Прикрутив чёрта к лавке его же цепями, старик, для начала, окатил несчастного крутым кипятком, после чего посыпал золой, потом негашёной известью, а после начал старательно тереть его железной щёткой... Чёрт выл и умолял отпустить его, но Степаныч заткнул ему рот поленом и продолжил трудиться, прерываясь только лишь для того, чтобы выпить полстакана самогону и закусить его долькой яблока, макнув её в мёд. Когда шерсть начала сходить с чёрта клоками, а кожа под ней стала цвета раскалённой печи, Степаныч вновь окатил «пациента» крутым кипятком, а затем от души намылил его окаменевшим стиральным порошком двадцатилетней выдержки и дал настояться четверть часа. К этому моменту чёрт уже не кричал, а только обречённо подвывал, моля убить его, а не мучить, но Степаныч был неумолим и снова окатил бедолагу кипятком, после чего выволок бездыханного негодника на свежий воздух. Несчастный не подавал признаков жизни и был красным как знамя, но Степаныч знал толк в бане. Включив на полную мощность насос, дед стал усердно поливать распростёртое перед ним тело ледяной водой из скважины, от чего рогатый страдалец мигом ожил, закрыл глаза руками и заплакал, думая, что это новый этап чудовищной экзекуции.
- Ну, чего раскис-то, вставай, - крякнул Степаныч, выключая воду и с удовлетворением оглядывая плоды своего труда. – Самогон будешь?..
Чёрт робко открыл свой недобитый глаз и недоверчиво переспросил:
- Самогон?..
- Самогон, самогон, - засмеялся дед. – Не молоко же! Или ты что же, ещё разок попариться надумал?.. Так это мы враз устроить можем... Воды не жалко...
- НЕ-Е-ЕТ! – заорал чёрт гнусавым голосом. – Буду самогон! И керосин буду! И всё, что угодно, только больше не парь меня, прошу! УМОЛЯЮ! Не могу я больше, веришь, Степаныч, миленький мой, не могу?.. Правда не могу!.. Еле жив я...
- Ничего, отойдёшь, – приободрил его дед, наполняя стаканы и срывая с ветки пару яблок. – Не расплескай только, окаянный... Ишь, трясёт всего...
С самогоном чёрт управлялся мастерски. После третьего стакана он полностью пришёл в себя, раскраснелся до вишнёвого цвета и стал говорлив.
- У меня дядя был, - вещал он¸ презрительно отвергая нехитрую стариковскую закуску, - так он на спиртзавод повадился лазить. И до того он там пить выучился, что мог в чане по три часа преспокойно плавать, а потом домой самостоятельно добираться! Он и меня научил. Хороший был чёрт, с душой... Совесть понимал...
- И что же, никто его на заводе ни разу не видел? – удивлялся Степаныч.
- Отчего же не видел, видели, - ухмыльнулся чёрт. – Много раз. Да только кто ж признается, что он чёрта на спиртзаводе приметил? Сразу ж уволят, а то и похуже!..
- А где ж он теперь?– уважительно поинтересовался Степаныч. - Всё там же?
- Три года как нет дядьки... – сокрушённо поник чёрт. - Под электричку попал... Прям под Рождество... Невезуха...
К вечеру, оба напились до такой степени, что сидели в обнимку. Степаныч в тридцатый раз исполнял «Варяг» и чёрт тоскливо подвывал ему в след, пуская слезу и вытирая её кончиком лоснящегося хвоста.
- Ты на меня не серчай, - сказал дед около полуночи. – Я за свои ульи горой! Сам понимаешь - мёд...
- Понимаю... – уверял сквозь напавшую икоту чёрт. – Мёд - продукт наиценнейший. На дороге не валяется. Но ты не переживай, Степаныч. Я тебе новых пчёл принесу. Ещё больше. Хочешь? За дальним лесом знатная пасека имеется, да только мне всё идти лень было. Но я схожу и украду для тебя. Хоть целый улей пчёл, хоть два. Сколько скажешь, столько и принесу. Целёхоньких, Степаныч! Ну, как, договорились? Будет у тебя десять ульев, заместо пяти, и вдвое мёда! Соглашайся, Степаныч...
От таких невероятных перспектив у Степаныча аж живот скрутило, однако, по зрелому размышлению, пользоваться ворованными пчёлами он отказался наотрез.
