Тайник

После совещания я зашел в свой кабинет и сразу кинулся к окну. В моём кабинете на первом этаже только одно окно. Оно дает мало света, потому что выходит в дворовый тупик, каких в Питере тысячи: грязная глухая стена противоположного дома: вот и весь утлый пейзаж. Я сижу к нему спиной и держу свет включенным, иначе моё рабочее место больше напоминает камеру. Так было до сегодняшнего дня.

Я подошел к окну и начал разглядывать противоположную стену, на которую раньше не обращал внимания. Она напоминает мне проигранную полгода назад битву за кабинеты. Я не стал участвовать в возне, пока другие собачились и интриговали во время переезда. Сказал, что мне по барабану. И только, когда вошел сюда и увидел ржавую решетку, а за ней замшелый бандитский уголок двора, разобиделся про себя как маленький. А сегодня на совещании вскрылось кое-что любопытное. Примерно в метре от угла здания окаймленная морщинами трещин из стены смотрела в моё окно чёрным глазом бездонная дыра. Сомнений нет, тайник - именно там.

Сегодня прямо на заседании правления, в котором принимают участие все двенадцать глав подразделений нашей конторы, в переговорную, шаркая костылем, зашел ночной сторож, Виктор Николаевич. Вик Ник.

- Прошу прощения, товарищи, - рявкнул грозным голосом бывшего подводника. - Не хотел мешать, но должен сообщить что-то чрезвычайно важное.
- В чём дело, Виктор Николаевич? - спросил директор. – Вы нам прерываете собрание.
- Вижу вижу, но я решил, что проблема требует коллективного обсуждения.
Начальник кивнул и принялся шарить глазами по огромному столу с гримасой боли.
- Мною обнаружено, что в закутке, слева от входа в здание по ночам кто-то шурует, - произнёс охранник и показал рукой в окно. - Думаю, это наркоманы. И, судя по всему, у них тайник в стене.
- В нашей стене? – машинально спросил директор.
- В стене дома напротив. Там глухой тупик. Я несколько раз видел их тени по ночам. Вот и сегодня тоже. Снуют там, скребут что-то. Пока дверь отопру и на крыльцо выйду, их и след простыл. Что делать.… Жухало! А у нас техники до зубов…
- Хорошо, - перебил его директор. - С этим разберется снабжение. Сделаем зеркальное остекление на первом этаже.
- Вот это правильно, - пробурчал охранник, – а то не дом, а аквариум.

Совещание продолжилось, и весть о тайнике, похоже, никого зацепила. Я сверлил взглядом лица своих коллег, многих из которых знаю не первый год, и думал: «Неужели никто из вас, придурки, не хочет сейчас же метнуться туда и проверить?». Но они только бурчали что-то про кабель, возюкали глазами по таблицам и спорили с директором еще часа два – о визите охранника сразу забыли. А я не мог думать ни о чем, кроме этого, и мысленно перенесся далеко в прошлое, на десяток лет назад, когда катался на скейте, тусовался на улице, курил и вращался в кругах, от которых волосы сидящих за этим просторным столом стали бы дыбом, а окрестные старухи звали жухалом меня. Это время законсервировались в памяти как уродец из Кунсткамеры, и разъезжая сейчас по работе в белой рубашке, высчитывая по табелям зарплату подчиненным, я едва ли могу вспомнить себя ворующим пиво в магазине или убегающим через проходные дворы от мужиков в погонах. Я больше не говорю на том языке, сменил маргинальную линзу в густом дыму и пёстрых разводах на кристальной прозрачности трезвость утренних пробежек, и пиво-то перестал пить, а только красное вино – под правильный стейк едва ли один раз в месяц. Поэтому войдя в свой кабинет, я сразу прошел к окну, и убедился в том, что в стене, и правда, есть место, где можно устроить нычку. Я уже точно знал, что обшарю её. Посмотрел на свою ладонь. Давненько эта рука не лезла, куда не просят. Не сжималась в твёрдый кулак. Не обхватывала запотевшую холодную банку. Не поднималась в воздух в оглушительном рёве концерта и не врезалась до кровавых крошек в асфальт. Раньше она бы не струхнула кучки сопляков-коллег. Тут зазвонил телефон, и ей пришлось покорно подобрать трубку, а потом вместе с напарницей с три часа бить по клавишам, возюкать мышкой и трогать шершавые бумаги.

- Эй, ты, на хер так жить? – мог бы крикнуть я себе через последние десять лет. Что занимательно: и с того и с другого конца одновременно.

