С возрастом я явно невзлюбил своих сверстников. Когда я вижу эти морщинистые, обрюзгшие лица, эти бесстыже выпяченные животы, смешные, ковыляющие походки, - всё во мне закипает. Приятно, конечно, что ты не таков, но и - грустно. Ведь это мой возраст проклятый так позорно, криво, смешно являет себя миру.
И особенно раздражает, когда на меня плотоядно глядят какие-то старые тетки. Неужто я им пара?!
Но дело тут не только в моем отчаянном нежелании смириться с приближающейся старостью. Я вообще не терплю, когда меня втягивают в какую-нибудь общность – возрастную, национальную, профессиональную, коммунальную... И потому под любым предлогом, словно опасных инфекций, избегаю всяких там собраний, митингов, дружеских посиделок (даже вполне благородных и безобидных), а уж тем более - пресловутых корпоративов.
На моем лице-маске словно начертано: я - не свой, люди, не подходите... И общность – надо отдать ей должное – мгновенно реагирует, излучая на меня оборонительные токи настороженности и неприязни. И уже трудно понять, кто из нас первый начал эту необъявленную войну.
Что это? Доведенный до абсурда и хамства индивидуализм?
Гипертрофированное самомнение с такими же наглыми амбициями?
Или уже некое отчуждение от всего рода человеческого? - когда не хочется быть ни с кем и нигде. И даже - с собой. А превратиться в нечто бесплотное, эфемерное, когда, как писал еще молодой Пушкин, мысль одна течет в небесной пустоте.
Ну а, по-простому говоря, – в ничто...
Впрочем, для молодых и красивых женщин я всегда делаю исключение.