- Я флотский парень, - шумел он, категорически размахивая руками. – Понимаешь? Матрос!!! А матрос в грязь лицом не ударит, даже если где и найдёт!.. Не нужны мне твои пчёлы! Подавись ими, гад! И вообще, кончай это занятие, по чужим ульям шастать! Это я вот малый отходчивый, а попадись ты кому другому, так он бы с тебя враз три шкуры спустил, причём одномоментно...
- Тогда, я тебя научу самогон варить, - икнул чёрт.
- Меня? – сначала остолбенел, а затем демонически расхохотался Степаныч. – Самогон?! Да лучше моего самогона во всей округе не сыщешь! Слеза, а не самогон!
- Самогон у тебя, Степаныч, паршивый, - сказал расхрабрившийся от безудержных возлияний чёрт. – А слеза она, Степаныч, всё от грусти...
Степаныч вскочил, почернел и поднёс свой жёсткий кулак к самому носу крепко зажмурившегося чёрта.
- Так значит мой самогон паршивый, да? – нежно прошипел он в самое ухо хвостатого. – От грусти значит, так?..
- Как есть паршивый, - кивнул чёрт, готовясь к неминуемой смерти. – Паршивее некуда... Таким самогоном только котельную топить или стёкла паровозам протирать... Гадость, одним словом...
Степанычу сделалось от таких слов дурно. В голове у него протяжно завыла морская сирена, а палуба кухни дала крен. Забыв про смертоубийство, он яростно затопал ногами и закричал не своим голосом:
- А что ж ты тогда целых два литра его выхлестал, мерзавец, а?! Назло может быть?! Назло?!
- А за неимением, Степаныч, за неимением, - бойко ответил чёрт, видя, что гроза миновала. – Но я тебя научу! Всё как есть расскажу. Без утайки. Сам увидишь. Лучше чёртового самогона на всём свете не сыскать. Уж поверь...
Степаныч до хруста сжал кулаки, заскрежетал зубами, выпучил налившиеся кровью глаза, но сдержался. Молча налил он им ещё по одному стакану, молча чокнулся, молча выпил, и только когда последний бульк в его горле стих, выдохнул:
- Обманешь – чучелу из тебя сделаю... Внуков по ночам пугать буду...
- По рукам, Степаныч, - беспечно улыбнулся чёрт. – Не прогадаешь...
На следующий день, опохмелившись и наскоро перекусив, Степаныч повёл чёрта в свою «обсерваторию» и с гордостью продемонстрировал сияющий, как палуба перед смотром, самогонный аппарат.
- Сам делал... – любовно проворковал дед, оглаживая медные детали механизма. – Каждую детальку своими собственными руками с завода вынес... Он мне как родной... Даже хуже...
Но чёрт не слушал. С видом знатока он быстро всё осмотрел, где-то покрутил, где-то пощёлкал, деловито осведомился о рецепте браги, температуре, прочих нюансах и вынес свой короткий вердикт.
- Так гнать нельзя!
Степаныч затравленно огляделся.
- Да что же это такое, а!? Какой-то чёрт болотный, будет меня, Степаныча, учить, как самогон нужно гнать! А ну ка, выметайся отсюда! Вон, я сказал, паршивец этакий, вон! Что бы духу твоего здесь больше не было! Будешь мне колодец новый рыть, пока из него нефть не забьёт...
- Ты, Степаныч, не бушуй, не надо, - примирительно заметил чёрт, смекнув, какой подход необходим к деду. – Я тебе дело говорю. Тут немного совсем подправить надо, и рецепт малость переменить и всё. И Степаныч, ну почисть ты аппарат свой хоть раз!
- Почисть? – разинул от негодования рот Степаныч. – Да ты видно совсем ослеп сдуру! Он ж и так сияет!
- Снаружи-то он сияет, а вот внутри... - ухмыльнулся чёрт. – Внутри он, что твои сапоги - ископаемое!
- Ты мои сапоги не трожь, – обидчиво фыркнул старик. – А то ещё раз на вкус попробуешь... Говори-ка лучше толком, внятно и по уставу, что делать-то надо, а то елозишь как жаба, смотреть тошно...
Чёрт подробно объяснил Степанычу все тонкости чёртового самогоноварения, после чего они вместе разобрали самогонный аппарат, всё прочистили, всё продули, а вечером, старик усадил «специалиста» в свой рюкзак и они отправились вдвоём на болота, где чёрт указал старику нарвать каких-то невзрачных трав, которые они затем мелко накрошили и бросили в брагу.