Когда с делами было покончено, я вышел на крыльцо, закурил и прошёл к своему тупику. Пахло мхом и кошками. Дыра смотрела на меня чёрным оком. Я сделал пару шагов по направлению к ней, оглянулся, и, не выпуская сигарету изо рта, засунул внутрь руку. Сыро и колко. Сначала нащупал какие-то клубни извести, но потом зацепил средним и указательным пальцем нечто похожее на мокрый кусок ткани. Потянул на себя: вот выворочу сейчас мерзкую вонючую паклю, потом руки отмывать. Еще мелькнула мысль про шприцы и лезвия, но в этот момент я вытянул. И как назло дверь офиса распахнулась, и крыльцо долбанул резиновый набалдашник костыля.
- Там там это… - участливым голосом пояснил Вик Ник, угадавший мой интерес к тайнику, - в той дыре они и роются, паразиты.

Я дежурно оскалился, выплюнул окурок и пошел внутрь здания. Свою добычу, бархатный сверток, успел пихнуть в карман. Если там окажется какая-нибудь дрянь, куртка пойдет на выброс. Я зашел в свой кабинет и запер дверь. Выложил сверток на стол. Он был даже не особо грязным, только немного промок. Внутри, судя по звуку удара об мой ДСП-шный стол, лежало, что-то твёрдое. Я аккуратно развязал чёрные тесемки и раскрыл его. Мелькнуло светлое и гладкое, я потянул бархат, и на столе передо мной предстала жутковатая фарфоровая фигура. Белая обезьяна с лысой голубой головой. Меня обдало жаром. Внутри скакнуло чувство, как будто я палкой разрыл муравейник, трогаю чужую неопрятную и тоскливую жизнь. И я повелся на этот звериный дух, закрыл фигуру мешком и потащился на выход, дабы вернуть её на место. Но в кармане загудел телефон. Это был начальник с допросом и выволочкой. Пришлось долго трепаться, рассказывать сказки, идти к столу, лезть в компьютер, искать документы, а бархатный мешок засунуть в шкаф между папок. Когда обвинения льются холодным душем, остальной мир в момент превращается в контурную карту.

О мешке вспомнил только уже ночью лёжа в кровати. Надо будет завтра выбросить.
Мне стало стыдно своих идиотских авантюр и ностальгии по прошлому, в котором, сказать честно, было больше грязи, чем эстетики. Да и делишек, о которых думать тем более не следовало.
Потом был вечер, когда я вкалывал допоздна. За окном стемнело, и в дверь кабинета постучали. В щели показался Вик Ник в мятой пижамной рубашке. Он глянул исподлобья и еле слышно произнес, кивая подбородком на окно:
- Гляди, роют…
Я обернулся. И увидел на стене перед собой фигуру в яркой жёлтой куртке. Длинные чёрные волосы струились по горчице этого яркого одеяния. Она явно залезла в тайник и безуспешно шарила там рукой. Я вскочил и пустился по коридору к выходу, выскочил на крыльцо, с него на асфальт. Громко окликнул её. Она мгновенно отклеилась от стены и быстро прошла мимо. По всему моложе меня лет на пять, лицо не прятала, просто быстро уходила. Я пошел следом и снова позвал. Она не ответила. Вельветовые брюки мелькали прочь от нашего здания и от меня. Тогда я выудил джокера и крикнул, что знаю, где бархатный пакет. Она встала. Обернулась. Я увидел круглое белое лицо с черными бровями и веснушками. Шагнул навстречу и предложил зайти за пакетом внутрь офиса. Зыркнула внимательно и недоверчиво. Как лиса.

- Денег хотите?

Я заржал. На самом деле плана у меня не было. Она вцепилась рукой в ремешок небольшой кожаной сумки и рассеяно шарила глазами в луже у нас под ногами. Я вдруг снова стал пацаном, который в деревне летом впервые нашел повод заговорить с соседской девочкой, догадавшись помочь ей с ведром воды у колодца. И ощутил вдруг, что обладает хитрой силой, из-за которой она покорно пойдет рядом с ним через желтый воздух, гул жуков и леса трав.

В общем, я решил сказать, как есть. Что наш старина охранник решил, будто в дыре находится наркоманский тайник, и следил за ним. А я залез туда из азарта и нашел бархатный пакет. Мне даже стало неудобно, пока я говорил. По её жалкому виду было похоже, что эта дыра в стене - вроде как её секретное место. Я сразу подумал о семейной реликвии, которую она прячет от каких-нибудь назойливых родственников. А они хотят отжать квартиру после смерти бабушки или что-то вроде того. Мы с ней вошли на порог офиса, она покорно проследовала за мной по пятам и замерла на пороге моего кабинета. Я выудил пакет с полки. Спросил, что это за стрёмная фигура внутри. Синяя обезьяна, зачем хранить её в стене? На своей территории я решил, что у меня есть право знать.

