Ежов открыл письмо, в теме которого значилось: «До новых встреч» от руководителя проектов Кузечкина. «Коллеги, - прочитал он, - сегодня я работаю последний день. Хочу поблагодарить вас и пожелать удачи в охоте на ведьм!».
Ежов знал, о какой охоте на ведьм идет речь.
На прошлой неделе, на городской стройке, где работала компания, в траншее обнаружили труп.
Даже не труп, а нечто мумифицированное, убитое или погибшее несколько лет назад. Перед Кузечкиным, который руководил проектом, встал душераздирающий выбор: вызывать следователей, разбираться с трупом и заморозить стройку на неопределенный срок или сокрыть факт мрачной находки («Давай его прямо щас к тебе в багажник, подморозим, а потом на Обуховской обороны в цемент!», – шептал Кузечкину на ухо седовласый прораб), продолжать стройку, закрыть год и без всяких проблем уйти на каникулы.
В итоге Кузечкин вызывал участкового, и стройка встала. На кон встали оплаченная тяжеловесная техника, сорванные сроки и циклопические штрафы. На прошлой неделе Ежов слышал крики за дверью переговорной, а потом видел, как бледный Кузечкин вышел в коридор и прислонился к шкафу, теребя воротничок рубашки, торчащий из-под опрятного серого свитера.
- Стройка такая сложная штука, Вань, - сказал он Ежову, – я и представить себе не мог. Дай сигу, а?
Ежов молча протянул коллеге сигарету. «Да, на стройке может произойти всё, что угодно. Проблемы лезут буквально из-под земли», - радовался тогда Ежов, который работал исключительно в офисе. Закрыв письмо, он решил заглянуть к Кузечкину в кабинет, попрощаться лично.
В комнатке с белыми стенами и единственным окном Кузечкин складывал вещи в большую картонную коробку с надписью «Истерика».
- Сублимируешь? - Ежов покосился на надпись и засмеялся.
- Сотрудница была еще до тебя. С такой фамилией, - он дружелюбно посмотрел на Ежова, – собираюсь.
- А я попрощаться. Помощь нужна?
- Сам справлюсь. Жена сейчас подъедет вниз. У нас минивэн, - Кузечкин отряхивал от пыли раму с грамотой, – жалко, конечно.
- Работы? – спросил Ежов.
- Да не работы, - ответил Кузечкин и посмотрел куда-то на потолок, от чего стекла его очков сделались белыми, – кабинета.
- Кабинета? – удивился Ежов. Сам он занимал стол в огромном общем зале с гнусным названием «оупен спейс».
- Кабинета. – Повторил Кузечкин. - Сколько лет работаю. А своего кабинета у меня до прихода сюда никогда и нигде не было.
- Не знаю, - сказал Ежов, – по мне так разницы особой нет. Наоборот. В кабинете скучно. Да и потом, ты же постоянно в полях.
- А вот именно. На объектах: грязь, холод, ругань. А вернешься сюда, в кабинете закроешься, тепло, светло. Картинки смотрят весело. Кипарис водички ждёт.
Ежов оглядел полупустой кабинет.
- А тебе тут разрешили всё, как хочешь, менять? Есть какой-то бюджет на обстановку?
- Не-а. Тут как были стол, стул и шкаф, так и есть. Остальное я сам принес. Все-таки на работе проводим большую часть жизни.
Большую часть жизни…. А ведь Ежов об этом никогда не думал. Действительно. Он пожал руку Кузечкину и отправился к себе в зал.
Остановился у стола и внимательно посмотрел на своё место. Рыжий угловой стол, месяцами не стираемый тёмный круг от чашки с кофе. Никакого уюта. Ни одного намека на то, что это его, Ежова, место. Он сел на скрипучий стул. Показалось, что запахло коммунальной квартирой. Он посмотрел на коридорный проход, в котором виднелась затворенная дверь кабинета Кузечкина. Представил, как там тихо и свежо. Как аккуратный Кузечкин поливает кипарис.
Он покачался немного на стуле, поковырял проект. Потом поднялся и пошел к двери в кабинет Кузечкина. Внутри было пусто: признаки уюта исчезли. Но кипарис остался на месте, а пахло вкусно: морозным воздухом из форточки. Ежов подошел к секретарю.
- Машка, - обратился он к долговязой девушке, - а кабинет Кузечкина…Он свободен?
- В смысле свободен? – отозвалась Маша, не отрываясь от монитора, – туда кого-то скоро заселят.
Ежов нахмурился.
- Маша, мне поработать в тишине надо. В зале орут. Я с ноутом там присяду?
- Ага. Приехали. Ты сначала будь добр, начальство предупреди. А то потом мне влетит.
- Уже, - соврал Ежов, – уже согласовал.
- Чего шакалишь тогда? Иди, раз согласовал! – Она кивнула головой в сторону кабинета, а её руки как два паука заползли на клавиатуру и принялись стучать по клавишам еще до того, как она обратила лицо в монитор.
Ежов проследовал в кабинет. Там расположил компьютер на поверхности стола и подключил провод к пилоту. Открыл крышку и опустился в кресло. Покой…Тишина и молчание стен укутали его белоснежным коконом. Он даже не стал включать компьютер. А сидел с руками, сложенными в замок, смотрел на стену и на стеллаж. Прошло немало времени. Воспоминания закрутили его на своей карусели, и он очнулся от их блаженного плена только, когда в дверь постучали.