- Теперь будем ждать, – сказал старик, принюхиваясь к бражке. – Недельку не меньше...
- Только не со мной, - весело подмигнул старику чёрт. – Учись, дед, пока я жив!
Чёрт живо облизнул кончик своего облезлого хвоста, макнул его ненадолго в чан и бражка, в мановение ока, дозрела и недвусмысленно запахла...
- Ну дела... – почесал голову Степаныч. – Таким макаром можно каждую ночь гнать...
- А то, - смеялся чёрт, довольно потирая руки. – Ну, начнём?!
Они залили брагу в аппарат, включили газ и приступили к процессу, усевшись друг подле друга на скамье, хихикая и толкаясь точно два шкодливых школьника.
- Тут, главное, вовремя начать и вовремя остановиться, - увещевал старика чёрт, когда первые капли горячительного напитка потекли из крана. – Лишнего сцедишь - весь вкус пропадёт... Мера тут нужна, Степаныч, мера...
Но Степаныч ничего не желал слышать. Его глаза светились безумием, кадык судорожно вздымался на морщинистом горле, а жилистые кулаки тряслись от вожделения.
- Гнать, гнать, гнать! – рычал он, ревниво следя, чтобы ни одна капля драгоценной жидкости не ускользнула от подставленных бутылок. – Гнать, не останавливаться! ГНАТЬ, ТОЛЬКО ГНАТЬ!
Чудный запах наполнял помещение и оба самогонщика сладко облизывались.
- Чуешь? – улыбался чёрт. – Мёдом пахнет...
- Точно, мёдом, - кивал в ответ Степаныч. – А вкус-то, вкус-то какой?.. Точно парное молоко пьёшь... А как забирает?.. В самый небалуй льётся... Аккурат, в самый небалуй... Чертовщина, да и только...
- А я тебе что говорил? - радостно хлопал деда по ляжке чёрт. - Лучше моего самогона нигде не сыщешь! Веришь мне теперь, а?
- Твоя правда... – неохотно соглашался старик. – Хорош самогон... Страсть как хорош... Да только и мой недурён! Просто этот помягчее будет малость... Поскользливее... Поизвивчевее... Пошабутнее...
С той поры чёрт прочно обосновался у Степаныча. Чесотка, после устроенной ему бани, прошла без следа. Мышиная шерсть скоро вновь отросла и была гладкой и блестящей, а по вечерам даже отливала благородной синевой. Днём они поочерёдно кололи дрова, ухаживали за пчёлами, а вечерами самогонили до одури, так что под утро не стояли на ногах. Продукт, что они получали, был таким качественным, что в скором времени Степаныч выменял на него себе ещё пчёл, и теперь у него было ровно 13 ульев.
- Хорошее число, - говорил чёрт. – Крепкое. Основательное.
- Мало, - для виду возражал Степаныч. – Сурьёзу не хватает... Нужно сотню заиметь, а лучше две... Я вообще думаю весь дом в улей превратить... А что, пусть живут... Пчела - животное полезное, не то, что там птица или свинья какая-нибудь... Пчела она всё понимает... Тварь без дурости, людям не чета...
Прожили они так всю осень и зиму, душа в душу, но по весне, чёрт вдруг захандрил.
- Вот скажи мне, Степаныч, ты мне друг? – спрашивал он старика за кружкой свежего самогона.
- Друг, - уверенно отвечал Степаныч. – Самый что ни на есть друг...
- А товарищ ли я тебе, Степаныч?
- И товарищ, - легко соглашался дед. – Самый что ни на есть первостепенный ты мой товарищ, чёрт... Первее некуда...
- А брат ли я тебе, Степаныч? – не унимался чёрт, роняя слёзы в кружку. – Скажи мне?
- Брат, - размашисто кивал старик. – Самый что ни на есть первородный брат ты мне... Кровинка моя, черченячья...
- Тогда вот ответь мне, Степаныч, отчего ты своего друга, товарища и брата родного как скотину пустую, да безродную на цепи держишь, да ещё и в подпол на ночь запираешь? Разве ж с братьями так поступают, а?.. Скажи?..
Слёзы увлажняли хитрые глаза Степаныча, и он говорил:
- А это всё от того, друг мой, брат и товарищ чёрт, что есть у меня к тебе любовь, но нет у меня к тебе доверия... Сбежишь ведь, подлец... Как пить дать сбежишь... Сердцем чую... Самым что ни на есть сердцем...