- Дело в том… - она запнулась и протянула руку навстречу пакету, – я не знаю, что внутри…

Услышав это, я отшатнулся машинально, как будто рука вперед меня решила, что пакет не её. Меня треснул дьявольский инстинкт недоверия. Скользкий бархат выскочил из рук, и пакет грохнулся на кафель. Судя по звуку, фигура внутри разбилась. Я матюгнулся и кинулся смотреть. Она отвернулась.
- Блин… - повторяла она, - теперь точно всё… - а потом вдруг крикнула, - Не показывайте мне, что внутри!

Я завис на полу над пакетом. Из него торчали осколки отвратительного обезьяньего рта. Я прикрыл их, поднялся и быстро сунул пакет на место. Спросил, как всё это понимать. Она по-прежнему стояла спиной. Застыла. Я заглянул ей в лицо. Сделал строгую рожу.

- А у вас можно кофе выпить?

Хорошо, я пригласил её на кухню. Из-за угла высунулся Вик Ник и спросил, все ли в норме. Я кивнул ему, и он исчез. Сварил кофе, поставил перед ней чашку, и сам уселся напротив. Она глотнула, не сняв куртки, и как была с сумкой через плечо. Тогда я сам начал разговор и осведомился, зачем она залезла в дыру в стене, и чьих всё-таки будет пакет.

- Дело в том, - теми же словами начала она, прикладываясь к чашке, но кофе, как будто, не пила, - что это я положила пакет в то место. Да. Это была я. Но я не знаю, что лежит внутри, и не должна знать. Звучит это дико, но…в этом суть уговора и своеобразного испытания, которое мы проходим вместе с моим женихом.
Я сразу потерял интерес, услышав это жеманное «жених». Сейчас окажется игра. Дурацкая игра вроде «Дозора» с поиском сокровищ и прочим бредом. Одна моя знакомая играла в «Дозор». Карта привела её на стройку, а там она провалилась в дыру на три метра вниз и проткнула щёку ржавым штырем. Теперь там милая ямочка.
- Он меня так испытывает, - она опять уткнулась ртом в чашку, и опять не пьёт. А просто держит там рот и замирает. Смотрит при этом на меня во все глаза.
Я улыбнулся. Спросил, что дальше.

- Полгода назад он потерял ногу. Попал под машину на велосипеде, и ногу пришлось отнять. Тогда он стал пытаться меня бросить. Убеждать, что я не выдержу инвалида. Что это будет не жизнь, а кошмар. Что я в итоге заненавижу его, а он станет вечно ощущать себя обязанным. Что это неравные отношения, и он не такой. Будущего нет, бла бла. А я… никуда уходить и не думала, если честно. Я человек достаточно сильный, – в её дрожащем голосе скользнули нотки гордости. - Тогда он предложил пари. Сказал, докажет, что я не смогу связать жизнь с увечным. И признался, что сам не знает, как поступил бы, лишись я конечностей.
Я неодобрительно фыркнул.
- Да нет, - спокойно продолжила она, - на самом деле в его теории есть толк. Люди эгоистичные животные. Он предложил, чтобы я выполняла одну его просьбу в день на протяжении полугода. Всего одну. Но без перерывов, без пререканий и без чувства важности. Никакого великодушия и жертвенности с моей стороны, никакого признания от него. А если мне надоест, просто забить на просьбу. И все будет кончено без слов. Я согласилась. Только.…Только вот я думала, что просьбы будут обыденные. Если честно. Что это будут вкусные ужины, походы в кино, какие-то личные смешные прихоти. Но всё оказалось сложнее. Первый раз он попросил меня отвезти в Лисий нос увесистую спортивную сумку. И строго настрого запретил смотреть, что внутри. Я вообще решила, что это розыгрыш. Повезла сумку. Там её забрал очень какой-то дядька. Мой жених, он.…В общем, он не как вы, не в офисе работает. То там, то сям, никогда чем-то путным не занимался. Универ бросил. Работал на одном заводе, потом на другом, халтурил, потом водителем. Нет, бывали и обычные просьбы. Щавелевый суп, там. Но несколько раз в неделю я что-то куда-то вожу. И вот в стену, например, кладу. Или достаю. Такая серия проверок.

