.
Возможно, не самым удачным образом сходил на поэтический вечер Дмитрия Ольшанского, (по его же приглашению), пришлось после двадцати минут слушания уйти, нечаянно, хотя и громко хлопнув дверью на прощанье. За мной устремились еще несколько человек, которые, без меня бы это не сделали...Какое у меня осталось впечатление? Стихи Дмитрия Ольшанского, как вообще стихи многих современных авторов, представляющие из себя какие то словесные конструкции , не лучше и не хуже стихов многих других современных авторов - в такой манере сейчас пишут многие, в конце концов, для психоаналитика даже очень неплохо. Не из-за стихов я ушел., а просто потому, что надоело слушать лекции на тему того, какой должна быть поэзия, (по мнению , психоаналитика Ольшанского она должна быть объективной и без чувств.) Но во первых, если автор не способен испытывать никаких больших, или волнительных чувств, (Фрейд в ком угодно убьет эту способность) , зачем, эту личную неспособность оправдывать целями поэзии? Это все равно, что я бы начав писать на холсте маслом, (чего я делать не умею), читал бы лекции на тему того, какой должна быть живопись. Я лишь могу говорить, что я испытываю, когда я гляжу на полотно Гогена, что я вижу, что чувствую, но говорить о том, какой должна быть живопись, это уже род хамства, простите. Возможно, искусство может и оскорблять.
Но художник точно не должен никого оскорблять. Такие замечания Ольшанского, что в поэзии слабы все противопоставления, и потому строчки Бродского, "глаза их полны закатов, сердца их полны рассветов , слабые " вызвали у меня недоумение. Хотелось бы возразить. Это не противопоставление. Противопоставлением был бы случай, если бы Бродский написал, что сердца пилигримов полны рассветов, а скажем, сердца земных царей полны закатов. Но у Бродского все ведь по другому. Речь ведь идет о том, что глаза пилигримов видели много закатов, (ибо, пилигримы шли каждый день до захода солнца) , но сердца их, даже у спящих, полны рассветов. Это очень точно. И это взаимодополнение, а не противопоставление. И потом, у Бродского это звучит окрыленно, красиво и романтично. Его ранние стихи Пилигримы, как и его Васильевский Остров, (и конечно, поэма Шествие), волнуют.
Как и поэзия Мандельштама, волнует.
Потому что например строки Мандельштама про Венецию, полетны...Поэзия не обращена к объектам, (как думает Дмитрий Ольшанский) и не выявляет их. Напротив, поэзия обращена к вещам, которые никогда не становятся объектами, ибо затронутые, и названные вещи в стихах - возвращаются в своей чувственной игре в мир идеального, словно они были увидены или названы поэтом, впервые. Поэзия не имена возвращает вещам, а вещи именам, а имена - божественному порядку, и в этом и состоит ее таинство. У меня свой взгляд на поэзию, а у Ольшанского, свой. Но вообще то я пришел вчера слушать стихи, а не лекции о поэзии. Тезисы Ольшанского может быть и интересны, но они имеют отношение к философии, а не к поэзии.
Удивило то, что Дмитрий Ольшанский постоянно комментировал свои стихи.
При этом, комментарии его были длинные, и философичные. Может быть это говорило о его тайной, авторской неуверенности? Так длинно и философично комментировать свои стихи, (кроме случаев авторской необходимости), можно в ситуации, когда автор не уверен в самостоятельной ценности своих стихов, для чего ему нужна дополнительная ценность в собственных философских комментариях. Впрочем, Дмитрий Ольшанский чистой воды метафизик, и философ-психоаналитик по складу мышления, впервые издавший сборник своих стихов. Однако, даже в этом случае, комментировать свои стихи можно было, как-то, мягче по тону, не превращая свои комментарии в некие тезисы о «задачах поэзии».
И ладно если бы это были лишь мысли о поэзии.
Дмитрий Ольшанский очень много говорил о философии, цитировал Гегеля, и в конце концов коснулся и даже религии. Все это произносилось лекторским тоном, хотя некоторые мысли были и интересны. Но и эти мысли для меня весьма и весьма спорные. Скажем, не вызвала у меня согласие вчера и мысль Дмитрия Ольшанского, (то есть не его мысль, а одного священника), что когда ты входишь в церковь, ты не должен представлять Бога, даже самым красивым и святым, ибо это уже грех, и в твоей молитве не должно быть никаких чувств.
Однако, так ли это?
Хотелось бы возразить, что все таки, христианство - не иудаизм, в котором нет икон. В христианстве иконы есть. Это говорит о том, что у каждого верующего есть свой образ Христа и Пресвятой Девы Марии. Говоря о молитве, в молитве не должно быть слишком мирских чувств, и говоря о Православии, принято быть трезвым , но например в более по западному романтичном католичестве страстная молитва не воспрещена.