- И сбегу, - начинал капризно подвывать чёрт. – Обязательно сбегу! Подкоп вырою и сбегу... И ещё улья твои прихвачу...
- Ты говори, говори, да не заговаривайся, - беспокойно елозил на табурете Степаныч. – Пчелу не трожь... Пчела - это святое... Кто пчелу обидит, того я из-под земли достану, а потом обратно положу, но в разборе...
- Всё равно сбегу, - гнусавил чёрт. - Не могу я в доме жить, Степаныч! Ну вот никак не могу!.. Обратно бы мне... На болота... По весне там жуть как хорошо...
- И чего ты со своими болотами заладил, - кручинился Степаныч. – Грязь кругом, да слякоть, да комары... Ни дороги, ни лужка... Даже пчёлы туда не летают... Живи дома... Тут тепло, сухо, самогон...
- Родина у меня там, понимаешь, Степаныч, Родина?! – всхлипывал чёрт. – Каждая кочка у меня там родная, каждая осинка, каждая коряга гнилая... Отпусти меня, Степаныч, отпусти, а то сбегу...
- Не могу, - мотал головой дед. – Родину я, конечно, понимаю, а вот отпустить тебя, ну никак не могу... Привык я к тебе... Приручился... И потом, опять же, с кем мне тогда самогон гнать прикажешь?.. Нет, брат, и не проси... Не могу...
Но однажды, в самом начале мая, под вечер, когда земля стала пахнуть совсем уже одуряюще, а роща за дорогой внезапно сделалась нежно-салатовой, сердце Степаныча дрогнуло точно лёд на реке и поплыло. Он изумлённо посмотрел на чёрта, жадно ловящего каждый тихий звук, что приносил с болот лёгкий ветерок и подумал:
«А ведь и вправду отпустить бы надо поганца... Какой никакой, а животный... Родину, опять же, понимает... Негоже живую тварь на цепи держать и в особенности по такой-то вот весне... Негоже...»
Сел Степаныч рядом с чёртом, обнял его за плечи и говорит:
- Слушай, расхититель медовой собственности, вот, допустим, отпущу я тебя сейчас на все четыре стороны, и что ж ты делать будешь? Куда направишься?
- Прямиком на болота и направлюсь, - с робко надеждой ответил чёрт, уловив в голосе Степаныча нечто новое. – Своих навещу, в топи искупаюсь, к русалкам загляну... Они страсть как хороши по весне, просто сил никаких нет...
- Ну а потом, потом, что делать будешь? – настаивал Степаныч. – Как ты потом-то жить будешь, а?
- Как раньше жил, так и буду... – неуверенно пожал плечами чёрт. – Как иначе?..
- Это что же, - нахмурился Степаныч, – опять будешь мёд таскать, да людей по болотам пугать? В глаза смотри! Будешь?!
- Ну, я же болотный чёрт, Степаныч... Мы иначе не умеем...
- Ах вот как, - разозлился Степаныч. - Тогда слушай моё условие. Согласишься – можешь уходить, а нет, будешь до конца дней на цепи сидеть, и третьему не бывать!
Прошептал дед чёрту что-то на ухо, тот дёрнулся, задумался, почесал рогатую голову, посмотрел мутным взором на оживающий лес, да и согласился и той же ночью покинул дом Степаныча, будто его там и не было. Старик погоревал было, погоревал, но с новой пасекой было у него столько забот, что вскоре перестал кручиниться и зажил по-прежнему. Самогон его с того времени стал пользоваться таким надёжным спросом по всей округе, что его внуки вновь начали донимать деда, предлагая ему на сей раз открыть целое коммерческое производство и торговать заграницу, но бывший матрос Северного флота на все их увещевания отвечал чётко и недвусмысленно...
Всё также ходил Степаныч вечером за грибами, охотился на синиц и ухаживал за пчёлами, но главным и наилюбимейшим его занятьем, конечно же, было самогоноварение, коему он отдавал все ночи напролёт, запершись в своей обсерватории.
- Темнота она крепость даёт... – шептал дед, склоняясь над чаном свежезаваренной браги. – И дух... Понимать нужно... Ну и, хвост, конечно, немаловажен...
С этими словами он вытаскивал из шкафа трёхлитровую стеклянную банку, аккуратно извлекал из неё слегка подсохший обрубок чёртового хвоста, трижды смачно плевал на его кончик, а затем бережно макал в густое, душистое варево.
Конец.