Я не верил своим ушам. Спросил, как её зовут. Катя. Катю стало жалко. Сначала захотелось безногого урода пойти и раздолбать еще сильнее. Проверки… Я знал, что это было, потому что когда-то делал так сам. Удивительно, что я не один додумался использовать свою девчонку. Этот ещё инвалид. На лечение, может, копит. А я тогда на что копил?
Я спросил, есть ли у неё предположения, что он переправляет в этих сумках и мешках.
- Естественно, я гадала, что там. На мои вопросы и шутки он отвечает неопределенно. Сначала я боялась даже прикасаться к сумкам и пакетам. Кидала в багажник, чтобы не мозолить глаза. Я очень боюсь подорвать его доверие, вот в чём штука. После травмы он на всех смотрит букой. Приходится доказывать, добиваться. Ведь как иначе? И я решила просто упорно работать на свою цель. Чтобы это поскорее закончилось, и всё стало как раньше. Тогда уже можно будет и права качать. А теперь.…Теперь, я даже не представляю, поверит ли он в то, что вы разорили тайник.… Готова просить вас ехать со мной и объяснять ему, что произошло. Иначе, боюсь, не простит.

Я сказал, что налью кофе и встал из-за стола. Зажужжала машинка. Я извинился и вышел из кухни, чтобы проверить бархатный куль. Проверил. Нашёл. То, что я думал, лежало там, среди осколков обезьяны. Одноногий барыга! Я увидел, как за окном вдруг полил дождь, и вернулся к Кате. Она сидела над своей кружкой и теперь видимо не знала, что говорить.

Я уселся напротив.
Через четверть часа смотрел через забранное решеткой окно, как её сутулая фигурка в желтой куртке удаляется от нашего здания. В руках она сжимала свой бархатный мешочек, в котором вместе с осколками фарфора несла прочь свой тайну.
Знаете, как я оказался там, где я есть? Мою девушку тогда, десять лет назад, в конечном итоге повязали. Нашли у неё то, что я припрятал внутри диска с фильмом «Кислотный дом» по Уэлшу. Я никогда всерьез не предполагал, что такое может случиться в реальности. Что кому-то вообще может прийти в голову проверять маленькое существо с ногами-спичками и шаром жёлтых кудрей над детской физиономией. Когда я давал ей в руки диски, книги и игры, то делал это потому что думал, что её никогда и никто не остановит. В отличие от пахнущего жухалом за километр меня. Меня шмонали тогда на каждом шагу.

Что стало с этими кудряшками, я так и не узнал. Помню, тогда сидел в квартире в полном неадеквате, и меня словно было сразу несколько человек. Один глотал слюни на диване, отвернувшись к стене, грыз бархатную подушку и бешено сжимал-разжимал в руке её металлическую заколку. Пару раз давал себе по роже. Другой весь чесался, листал записную книжку, вышвырнул на ковер сумку и совал туда спортивный костюм, хотел ехать в Белоруссию. Третий сидел перед выключенным монитором компа, положил ладони на колени и бормотал: - Тих тих, тих тих, - сейчас главное перемотать всё это. И этот педант победил. Тихони всегда выигрывают. Все остальные как-то заглохли, и я просто забетонировал всё это у себя в сознании.
Где она теперь? Социальными сетями я не пользуюсь. Тогда получилось быстро переехать на другой район. Её мамашка ходила выть ко мне под окна чуть ли не ежедневно, и оставаться там, где я жил, было нереально. Чтобы как-то коротать дни на новом месте, я записался в колледж на соседней улице. Оттуда автоматом зачислили в универ. Потом на работу по специальности: почему ж не поработать, коли зовут? И оп ля, я тут. Сижу в рубашке, раздаю поручения и езжу на С-классе. Тихо, мирно и без лишних геройств.

Вот, чему научила меня жизнь, поэтому девке я, конечно, ничего рассказывать не стал. Всего лишь тёлка, она сначала не поверила бы мне, закатила бы скандал, а потом сквозь сопли и слёзы все-таки посмотрела внимательно на то, что лежало в бархатном мешке, прозрела, и побежала сдавать своего идиота. Завтра же меня бы вызвали на допрос с уведомлением начальства. Всплыла бы та старая фигня.
На самом деле, это брехня. Единственное, что осталось при мне из той подлой реальности: привычка нести патетическую ересь. А в этой жизни.…В этой жизни я просто и спокойно поведал Кате всё, что знаю о делах, подобных делам её одноногого комбинатора. Признался даже, что сам так делал, а еще показал то, что на самом деле пряталось в мешочке. Она взволновано поблагодарила меня, сгребла его в охапку и ушла в дождь.

Я допил кофе и тоже поехал домой. И, наверное, скоро бы забыл про эту историю, если бы через неделю Вик Ник не презентовал мне хвост, отколовшийся от фарфоровой обезьяны, который я положил в машину, а вечером отправил в воздух с Литейного моста.