И не только в том, конечно, дело .
Дмитрию Ольшанскому даже не объяснить, что у подлинного верующего нет авторитетов даже среди священников, если он верует в Христа, и в Святых. Одни священники ему могут быть ближе, другие нет. Церковь это же не блатная лавочка во дворе , с ее блатными авторитетами для подростков, а храм Христа, Девы Марии, и Святых. К примеру, говоря о себе, я люблю церковь, и хожу туда не потому что бы ощутить себя грешным.
Грешным я ощущаю себя и в жизни.
И мне этого достаточно. Но когда я захожу в церковь, я этого больше не чувствую. Я чувствую святость икон, или сакральность служения, а не гнет греха. И мне это чувство помогает. Церковь приносит утешение человеку, мирит тебя с Богом., такое я бы и привел возражение Дмитрию Ольшанскому или лучше сказать, такой точке зрения на церковь.
Получилось, что вчера я просто , хлопнул дверью и ушел.
Честно говоря не жалею, что так поступил. Если Ольшанский уверен что искусство должно оскорблять, он останется лишь довольным моей реакцией. Хотя я действовал так не ради этого, а для того, что бы просто спасти свой душевный мир . Это как если ты включил телевизор, и тебе не понравился ведущий, ты взял и переключил его, или выключил .
Как я поступил вчера?
Я просто переключил программу с вечера Ольшанского, на другую передачу, на хорошую прогулку по вечерней Фонтанке, от библиотеки Маяковского, до любимой пышечной. Настроение неожиданно стало спокойное и хорошее, (особенно после кофе, уже на Загородном ), в голове зазвучали любимые стихи Елены Шварц, Пастернака, и раннего Бродского . Настроение было хорошим потому , что я не стал держать негатив.
Просто, хлопнул дверью и ушел.
Выплеснув негатив, я от негатива избавился без каких либо этических последствий для себя. А если бы я терпел лекции Дмитрия Ольшанского весь этот вечер, я шел бы по Фонтанке с плохим настроением. И сейчас оно было бы плохое. А я люблю гулять с хорошим настроением. Тихим, чуть мечтательным, и лиричным.
Даже не хотелось спускаться в метро.
Подумал о том, что чтобы быть поэтом, нужно быть не безумным, (как почему то Платон считал) а наивным, хотя при этом и мудрым. Философское знание, логика, спекулятивное мышление вредят поэзии, хотя это не значит, что философия вредит поэту. Просто, когда ты возвращаешься к поэзии, нужно перестать быть философом. Хотя, когда ты возвращаешься к философии, ни в коем случае не нужно переставать быть поэтом.
В заключении еще бы сказал несколько слов.
Услышал вчера и точку зрения что искусство должно вызывать тревогу, (иначе, это не искусство) , и что искусство должно задевать, даже иногда оскорблять твои чувства. Но во первых, само по себе искусство не может вызывать тревогу. У кого -то вызовут Маленькие Трагедии Пушкина тревогу, а у кого то они вызовут улыбку, или вообще ничего.
И в Пушкине ли в таком случае, дело?
Дело только в читателе. И потом, что значит тревога? Когда я иду по дороге на дачу, незнакомая мне большая собака у меня обычно вызывает тревогу, если она ведет себя агрессивно. Но как только я прохожу мимо нее, и отхожу на приличное расстояние, я о ней сразу же забываю. Я не могу этого сказать о гениальном произведении искусства, скажем, о стихах Мандельштама о Неизвестном Солдате, что прочитав их я испытал тревогу, и забыл.
Потому что дело не в тревоге.
Искусство вначале волнует, а не просто вызывает тревогу, как описанная мною собака, которая у меня может вызвать тревогу, а положительно меня взволновать не может. Говоря же о том, что искусство должно оскорблять - состоятельна ли такая точка зрения на искусство? Конечно и такая точка зрения имеет право на существование.
Может быть она отчасти в некоторых случаях и права.
Однако, потому вчера я и ушел с вечера Дмитрия Ольшанского, которому хотелось непременно кого-нибудь задеть, или оскорбить. И у Ольшанского это получилось. Я бы все таки, сказал, что этот подход - плох тем, что оскорбленный слушатель уйдет, не став проникаться ни рассуждениями ни стихами автора, ни его поэтическими образами.
И значит, ничего в таком подходе хорошего нет.
Разумеется, искусство может кого угодно оскорбить, даже самое святое, (ни один художник не застрахован, как и зритель, или читатель ) Но искусство точно не должно ставить себе такой специальной задачи, а тем более не должен себе ставить такой странной задачи, автор.
Тем более, представляющий свою книгу читателю.
