J грустном, но, наверное, важном
На Острове есть две хорошие вещи. Первая не имеет никакого отношения к людям, и называется Гольфстрим. Вторая…
Если когда-нибудь (полет фантазии) мне придется встретиться с инопланетными чудовищами и единолично представлять планету Земля на трибунале, решающем, уничтожить ли ее обитателей или пусть еще ушами похлопают, у меня есть отличный аргумент в пользу позволить нам продолжать хлопать ушами. Это BBC Radio 4. Существа, изобретшие, придумавшие и поддерживающие BBC Radio 4 достойны некоторого снисхождения. Они не безнадежны. У них есть любопытство на уровне средней кошки и чувство юмора. Нет, нет, если они хотят хлопать ушами, то Великий Межгалактический Совет должен позволить им продолжать.
Для тех, кто совсем не знаком с предметом моей горячей любви, поясняю. Radio 4 вероятно, одна из самых популярных радиостанций на планете. По крайней мере, у нее самый жесткий охват – в районе 10 миллионов слушателей (в хорошую неделю и больше) из примерно 65 миллионов населения, включая младенцев – отличная плотность.
В отличии от других популярных радиостанций, Radio 4 – чистое бла-бла радио. Оно не поет песен, не транслирует футобольных матчей, мало говорит о погоде за исключением shipping forecast (очень нужно) и не сообщает о пробках. Оно просто болтает. Оно болтает обо всем. Radio 4 я обязана знанием механизма эхолокации у летучих мышей и знакомству с политической ситуацией в Китае в 30-е годы прошлого века. Оно повествует о философских трактах Оруэлла, балете, черных дырах, парламенте во времена королевы Анны, религиозных догматах, строении ДНК и развлекает застрявших в пробке слушателей сериалом из жизни фермеров и блестящими адаптациями The Hitchhiker’s Guide on the Galaxy. Комрады младшего и среднего предпенсионного возраста вспоминают Радио Маяк, выбрасывают оттуда весь социализм, добавляют к нему В Мире Животных и Очевидное Невероятное и получают примерную картину.
Все эти забавные, познавательные и веселые программы, к сожалению, не длятся вечно. Два раза в день Radio 4 прерывается, чтобы загрузить несчастного обывателя очередным витком спекуляций «Что случится, если этого не случится» (обычно Brexit, но иногда трагедии меняются). Происходит это, очевидно, с 8 до 9 и с 5 до 6, когда простой трудовой хоббит передислоцируется, в процессе чего выползает на дорогу и требует своих нехитрых развлечений. Разумеется, никто не мешает переключиться в момент коллективного перемещения на другую волну, но размякшие на рассказе, как правильно изводить плющ, который мы в предыдущей серии научили вас выращивать, обыватели ленятся.
Обычно общественный блок крутится вокруг что сказал PM лидеру оппозиции, точнее, в каких изящных парламентских выражениях они обозвали друг друга кретинами и отправили в пешее сексуальное путешествие, и немножко новостей из зала суда. Но не всегда.
Самым странным медиа впечатлением для меня была смерть в прямом эфире. Практически буквально – смерть.
Вот есть некий мужчина предпенсионного возраста. Домик, животные, дети, усредненный местный житель. И что-то у него в боку колет. Но он не обращает внимания, потому что поколет и пройдет. А оно не проходит и колет все сильнее. Наконец, наш герой идет к врачу. Врач хмурится, посылает на тесты. Приходят результаты врач хмурится еще сильнее. Встреча с онкологом в госпитале само по себе не из приятных свиданий, которые ждут. Встреча с онкологом, сообщающим, что у человека неоперабельный рак печени в четвертой стадии и жить ему осталось месяцы от силы… Жопа. Вот такая полная и окончательная жопа.
Кто-то при этом молчит. Человек, который оказался журналистом, решил сделать из последних дней своей жизни репортаж. Radio 4 решила ставить его в свой абсолютный прайм-тайм, дважды в неделю, с 5 до 6.
О чем говорит человек, которому осталось жить месяцы или недели?
О том, что он не понимает, почему это случилось с ним. О том, что надо сказать детям. И всем остальным тоже надо сказать. Или не надо? И что надо позаботиться о завещании, и закончить то, что надо закончить, хотя сил нет. И о том, что такое конец. Или это не конец? Или где-то есть волшебное лекарство, которое продлит его жизнь на еще 3 месяца? Экспериментальное лекарство, к слову, которое не понятно, что будет ли работать, и которое, это понятно, не покрывается хорошим, но не безграничным NHS. Вот эти три месяца жизни, они стоят того, что на них уйдут все сбережения, которым могут потом понадобиться вдове и детям? Так лечиться или не лечиться, если прогноз заведомо плохой?