- Да? – машинально спросил он.
Дверь приоткрылась лишь немного, и в проем стало пролезать нечто странное. Ежов сначала подумал, что кто-то пропихивает в щель какую-то старую стекловату со стройки… Но он быстро понял, что это не стекловата. В момент, когда перед ним предстало это существо, звуки офиса, телефонный перезвон, смех, отдаленные обрывки разговоров перестали быть слышны, как будто кто-то поставил весь мир на беззвучный режим.
В кабинете появилось чудище.
Жуткая мумия, найденная на объекте Кузечкина, которую Ежов видел только на фотографиях в телефоне кого-то из коллег. У мумии отсутствовал нос, а рот разверзся бездонной чёрной дырой, застывшей в немом крике. Кожа напоминала старый портфель ежовского дедушки, который он мальчишкой часто стаскивал со шкафа и копался в нем в поисках пыльных грамот. Из чернильного рта послышалось низкое клокотание.
- Я пришел, - произнесла мумия, – чтобы рассказать, что со мной сотворил Кузечкин.
Ежов сидел в кресле и смотрел на это создание не в силах пошевелиться или заговорить. Он впал в созерцательный транс, его сознание сидело внутри за тройным слоем мутной кальки.
- Кузечкин был когда-то моим работодателем, - продолжил рассказ морщинистый гость. – Я был тренером по фортепиано его жены. Готовил её к конкурсу Чюрлёниса. Несколько лет. Света, его жена – гений фортепиано. Держу пари, сейчас прославилась. Я занимался ей. Тренировал – мы это так называли. А этот клоп…Кузечкин. Его никогда не было дома. Он в гробу видал нашу музыку. Не понимал ничего. Только платил мне. Да посмеивался, мол, платит, чтобы я ушел, и заткнется это проклятое фортепиано. И будет ему тишина. Так и говорил, за тишину плачу. Удод.
Ежов сглотнул. Существо не унималось:
- А потом вдруг что-то стало происходить. Она, видно, наговорила ему. Что ко мне неравнодушна. Была патологически честной. И, я так предполагаю, свои помыслы не стала скрывать от Кузечкина. Потому что потом он вдруг позвонил и сказал, что больше они в моих услугах не нуждаются. Я пытался связаться, но все телефоны молчали. Писал письма электронные. Это же столько работы я с ней проделал? Всё псу под хвост? Знаете, сколько сил педагог вкладывает в ученика? А потом она позвонила и позвала. Я ехал очень злой. Хотел поставить на место и всё на неё вылить. Люди же не средство, в конце концов. У них есть собственные цели! Когда я приехал, она молча разложила ноты и стала играть. Играла долго, первую балладу Шопена. Никогда эта соната мне не нравилась. Расхлябанная, истерикой отдает. Но я все равно заслушался и укатил на горках музыки куда-то в другое измерение. Не знаю, что произошло потом. Стало оглушительно и темно. Я думаю, Кузечкин подкрался сзади и саданул меня чем-то в висок. Потому что все произошло мгновенно. А потом мозаика, холод, коррозия льда на уже чужой коже, темнота, запах перегноя. Кузечкины, конечно, проживали в загородном доме. И он куда-то меня положил, куда-то повёз, а потом очевидно, где-то выбросил и зарыл. Зная, что работает он на стройке, нетрудно представить себе всё это. Из-за того, что он так сделал, я не могу уснуть. Я круглосуточно вижу на расстоянии чуть больше руки своё большое домашнее фортепиано. За ним сидит мой худший ученик - диатезный Гришка. Сидит и жамкает по клавишам расставленными ладонями. Да так, что уши звенят, настоящая пытка для учителя. А дотянуться, чтобы дать ему по рукам, я никогда не могу. И так уже…Вечность. Я хочу выбраться. А Кузечкин должен быть наказан. Не верите? А вы посмотрите, что у него в горшке, под эти деревцем!
Мумия потянулась к кипарису, Ежов в страхе отшатнулся, кресло издало чудовищный скрип, и он очнулся.
Тело затекло, и теперь миллионы крошечных невидимых иголок чесали его кожу при каждом движении. Он смотрел на закрытую дверь. Потом оглянулся. Кабинет был пуст. За дверью кричала на курьера Маша. Ежов провел ладонями по лицу. Ну и ну. Надо было умыться. Но прежде чем выйти, еще не до конца освобожденный из щупалец видения Ежов наклонился к горшку с кипарисом.
Сунул руку в землю. Она была тёплой и влажной. Кисть пробралась через несколько корешков, похожих на ощупь на веревочки, и упёрлась в дно. Ежов сжал пальцы и зацепил субстанцию, которая устилала горшок изнутри. С трудом, несколько раз надорвав, он извлек на свет желтоватую бумагу в разводах. Ежов прочитал заголовок: «Ф.Шопен. Баллада №1». С ужасом откинул клочок. Встал и прижался спиной к холодной и твердой стене кабинета. А потом схватил свой ноутбук и быстро вышел наружу, хлопнув дверью. В оупенспейс, к людям и к яви. В кабинет он больше не заходил. Но балладу Шопена послушал, хотя она ему тоже не понравилась.