором, строить дома. Почему ему доверили оленей? Здесь, Коянто, я не хозяин, здесь другая семья, другая тундра...
И все-таки вывел тогда Иттек отстающее седьмое из прорыва, а из Седанки действительно стали поступать тревожные вести: запил Явелкутович, теряет оленей.
Не выдержал знатный бригадир, приехал Как-то в Седанку и сразу к директору:
— Хороший пастух должен гнать от себя горе. Плохому пастуху олени не верят, они — не люди. Явелкутович плохой пастух. Дайте ему работу в селе.
И вернулся Иттек в Седанку, в свое звено, где он был «большим хозяином». Работал до тех пор, пока не убедился, что можно с уверенностью передавать чаут (аркан) старшему сыну Косте. А сам пошел в наставники.
Почему я вспомнил и вернулся к тем давним записям теперь? Почему, как острие ножа, пронзает мое сердце фраза, когда-то сказанная моим другом Иттеком: «Мы близко стоим, когда мясо нужно, далеко стоим, когда нам что-то нужно»?
В какую пору у моего приятеля зародилась такая вот категоричная мысль? Теперь-то мы можем сказать: в годы застоя, в годы, омраченные быстротечным нарастанием так называемых негативных явлений, которые, как щупальца раковой опухоли, поражали всю нашу страну. Они дотянулись и до Севера, нанеся ему не только материальный, но и моральный урон.
В те годы к тундре, да и вообще к Северу, некоторые высокопоставленные лица относились со среднероссийской меркой. Так было легче: есть указания сверху — выполняй, больше от тебя ничего не требуется. Закрывались, к примеру, на материке, на Большой земле, «неперспективные» села, и на северной земле ретивые руководители находили такие села. И, не спрашивая людей, не посоветовавшись с ними, закрывали Кинкиль и Напану, Кичигу и Рекинники, Дранку и Ма- карьевск, Култушино и Олюторку... Сколько прекрасных сел как в Лету кануло...
Ликвидировались на Большой земле, скажем, личные подсобные хозяйства — кампания эта захлестнула и нас: отбирали личных оленей в Караге и Ивашке, Седанке и Палане...
Застой со всеми его последствиями коснулся и семейного уклада северян. Дети оленеводов, рыбаков, охотников воспитывались в яслях, детских садах, школах-интернатах. Внешне все было благополучно. А на самом деле? Забывали дети родной язык, не знали материнской ласки и любви, с пренебрежением стали Относиться к древней профессии своих родителей — оленеводству. В тундре все яростнее и свирепее процветала патологическая тяга к спиртному... И терялся во всем этом многообразии негативных явлений истинный хозяин тундры, большой хозяин — оленевод.
Не спрашивали его, когда ради плана, ради сиюминутной прибыли и выгоды забивали важенок (олених) на мясо в.совхозе «Тигильский», занимались беззастенчивыми приписками в совхозе «Паланский».
Не советовались и тогда с людьми тундры, когда в именитом ордена Трудового Красного Знамени совхозе «Пенжинский» проводился так называемый «Пенжинский эксперимент» — эксперимент с телячьими стадами. Некий экспериментатор Н. Г. Яковенко, бывший директор, опять-таки ради сиюминутной выгоды и славы, решил довести оленепоголовье маток в стадах до восьмидесяти — восьмидесяти трех процентов. Никто не остановил горе-новатора, всем хотелось рапортовать об успехах, все рукоплескали... А совхоз терял лучших оленеводов:; не могли они допустить, чтобы на их глазах прочное благоденствие Корякии — олени, а значит, и главная отрасль — оленеводство гибли. Уходили. Ибо их не спрашивали, с ними не советовались, ими просто повелевали.
Чем больше усиливались и брали верх негативные явления в тундре, тем быстрее утрачивал свое значение «большой хозяин», «государственный хозяин», тем явственнее теряло свою престижность оленеводство.
Да, тундре ох как нужен хозяин. Большой хозяин!
Сейчас где-то в животноводческих, свиноводческих и других хозяйствах России очень впору пришелся семейный подряд. Перед декабрьским пленумом окружного комитета партии, на котором обсуждался отчет бюро окружкома по руководству, перестройкой, мне довелось разговаривать с первым секретарем Александром Григорьевичем Сыченко. Затронули мы вопрос и о семейном подряде в оленеводстве.
Рассказал я ему об Иттеке Лелькевиче, о том, как он гордился, что вся его семья — оленеводы. Но ведь это было давно. Потом при прямом попустительстве перестраховщиков семейные кланы просто были разогнаны: нельзя, мол, семейственность разводить на производстве.
- Я всей душой за семейный подряд в оленеводстве, — поддержал меня Александр Григорьевич и тут же попросил высказаться Анатолия Трофимовича Сафронова, руководителя — окружного агропромышленного объединения.
- Что вы, что вы! — замахал тот руками. — Какой семейный подряд! Разве вы не знаете, что у местных жителей у отца — одна фамилия, у сыновей — другая. Сплошная неразбериха получится. И нарушение инструкции.
- Какой инструкции? — поинтересовались мы.
- У экономистов спросите, они знают.
Ох, уж эти инструкции! Вспомнил я, как ровно год назад, опять же вместе с Александром Григорьевичем и Анатолием Трофимовичем, летали по оленеводческим звеньям и центральным усадьбам совхозов. Интересовались социальным и культурно-бытовым обслуживанием оленеводов округа. В звене номер четыре совхоза «Таловский» беседовали с бригадиром Леонидом Алексеевичем Акеном.
...Продолжение в следующей части.