Иногда человек говорит сам. Иногда ему на помощь приходят эксперты – врачи, психологи, многочисленные благотворительные общества, которые занимаются подобными случаями (Лечение у нас 100% бесплатно, лекарства тоже. Но у нас тоже есть свои проблемы с уходом, помощью, экспериментальными методами лечения и т.д. У MacMillan, благотворительного фонда, специализирующегося на онкологии, бюджет небольшого, но вполне преуспевающего государства). Иногда звонят – правда отфильтрованные, см. ниже – слушатели. У них тоже есть истории, чтобы рассказать, они тоже там были или есть.
А вот эти 10 миллионов, которые слушают… Они пребывают в глубоком охренении. Нет, сказать человеку при смерти, чтоб он заткнулся, это уж надо быть совсем уродом, но ведь в редколлегии или где там на BBC не все при смерти. Вот они чем думают? Нам надо это слушать, или лучше как обычно, политические сплетни и из зала суда, а потом опять про эхолокацию у летучей мыши? Нет, он, конечно, не первый, но вот что бы так, в прайм-тайм, а не в каком-то невнятном блоге, нужно ли так людей мучить? У нас что, своих проблем нет?
Редакция, что в наших краях нетипично, не извиняется, но упирается рогом, и не только из-за корпоративной солидарности. Они, уже от себя, говорят, что это, пожалуй, самая важная программа, которую они когда бы то ни было делали. Без всего на свете можно прожить, любая радость или беда обойдет статистическое большинство стороной, и только от смерти никому, ну вот вообще никому, не увернуться. Так что нечего закатывать глазки и делать вид, что это вам не коснется, уважаемые радиослушатели.
Часть слушателей продолжает возмущаться. Другая часть начинает… думать, что ли. Думать про то, что не надо откладывать, если закололо в боку. Про то, что лично они будут делать, если выбор между 3 месяцами – или без них. Про то, что вокруг нас ходят и всегда будут ходить люди, которые умирают, и которым, наверное, нужна поддержка, но не нужен идиотизм в духа «ладно, само пройдет» или «ой, да, мой дядя от этого умер». Про то, что исследования стоят деньги, и в наших краях это либо частные капиталы, либо благотворительность, и не надо ли перевести Cancer Research 10 фунтов, потому что фиг знает, как оно дальше сложится. Про то, надо ли разрешать эвтаназию или все-таки нет.
И ты давай, Стивен, не умирай. Ну вот есть же какие-то чудо-испытания в Австралии. Давай, попробуй, все хорошо закончится.
Жизнь не кино, никто никому не обещал счастливого конца. Умер Стивен. А потом умерла совсем молодая женщина, тоже журналист, которая заметила у себя странное уплотнение, когда кормила грудью ребенка – и тоже, в силу профессии, практически в прямом эфире. А потом баронесса, совсем не молодая, но упорно, до последней минуты, ходившая в палату Лордов с лысой головой, умерла – редкая форма рака мозга, тем, у кого редкие формы, вообще не везет.
И благодаря этим людям кто-то другой не умер – вовремя заметил симптомы, на поток поставили новое лекарство, которое стало возможно благодаря исследованиям и деньгам, которых раньше не было, а теперь нашлись, или человек не мотался, но быстро нашел экспериментальную группу, и ему помогло. Стало можно и нужно говорить, а не скрываться и прятаться по щелям, и даже выяснилось, что большинство здоровых (пока и относительно) людей совсем не скудоумные злобные идиоты, но вполне себе способны на сочувствие и поддержку. И мы, корпоративные бюрократы, почесались и решили, что негоже нам в плохом свете выступать, и если после химиотерапии пациенты мерзнут, то пусть им будет скидка, а мы пока кого-нибудь другого обсчитаем, у нас дурных много. И кто-то еще что-то сделал, может и не революционное, как лекарство от всего, но мелочь – и много таких мелочей стали чем-то большим.
Точно никому не придет в голову писать петицию с требованием выселить онкобольных, потому что они «заразные». Даже до петиции не дойдет – соседи сами собачьего говна в почтовый ящик засунут активистам. Не хорошо, не красиво, но собачье дерьмо от идиотизма головного мозга отлично лечит.
А все вместе – редкий пример мира, который становится лучше. Не поголовно счастливым, не всеобще здоровым, не живущим вечно. Просто лучше. Чуть-чуть, но на самом деле.
Так что может и правильно, что влезло 4ой в наше сонное болото. Хотя, конечно, я Gardener’s Question Time предпочитаю. И про летучую мышь важно не пропустить продолжение.
