Тут мы вспоминали, как в 1950—1960-е годы пиджак и сорочка с галстуком были обычной повседневной одеждой мужчин. Сейчас это кажется чем-то замшелым, убийственно старомодным.
Но вот Александр Янкович напомнил, что для русского консерватора второй половины XIX века пиджак был такой же "красной тряпкой", как для советского обывателя 1960-х - джинсы. Александр Янкович приводит поразительные цитаты из Константина Леонтьева (1831—1891). Леонтьев пишет о своей ненависти к России новой, либеральной и космополитической, мерзкой России пара, телефонов, электрического света, суда присяжных, пиджака... и всеобщего равномерного "диньите де л'ом".
<"диньите де л'ом" — dignité de l'homme — достоинство человека>
И еще пару раз исторгает философ проклятия пиджаку. Не буду утомлять читателя и еще раз поблагодарю Александра Янковича.
Итак.
Два вывода отсюда можно сделать.
Первый — просто исторический. Да, мода меняется. Тоги, хламиды, плащи, камзолы, фраки, пиджаки, куртки, худи...
Второй вывод интереснее.
За что Леонтьев так не любит пиджак? За то, что он короткий? Видно то, что ниже пояса? Нет! При этом он любит фрак, и не против гусарских ментиков. В чем же дело?
Полагаю, все дело карманах!
У фрака карманов нет. У ментика тоже. Карман — штука плебейская.
Бедняцкая. В кармане бедняк (а потом и середняк, и развращенный всяким dignité de l'homme европеец держит портсигар и спички, бумажник и прочее. Барину это не нужно. Барин, если хочет закурить, щелкает пальцем, и лакей ему подает папиросы (трубку, сигару) и огонь.
Барин не платит — он дает распоряжения управляющему, посылает слугу в магазин.
Пиджак с карманами — символ демократический. Символ того, что и богатый помещик, и бедный чиновник одинаково достают из кармана портсигар и спички. Кошмар!
Леонтьев против пара, электричества, суда присяжных и железных дорог (последнее ведь тоже "великая уравниловка" — пусть бедняки едут в "зеленых", в третьем классе, но в том же поезде и туда же, ужас какой).
Значит ли это, что Леонтьев, цепляясь за формы жизни допетровской Руси, сам хочет жить при лучине, в избе, без паровозов и телефона, без суда и, главное, без вызывающего его ярость равного для всех человеческого достоинства, "dignité de l'homme"? Значит ли это, что он хочет жить немытым и бесправным холопом?
Конечно, нет!
Он очень чуток к человеческому достоинству, готов драться за него на дуэли, — но речь идет о достоинстве примерно полупроцента жителей России. Он любит комфорт и удобство - но для себя лично и крохотной группы его братьев и сестер по классу. Чтоб дома было тепло, натоплено, сыто, вымыто, — а мужики пусть все это обеспечат.
Ради этого можно проклясть пар и электричество, телефон и суд приясжных, железную дорогу и проклятый пиджак.
Какая-то травмированная самооценка видна в этих криках о "цветущей сложности" феодального мира. Невыносимо, когда человеческое достоинство, электрический свет и билет на поезд есть практически у всех, а не у тебя одного.
Вот я и думаю: в своей ненависти к паровозу и пиджаку — он мудак или сволочь?
Такой вопрос у меня возникает всякий раз, когда я вижу консерватора, проклинающего движение времени, призывающего нас вернуться то ли в допетровскую Русь, то ли во времена первых пятилеток. Разумеется, он мыслит себя большим боярином, или наркомом, который проскочил через все чистки. Мудак или сволочь?
Не всякий мудак — сволочь. Но всякая сволочь в исторической перспективе оказывается мудаком.
Денис ДРАГУНСКИЙ